ЛЕГЕНДА О "ГРИШЕ-РАЗБОЙНИКЕ" / или Кто же он, последний диктатор восстания «РАВИЧ»? Часть 3.

Андрей ТИСЕЦКИЙ

К 100-летию смерти Ксаверия Павловича Астровского (Островского) (1828 — 14.3.1924) и
80-летию освобождения Беларуси от гитлеровских оккупантов

VI. ЖАНДАРМЫ против ЖАНДАРМОВ /
К вопросу организации и деятельности повстанческой (революционной) народной полиции и жандармерии 1863-1864 гг. в Литве – Беларуси и Жмуди — Лиетуве

«Я ненавижу индийцев. Это звериный народ со звериной религией»
Уинстон Черчиль

«Уголовным делом о геноциде мы всколыхнули память людей»
Генеральный прокурор Республики Беларусь Андрей Швед

«По свету ходит чудовищное количество лживых домыслов,
а самое страшное, что половина из них — чистая правда»
Уинстон Черчиль



Предыдущую часть исследовательской работы читайте по ссылке —
Your text to link...

Правдоподобно, что в Январском восстании Ксаверий Астровский мог возглавлять единственное формирование революционной народной жандармерии, созданное Минской повстанческой организацией уже после того, как царские жандармы отчитались о полном разгроме последней.



Ремарка
Данная часть работы под общим названием «Дело об идентификации «Равича» далеко вышла за первоначальные рамки моего исследования, т.к. тема противостояния повстанческих и царских спецслужб во время Январского восстания фактически является белым пятном отечественной и российской историографии.

Тайная борьба царской и повстанческой/революционной полиции и жандармерии — это отдельный пласт истории, раскрытие которого (хотя бы в общих чертах) аргументирует несколько версий моего основного исследования.

Но обо всём по порядку.

VI.I. В Царстве Польском

На территории Польши структуре Народной жандармерии (польск.Żandarmeria narodowa) (с августа 1863 года – „Национальная гвардия”) была отведена роль своеобразной тайной полиции при Национальном правительстве. Национальная жандармерия заменила ранее действовавшую «стражу», созданную в Варшаве сыном русского генерала киевлянином Владимиром Лемпке.



Фото: Владимир Лемпке

Однако ещё ещё 1862 году  в  Варшаве была образована особая команда «кинжальщиков» (польск.Sztyletnicy), называвшаяся чёрным архибратством. Они ликвидировали намеченных  Национальным правительством  людей. В основном «кинжальщики» убивали противников восстания, хотя известны случаи, когда их жертвами становились случайные люди. На момент начала восстания общая численность кинжальщиков составляла около 700 человек, действующих по всему Царству Польскому.

После начала Январского восстания «кинжальщики» вошли в структуру «Народной жандармерии». Фактическими руководителями последней являлись бывший студент Киевского университета Игнаций Якуб Хмеленьский (Хмелинский)(тот самый руководитель «шайки поджигателей», «окопавшейся» на 1865 год в Швейцарии — А.Т.), а в Варшаве — Эммануил Сафарчук и Павел Ляндовский (Landowski)[121].



Фото: Игнаций Хмеленский

Нормативно же «Народная жандармерия» была учреждена Декретом польского Народного правительства от 10 мая 1863 года[122], и уже летом организационно представляла из себя V Отдел Департамента полиции, являясь законспирированным органом исполнительной власти Народного правительства и Революционного Трибунала. Как и «кинжальщики» «народная жандармерия» призвана была применять к противникам восстания методы индивидуального и коллективного террора, которые обвинялись в помощи русской армии и сопротивлении повстанцам[123]. 

На первом этапе деятельности в Варшаве было создано четыре отряда, в общей сложности ок. 200-250 жандармов. Пятый отряд составили собственно «кинжальщики». т.е. профессиональные диверсанты-террористы.  Офицеры выполняли функции безвозмездно, рядовые получали жалованье в размере 50 копеек в день.

В июне 1863 года началось создание „полевых” структур, направленных на то, чтобы в каждом повете действовал отряд жандармерии. На практике они должны были выступать в качестве полевых делегатов национального правительства.

13 августа 1863 года Национальное правительство своим указом переименовало национальную жандармерию в ”Национальную гвардию" («Народную стражу»), однако прежнее название осталось в общем пользовании[124].

Согласно российской историографии, в 1863-м году появились «кинжальщики» нового вида, известные также как «жандармы-вешатели», убивавшие не ударом кинжала, а через повешение. Они действовали исключительно в сельской местности, не были отдельным подразделением, а, как правило, выделились из состава повстанческого отряда для исполнения показательной «казни»[125].

Однако термин «жандармы-вешатели» появился лишь благодаря царской пропаганде, никакого отношения к собственно повстанческой жандармерии не имеет, и в историографии закрепился благодаря тенденциозным статьям царской прессы, воспоминаниям российских чиновников и бывших повстанцев — ренегатов, как-то, например, Александр Ягмин, сын многолетнего предводителя дворянства Брестского уезда Павла Ягмина[126].

Вот выдержка из воспоминаний последнего:

«Царство Польское в это время было разделено на воеводства. Каждое воеводство (губерния) в свою очередь разделялось на уезды, округи и парафии (раrаfiа).

Воеводы и уездные начальники (powiatowe) избирались Жондом Народовым в Варшаве и от себя уже назначали «окренговых» и «парафиановых». Воеводы и уездные начальники наблюдали за порядком во вверенных им областях, творили суд и расправу. В их распоряжении находились жандармы-вешатели, жандармы-шпионы. Жертвы, осужденныя на смерть, отдавались обыкновенно в распоряжение жандармов-вешателей; обязаностью же тайных было следить за каждым жителем (obywatelem). Если тайный жандарм замечал что нибудь непатриотическое, он доносил высшему начальству, которое убеждало виновнаго и в случае непослушания приговаривало к смерти. Окренговыми были обыкновенно помещики. Они должны были доставлять одежду, корм и вообще все нужное для партии, а также наблюдать за вверенным им округом. На обязанности парафиальных лежало доставлять всё, что поручали окренговые, главным образом собирать деньги на народовую справу. Деньги эти отсылались начальнику уезда, который поступал с ними по своему уcмотрению: или отсылал в жонд в Варшаву, или оставлял на расходы в уезде, или же, что тоже бывало, просто оставлял их у себя. Некоторые даже пользовались не только деньгами, но и вещами, которыя патриоты присылали для партии. Они обращали их в деньги и сохраняли последния, вероятно, для будущих мятежей. Кроме того, каждые сто человек в уезде имели сотскаго, который обязан был вербовать охотников и доставлять их в партию.

По всему царству Польскому устроена была повстанская почта (poszta narodowa). Помещик, содержавший такую почту, был непременно чиновником революции. По требованию проезжаго, предъявившаго карточку на получение лошадей, выданную Жондом, почта немедленно должна была давать лошадей. Замедление наказывалось штрафом. Если мимо какой-нибудь из этих почт проходили русские отряды, то она должна была известить сейчас же об этом ближайшия станции в окружности, а эти, не медля ни минуты, извещали следующия. Таким образом целый уезд знал, что русский отряд находится в его пределах. Какое бы направление ни принял этот отряд, за ним следили, извещая друг друга постоянно, пока отряд не вернётся домой. Если в уезде находилась партия, то ее об этом сейчас извещали, и она, соображая свои силы, соответственно им действовала. Всего чаще, впрочем, партии избегали неприятной встречи...» [127]

Согласно источников российской историографии, всего в период с 1862 по 1864 годы «кинжальщиками» были совершены 47 покушений на различных государственных и военных деятелей Царства Польского.

В июле 1862 года член организации Людовик Ярошинский совершил покушение на великого князя Константина Николаевича. В августе 1862 года были совершены два неудачных покушения на Александра Велёпольского. 2 мая 1863 года за массовую антиповстанческую агитацию членами организации был убит публицист и писатель Юзеф Минижевский. В сентябре 1863 года кинжальщиками была предпринята неудачная попытка убийства начальника 3-го округа Корпуса жандармов в Царстве Польском Фёдора Трепова, а в октябре 1863 года — неудачное покушение на наместника царства Польского Фёдора Берга[128].



Фото: Фёдор Трепов. 1874г.



Гравюра: покушение на наместника графа Ф.Берга

О созданных в Польше взаимосвязанных повстанческих структур Народной полиции и жандармерии свидетельствует в своих показаниях и записках арестованный 2 или 3 сентября 1863 года в Вильно член Национального правительства в Варшаве Оскар Авейде.

Согласно этих свидетельств, с начала Январского восстания и до августа 1863 года начальниками Варшавской национальной/революционной полиции являлись:

— Ковальский (Kowalski) Феликс (Францишек?)— чиновник Варшавско-Венской ж. д., активный участник подпольной организации, в 1862 (вплоть до ареста в конце года) начальник национальной полиции в Варшаве. Сослан на каторгу[129].

— Винницкий (Winnicki) Томаш(1828— 1883)— почтовый чиновник. Был помощником члена ЦНК (Центрального Национального Комитета), начальником полиции в Варшаве, был близок к правому крылу «красных». В 1863 начальник штаба в отряде Езёранского. После восстания страховой агент, землевладелец, промышленник в Галиции[130].

— Карлович (Karłowicz) Ян(?— 1881) (псевд. Кажелек, Янек Вялый) — чиновник варшавского магистрата. В период восстания примыкал к правому крылу «красных». Начальник революционной полиции города Варшавы с марта 1863 года. После восстания поселился в Галиции[131].

О.Авейде так описывает деятельность варшавской Народной полиции на лето 1863 года:

"Полиция*… Устройство варшавской революционной полиции было такое же, как и во время Ковальского, с незначительными лишь поправками и дополнениями. Состав всей нашей полиции был следующий: начальник ее, три инспектора и 13 квартальных комиссаров; каждый из них имел по нескольку помощников-агентов и посыльных (галёпенов).

Кроме того, вся городская организация и жандармы были обязаны помогать полицейским агентам, и поэтому Карлович и его подчиненные имели возможность получить обо всем самые верные сведения из каждого семейного очага о жителях Варшавы вообще и о действиях законных властей в особенности. Поэтому Карлович должен был находиться в постоянных сношениях с начальником города, которому передавал ежедневные рапорты; в таких же сношениях он находился с начальником жандармов и присутствовал в совещаниях «радных»; каждый же из его квартальных комиссаров находился в сношениях с двумя «лавниками».

Все лица, принадлежащие к полиции, служили большей частью безденежно; и только некоторые, не имевшие никаких средств проживать в Варшаве, и прислуга получали незначительное жалованье.

Штат постоянных издержек полиции никогда не превосходил 1500 руб. серебром в месяц. Правда, были еще и экстраординарные расходы, как например: деньги, выдаваемые кому-либо из чинов законной полиции, но эти расходы были так незначительны и редки, что я не могу в настоящее время не только указать примеров, но даже приблизительно привести общего их итога, но только положительно знаю, что случались и такого рода издержки.

О сношениях революционной полиции с чиновниками законных властей я не в состоянии тоже указать что-либо определенное и точнее. Нет никакого сомнения, что эти сношения были довольно обширные; Карлович и его агенты имели свои связи во всех без исключения присутственных местах: и в административных, и в полицейских, и даже в следственных комиссиях. У меня осталось в памяти, что мы не были лишены некоторых отрывочных сведений даже из правительственно-военного круга. В особенности Карлович имел друзей и сотрудников между законно-полицейскими чиновниками, и здесь смело можно сказать, что везде, от обер-полицмейстерской канцелярии до самых низших полицейских инстанций, находились или косвенно нам помогавшие люди, или же просто лица, исполнявшие двойные обязанности: законные и революционные…

О действиях революционной полиции можно вообще сказать, что она далеко не была так удовлетворительна, как это можно было бы предполагать, судя по ее сношениям и всесторонней помощи, которой она пользовалась.

Главной причиной сего были недостаточные способности и малое образование начальника полиции. Если бы Карлович был человек способный и образованный, то я вполне убежден, что тогда наша полиция могла бы быть образцовой; не было невозможности, которую бы нельзя было исполнить, не было тайны, которая была бы недоступной, если бы полицией руководил хороший начальник. Однако же, несмотря на ее недостатки, она приносила множество услуг и пользы восстанию.

Не буду описывать подробностей, но в виде примеров укажу на некоторые общие услуги, оказанные революции со стороны нашей полиции. Итак: Полиция доставляла довольно частые сведения о грозивших со стороны законного правительства тайных полицейских надзорах, обысках и арестах, так, например, я и Майковский были предостережены о распоряжении следственной комиссии арестовать нас несколькими днями прежде обыска, произведённого в нашей квартире. Такие предостережения сообщались через начальника города или же в случаях, не допускавших отлагательства, через агентов начальника полиции **. Полиция имела все необходимые в разных случаях подлинные бланки и поддельные печати почти всех присутственных административных и полицейских мест. Я помню, например, что Карлович имел печать паспортного отделения обер-полицмейстерского управления. Упоминаю об этом потому, что эта печать довольно характерна, она имеет вид старой замаранной, испорченной печати, кажется нарочно для того, чтобы более затруднить ее подделку. Карлович имел точь в точь такую же. Полиция неоднократно доставляла нам копии с разных законно-правительственных распоряжений и других совершенно секретных бумаг. Так, например, я помню, что мы получили копию с приказа, данного 4 августа н. с., кажется, здешним жандармским управлением по всем жандармским губернским и уездным командам, о розыскании разных личностей, игравших разные роли в революции, а между прочими: меня, Людвика Свёнтковского, Александра Бернавского и др. Этот факт остался у меня в памяти потому, что я читал упомянутую копию накануне моего выезда из Варшавы. Полиция имела в своих руках свободный и беспрепятственный пропуск на всех городских заставах. О Петербургской в особенности я слышал, что в крайности через нее можно было проходить и проезжать, предъявляя легитимационные карточки начальника города (говорю это серьёзно). На Вольской заставе Карлович в моих глазах засвидетельствовал фальшивый паспорт Яна Банземера, отправлявшегося в первых числах августа за границу.

Полиция всегда имела возможность доставлять подлинные паспорты от обер-полицмейстера и заграничные на такое имя и с такими приметами, какие были ей указаны ***.

Так, например, мой паспорт, выданный обер-полицмейстером на имя Шмидта, и заграничный паспорт Банземера на имя Федора Лисснера были паспорты законные и заказанные для нас заранее нарочно****.
Полиция, наконец, имела возможность доставлять по востребованию все необходимые легитимационные документы по всей законной форме для того, чтобы данное лицо считалось по книгам законной полиции постоянным жителем города Варшавы.

Так, например, я помню, что референты военного департамента офицеры Козелло и Галензовский проживали в Варшаве как постоянные ее жители. Припоминаю при этом, что Галензовский проживал под именем Яна Голянского *****. Это был самый безопасный способ для проживания в Варшаве скомпрометированному человеку, и поэтому мы из предосторожности употребляли его очень редко. Я исчислил эти только общие услуги революционной полиции потому, что они наиболее сохранились у меня в памяти, и потому, что они важнее прочих. Думаю, что они будут достаточны для того, чтобы выказать значение пользы, приносимой ею революционерам, и для того, чтобы дать понятие, какова бы могла быть эта полиция, если бы она имела другого начальника".

Пометки О.Авейде

* О полиции в воеводствах не буду говорить особо. Она была вверена уездным начальникам, при которых с августа месяца были установлены особые референты полиции. Рапорты о действиях уездной полиции присылались административному департаменту, который давал ей приказания. Административный департамент представлял нам проект об образовании нового департамента полиции, но в моё время мы ещё не принялись за это.

** Такие предостережения были чаще, когда гражданские чиновники заседали в следственных комиссиях и когда приказание насчёт ареста или обыска проходило через руки разных полицейских чиновников. Я помню, что, пока подобные приказания успевали пройти через все предписанные инстанции, миновало по крайней мере три или четыре дня, так что мы обыкновенно узнавали о нем, если не в одном, так в другом из полицейских присутственных мест. Эти полезные для нас формальности были устранены только в июне или июле месяце, и тогда успехи Карловича сделались меньшими. Однако же все еще не было недостатка в неоднократных исключениях.

*** Мы редко употребляли подлинные паспорты потому, что для получения их требовалось несколько дней времени (всё-таки нужно было соблюсти все предписанные формальности), а также и для того, чтобы редким их употреблением отклонить всякие подозрения. Они давались в тех случаях, в которых скомпрометированный мог подлежать весьма строгой ответственности, или тогда, когда нужно было отвлечь всякие поводы к подозрениям.

**** Это последнее не противоречит тому, что фальшивый паспорт Банземера был засвидетельствован на Вольской заставе. Банземер имел два паспорта: заграничный законный и обер-полицеймейстерский фальшивый. Выезжал же он из Варшавы не по железной дороге потому, что, имея много знакомых, боялся быть случайно открытым при выезде, чего тем более можно было опасаться потому, что Дроздович (комиссар его циркула) всеми силами старался захватить Банземера[132].

«Народная жандармерия» или «Народная стража»организационно стала появляться в Варшаве и во всём Царстве Польском по уставу и по инструкциям, составленным директором военного департамента Народного правительства Качковским. Жандармы в уездах находились в зависимости от повстанческих начальника уезда. Они были конными и составляли в каждом уезде команду из 30 человек под начальством одного офицера, место которого заступал вахмистр. Кроме оружия и одежды, жандармы получали по 30 коп в сутки жалованья. При образовании жандармов приказано было воеводским властям избирать в их состав людей особенной честности, трезвых, исправных и хорошо знакомых с местностью своего уезда. Жандармам приказывалось быть или с оружием в руках (они были вооружены ружьями, пистолетами и саблями), или же, смотря по обстоятельствам, скрывать оружие и лошадей, чтобы ничем не отличаться от прочих жителей; с этой целью они не имели никаких мундиров, а всегда были одеты в обыкновенное платье, без особенных отличий и знаков. Самой главной обязанностью жандармов была полицейская служба и исполнение всех приказаний начальника уезда. Во время формирования партизанских отрядов жандармы наблюдали за безопасностью делаемых приготовлений, перевозили оружие, одежду и другие принадлежности, смотрели за неприкосновенностью мастерских и т.п. Когда отряд был сформирован и находился в границах уезда, жандармы хлопотали о безопасности отряда, доставляли его начальнику все необходимые сведения, провожали из одной местности в другую и проч. Наконец, жандармы должны были исполнять приговоры революционных трибуналов, передаваемые им посредством начальников уездов.

В моё время уездные жандармы, за исключением остроленских и пултуских. вели себя хорошо; о злоупотреблениях не было слышно, напротив, они приносили много пользы для революции. Я не знаю причины. по которой они впоследствии сделались настоящими разбойниками.



Фото: суровые польские поветовые народные жандармы

О варшавских жандармах скажу лишь вкратце, потому что, как предполагаю, начальник их, студент Павел Ляндовский, подробно объяснил правительству их историю. Они составляли эскадрон, если не ошибаюсь, из 250 человек; оружия не имели, за исключением кинжальщиков; жалованье получали по 50 коп. серебром в сутки. начальник их считался в чине майора и непосредственно зависел от начальника города. Обязанности жандармов варшавского эскадрона были точно такие же. как и уездных; т.е. они, с одной стороны. составляли род всегда готовой прислуги, перевозили всё необходимое, смотрели за мастерскими и проч.; а с другой, исполняли полицейскую службу. Одним словом, они по мере надобности служили и помогали всем действовавшим в Варшаве лицам. Одно отделение (sekcja) эскадрона жандармов составляли кинжальщики; они имели своего особого офицера и должны были исполнять смертные приговоры революционного трибунала, передаваемые начальнику кинжальщиков Ляндовским»[133].

Превосходные отзывы о народной жандармерии давали даже смертельные враги повстанцев. Один из современников восстания так пишет об этом:

«Организация жандармов-вешателей» была превосходна. Назначенные на эту должность люди отличались изумительной энергией, расторопностью и преданностью делу. Раз жонд приговаривал кого-нибудь к смерти, то какие бы он ни принимал предосторожности, казнь приводилась в исполнение"[134].

Опять же, являясь наиболее подготовленными в конспиративном плане участниками восстания, народные жандармы имели значительно большие шансы длительное время оставаться нераскрытыми и не пойманными царским карательным аппаратом.

Так, выше я уже упоминал, что последним скрывавшимся после поражения восстания вооружённым повстанцев на территории Царства Польского считается бывший народный жандарм Корчмарик, схваченный российскими властями только в 1872 году[135].

В качестве примера можно привести и Владислава Катковского, одного из организаторов и руководителей т.н. Кругобойкальского восстания 1866 года ссыльных участников Январского восстания, который после подавления последнего был арестован, разжалован в солдаты и отправлен в Харьков, где проходил службу до 1865, когда была установлена его причастность к убийству высокопоставленного чиновника. Котковский был отправлен в варшавскую Александровскую цитадель, где повторным судом был приговорён к 15 годам каторжных работ в Забайкалье[136].

Многие же народные жандармы, как тот же Игнаций Хмелевский, вообще ускользнули из рук царской полиции и охранки.

За эффективность деятельности народной жандармерии на местах говорит тот факт, что опыт их деятельности был оперативно перенят «усмирителями» Январского восстания в Северо-Западном крае.

Но об этом несколько позже.

V.II. В Литве-Беларуси и Жмуди

В историографии Январского восстания на территории Литвы-Беларуси и Жмуди тема организованной деятельности формирований «Народной полиции» и «Народной жандармерии» фактически является белым пятном, что до сих пор рождает мифы, не подтверждаемые реальными фактами.

Уже цитируемый выше член Национального правительства в Варшаве ренегат Оскар Авейде, будучи арестован 3 сентября 1863 года в Вильно, в своих показаниях и записках царским следственным органам свидетельствует о том, что:

«Во второй половине мая 1863 года, видя погрешности и ошибки Литовского провинциального комитета, не имевшего чёткой структуры, революционное правительство в Варшаве решило поставить его в большую от себя зависимость. С этой целью оно переименовано было в «Исполнительное отделение», а власть исполнительного комиссара была усилена настолько, что в его исключительное и непосредственное заведование были переданы все воеводские комиссары в Литве (Беларуси и Жмуди — А.Т.), которых он мог назначать и удалять по своему личному усмотрению. В тоже время приказано было Отделению распределить занятия между членами и устроить департаменты, которые были названы секциями, в отличие от варшавских»[137].

Тогда же в Вильно был отправлен на должность начальника военной секции Рафаил Юзеф Калиновский[138].

Характеризуя положение дел в Литовском провинциальном комитете на период с апреля по первую половину июня 1863 года, Авейде, в том числе, указывает на то, что: «о фальшивых паспортах и революционной полиции не было у них и помину»[139].

Изученные мною источник позволяют сделать обоснованный вывод о том, что полноценная структура «народной полиции» и «народной жандармерии» в Литве-Беларуси и Жмуди, по сути, так и не была сформирована, а зачатки этих повстанческих спецслужб на наших землях начали появляться только со второй половины июня 1863 года, когда национально-освободительное и революционное движение уже достигло тут своего пика. И если подразделения «народной полиции» были созданы только в центрах восстания на беларуских землях — Вильно и Минске, то скупая информация о формировании и деятельности подразделений «народной жандармерии», кроме Вильно, относится только к сельской местности.

Цели тотального террора всех не лояльных к восстанию лиц и слоёв населения беларускими повстанцами на местах не ставились. Ещё советские историки-архивисты историографы Январского восстания, глубоко и серьёзно изучив этот вопрос, отмечали тот факт, что беларуские инсургенты нападали только на тех крестьян из созданных царскими властями для борьбы с ними вооружённых сельских караулов (милиции) и православных священников, которые оказывали активное содействие правительственным войскам в их, повстанцев, преследовании и поимке.

Например, применительно к рассматриваемому в данном исследовании региону Минщины, 21 апреля 1863 года в имении Новосёлки Игуменского уезда местные крестьяне пытались задержать прибывший туда отряд повстанцев; отбиваясь, повстанцы убили 3 и ранили 8 крестьян[140].

В другом источнике утверждается, что «во время боя крестьянъ съ собравшимися туда въ домъ помещика Крупскаго вооруженными людьми, готовившимися присоединиться къ шайке мятежниковъ» было убито 4-ро и ранено 8-мь"[141]).



Фото: сохранившаяся могила одного из убитых повстанцами крестьян на кладбище д.Новосёлки нынешнего Пуховичского района

Главными же задачами людей, которых формально и лишь по некоторым критериям можно было причислить к «Народной жандармерии» были были фискальные (обеспечение соблюдения налогов, наказание за уклонение от уплаты налогов), вербовка в полевые повстанческие отряды, надзор за дисциплиной в повстанческих отрядах и ячейках городского заговора, контрразведывательные задачи (выслеживание шпионов и предателей). а также типичные полицейские задачи, например, преследование обычных бандитов. Жандармы были обязаны оказывать помощь всем членам национальной организации. Они боролись с предателями и доносчиками, курировали типографии и национальные мастерские, занимались экспедицией повстанческой почты, следили за исполнением указов национального правительства[142].

Т.е., применительно к землям исторической Литвы-Беларуси и Жмуди, эта повстанческая структура осуществляла ряд задач, сформулированных в Секретной инструкции Центральному Комитету в Варшаве от Главного Революционного Комитета в Лондоне, относительно способов ведения вооружённого восстания. Тем не менее не увлекаясь наиболее радикальными из них[143].

Историческая параллель

Почти через 80 лет после описываемых событий в оккупированном гитлеровскими войсками Минске в структуре созданного в сентябре 1941 года бывшими офицерами Красной Армии подпольного Военного совета партизанского движения (ВСПД) существовал 4-й Отдел приказов, в задачи которого входили связь с курьерами и расстрелы ненадёжных элементов.

Руководителю этого отдела Ивану Вербицкому, военному технику в звании младшего лейтенанта, было дано право самостоятельно проводить расстрелы, если это было в интересах дела[144].

А официальный герой Минского антифашистского подполья Иван Кабушкин (Кабушка) руководил оперативной группой Минского подпольного горкома ВКП(б), и отвечал за ликвидацию предателей и агентов гитлеровских спецслужб. Под его руководством и лично им было уничтожено свыше 10 человек, подозреваемых в сотрудничестве с оккупантами[145].





Фото: крайний справа — правдоподобно Иван Кабушкин

К слову же, на территории Кличевской партизанской оперативной зоны, территория которой которой во время Январского восстания находилась в Игуменском уезде входил следить за соблюдением «социалистической законности» было вменено в обязанности 278-му отдельному партизанскому отряду, который возглавил Николай Иванович Книга, довоенный сотрудник Кличевского РО НКВД[146].

Летом же 1863 года реальные функции начальника беларуской «Народной жандармерии», и, возможно, всей формируемой «Народной полиции» собственно в Вильно, по факту исполнял повстанческий начальник города Владислав Малаховский, которому была поручена весьма непростая миссия — карать тех, кого повстанцы считали наиболее провинившимися перед народом.



Фото: Владислав Малаховский


Сохранились письма Малаховского, в которых прослеживаются его радикальные революционные взгляды :

«Пусть хотя бы один угнетатель крестьян захрипит на виселице перед прежними своими неграми за донос, за невыполнение приказа и долга, за неизгладимые и невознаградимые обиды, принесённые народу».

Летом 1863 года он отдал приказ казнить предводителя дворянства Виленской губернии Александра Дамейко, инициатора составления и подачи дворянами Северо-западного края т.н. «верноподданических адресов» российскому императору Александру II с выражением лояльности. Известно, что несколько участников покушения прибыли сюда из Варшавы. Покушение не удалось, но молодой офицер Корпуса инженеров путей сообщения Малаховский попал под подозрение. Хотя обеспечил себе вроде алиби: был на приёме у генерал-губернатора Муравьева, которому его даже представили. Начальство отослало подозрительного инженера в Петербург, и он использовал это, чтобы выполнить ещё одно поручение товарищей — связался с революционной организацией «Земля и воля». Но вот после этого пришлось скрываться. За голову Владислава объявили награду в 10 тысяч рублей и заочно приговорили к смертной казни. Малаховский уехал в Кенигсберг, где добывал для повстанцев оружие. А после разгрома восстания выехал в Англию под именем Леона Варнерке[147].

Характеризуя положение дел восстания на территории Литвы-Беларуси и Жмуди к середине лета 1863 года О.Авейде в своих показаниях и записках свидетельствует, что:

"… О жандармах, о помещичьей почте (о которой вёл речь в своих воспоминаниях Юлиан Ягмин — А.Т.), приносивших у нас столько услуг восстанию, в Литве не было и помину.

В городе Вильне, хотя деятельный Малаховский, поступивший после Оскерки, образовал организацию, но организация его при проявлявшемся все более и более упадке духа, при недостатке соответственных людей и ежедневных арестах не имела никакой внутренней силы, которую представлял лишь один Малаховский; он должен был каждого из своих подчинённых вести за руку для того, чтобы они действовали хоть сколько-нибудь с пользой: без напряжённых усилий начальника города члены организации представляли собой только одни названия *.

… Малаховский, бывший сильнее других своих товарищей, как начальник города Вильно, ни с кем не посоветовавшись, хотел сам спасти от погибели литовскую революцию и готовил нам новый переворот: он намеревался устранить всех членов Отделения, не исключая и нашего комиссара, переименовать название Исполнительного отделения на Литовский комитет, и установить сношения Вильно с Варшавой на другом основании. По желаниям Малаховского, Литовский комитет долженствовал быть самостоятельной провинциальной властью, находившейся лишь в некоторой более формальной, нежели действительной зависимости от Народного Правительства. Мы еще вовремя узнали об этом намерении Малаховского и успели воздержать его от такого безрассудного поступка.

О военной стороне восстания в Литве нечего распространяться. Число и сила литовских шаек уменьшались ежедневно; продовольствие партизанов и сношения между ними и виленским Отделением делались все более невозможными по недостаточности, а во многих местностях по совершенному отсутствию гражданской администрации и по неимению жандармов. Поэтому не удивительно, что о действовавших в воеводствах шайках обыкновенно не знали не только в Варшаве, но в самом Виленском революционном Отделении.

Одним словом, восстание в Литве в июле месяце находилось уже в упадке..."

Пометка О.Авейде


* Более способные и более деятельные из молодого революционного поколения уже погибли в отрядах; старшие же летами уклонялись от всякого участия в организации, грозившего в небольшом городе неминуемой ответственностью перед военным судом. Поэтому Малаховский с величайшим трудом мог приискать людей только в свои сотрудники, и то таких, которые не имели никаких способностей и не пользовались уважением местных жителей. Подчинённые его были большей частью несведущие трусы[148].

Народная полиция в Вильна



Фото: г.Вильна, вид на замковую гору. 1860г.

Народную полицию в Вильна к концу лета 1863 года организовывал лично Владислав Малаховский. Судя по всему, лишь номинальным её начальником являлся шляхтич Виленской губернии Станислав Оржешко (Ожешко) (1827-?), сын помещика сын помещика Луцкого у. Волынской губ., выпускник Дерптского университет., о чём можно судить из его показаний, который он, будучи арестован, дал 20 сентября 1863 года в Виленской особой следственной комиссии[149].

Из этих показаний следует, что заместителем начальника «исполнительной» полиции был Альбин Кон (ок.1840 — ?) — прусский подданный, купец, который в октябре 1862 года открыл в Вильно магазин земледельческих орудий. 11.8.1863 года был арестован и приговорён к каторжным работам[150].

В городе было создано 10 циркулов — полицейских участков, из них в двух — на Снипишках и Лукишках — комиссаров на то время не было.



Фото: Вильна, панорама города от предместья Снипишки (1865)



Фото: Площадь Лукишки — вид с Боуфаловой горы (1865)

Далее обратимся к самим показаниям С.Оржешко:

"… У Малаховского я встретил несколько незнакомых личностей, из числа коих он представил меня господину, которого назвал доктором Юзефом (он же, кажется, Колуссовский), прибавив, что от него я должен буду исполнять поручения, касающиеся полиции. Это заставило меня тогда же заметит Малаховскому, что я ни за что не приму на себя обязанности какой-либо полиции исполнительной (wykonawczej), на что он мне ответил, что он и не предлагает этого, так как на такой предмет существует особый отдел, составленный из лиц, готовых жертвовать собою. В тоже время Малаховский познакомил меня с Флерковским (настоящая фамилия его, кажется, Григорович (Греготович -А.Т.) и поручил последнему представить меня тем лицам, с которыми я должен был войти в сношение. В тот же и на другой день Флерковский познакомил меня с следующими лицами: Якубовским — на Большой ул. против консистории в сургучной лавке (квартировал же и имел циркул на Антоколе); Кулаковским — на Преображенской ул., дома не знаю; Пожарским — на Заречье, вблизи от дома, где жил Малаховский; Жилинским — на Виленской ул., дом Дукшты, насупротив полиции. Впоследствии был представлен самим Малаховским Шулякевичу. циркул которого был на Поплавах. Болезнь моя не дозволяла большой деятельности, и я не мог сноситься с людьми, которые так далеко жили друг от друга. Я это заметил доктору Юзефу, и он разрешил мне передать названных лиц Трацевскому, б.студенту С-Петербургского университета (кажется, обыватель Витебской губ.), и поручил сноситься только с Якубовским и Коном, с которым меня сам познакомил, кажется, при содействии Людвига. Тогда же я выдал Кону полученную мною от Юзефа номинацию: Кону — на звание помощника начальника полиции и состоящим в его ведении Юнгеру, Перчинскому и Межеевскому — на звание циркуловых комиссаров. Не имея определённых инструкций, я обязан был передать все исходящие от Малаховского и Юзефа поручения Кону и Якубовскому, и во сё время, с половины июля и до последнего выезда из Вильно, т.е. 4 августа, мною исполнено было следующее:



фото: Вильна, ул.Большая (1863)



Фото: Вильна, деревянный мост через реку Вилейку в Заречье (1896)



Фото: Вильна, вид предместья Поплавы (1861)



Фото: Вильна, вид предместья Поплавы с юго-восточной стороны города (1866)

1. Однажды Флерковский принёс ко мне на квартиру в дом Дукшты экземпляр распоряжений по полиции и, приложив к нескольким листам чистой бумаги печать начальника полиции, поручил мне те распоряжения переписать и передать по принадлежности. Переписав на несколько экземпляров, я снёс их Кону и Якубовскому. бумаги эти заключали предписание комиссарам всех циркулов составить опись домов с обозначением получаемого дохода и податей, которые предполагалось взыскивать, список всем жителям с отметкой их звания, образа мыслей, занятия, содержания и т.п. и подтверждение приказания, чтобы в гостинных обеденные карты составлялись и все объяснения прислуги с гостями происходили не иначе, как на польском языке.

2. От Флерковского же получил несколько номинаций, писанных им и мною по поручению Юзефа, также за печатью начальника полиции, обыкновенно хранившейся у Малаховского, но на этот раз мне выданною. Номинации эти назначались для циркуловых помощников и переданы мною Кону и Якубовскому.

3. Согласно розысков Межеевского, Кон донёс мне, что некто Рогалёв, возвратившийся из шайки, грозился выдать в руки правительства многих из организации, а потому делался для нас опасным. Об этом мною было сообщено Малаховскому. Последствием этого было то, что Юзеф на другой день доставил мне приговор к смерти Рогалёва и склянку яду. Будучи против смертоубийства, я данный приговор и яд задержал у себя и передал Кону не прежде, как услышав, что Рогалёва уже не существует.

4. Снова от Флерковского (на обязанность которого, по мнению моему, возложено было составление печатных распоряжений, объявлений и пр.) я получил и разослал по принадлежности несколько печатных запрещений выходить обывателям на улицу во время иллюминации и фейерверков.

5. Юзеф поручил мне собрат сведения о месте и образе жизни предводителя Домейко, частного пристава Соболевского и квартального Вишневского, [но так] как этого рода поручения я всегда отклонял от себя, то я отказался его исполнить, а потому Юзеф это дело возложил на Чаплинского, мне же велел только препроводить его к Кону, что я и исполнил. Были ли собраны этим путём какие-либо сведения — не знаю.

6. В день покушения на жизнь Домейко, когда об этом происшествии разнеслась весть по городу, Юзеф пришёл ко мне и поручил послал немедленно послать кого-нибудь удостовериться, опущены ли шторы в шестом окне Францишканского заездного дома в Трокской ул. Я послал туда Кона, но ответа от него на это не получил.

7. Однажды явился ко мне Кон и спрашивал у меня какого-нибудь яда для отавы пуль. По сообщении об этом Юзефу, я получил от него и передал Кону порошок сублимата (сильный яд, средство дезинфекции — А.Т.), причём выразил своё сомнение, чтобы возможно порошком натравить пули. Какие употребления из него сделал Кон — не знаю.

8. В один из визитов к Малаховскому я получил от него несколько бланков с приказанием передать в циркулы для собрание подписей на контрадрес поданному Домейкою. Тогда же я передал их для исполнения Кону и Якубовскому. но чем дело кончилось, не знаю, потому что это было перед самым моим выездом из Вильна, слышал только, что подписи собирались весьма туго и были примеры, что из числа подписавшихся по первому порыву некоторые предлагали большие деньги, чтобы вычеркнули их фамилии.

9. В конце июля Флерковский, квартируя ещё у Малаховского в доме Еляшевича, объявил мне, что ему необходимо где-нибудь записаться на жительстве и просил меня заявить о нём в Антокольском квартале. Дело это по поручению моему устроил якубовский, который, заплатив в квартале, кажется, надзирателю Лилейко 15 руб., успел записать Флерковского на жительство в доме Солимани.





Фотооткрытки Вильна конца XIX — нач. XX вв.

10. Получив из числа собранных податей с домов и обывателей от Кона 40 руб. и Якубовского около 100 руб., я передал эти деньги Юзефу. Вообще податный сбор шёл крайне неуспешно вследствие наложения на всех владельцев недвижимого имущества 10% сбора.

11. По некоторым знакомым в городе Кон затруднялся в выборе помощников своим циркуловым, и так как Флерковский имел в виду на определение в полицию двух братьев Мокржецких, то я, получив от Кона две его визитные карточки, вручил их Флерковскому, который должен был с ними отправить Мокржецких к Кону.

12. В конце июля по случаю накопления большого числа раненых и больных из шаек, а также вдов и сирот повстанцев поручено было собрать сведения о лицах, нуждающихся в пособии. Когда несколько сведений было доставлено от циркуловых, я в тот же день передал [их] в квартире Малаховского одному из членов комитета попечения (opieki) Булгаку для дальнейшего распоряжения. На другой день я познакомил Булгака с Коном. Тогда первый из них объявил Кону, что Межеевский, в циркуле у которого тогда было много раненых, может обращаться за пособием к члену комитета доктору Свидерскому.

Затем никого из комитета опеки не знал. Кроме вышепоименованных поручений, сколько могу припомнить, других не исполнял… Чаплинский служил в исполнительной полиции и был в тесных отношениях с доктором Юзефом и Грабовским, жил же он вместе с Трацевским. По вопросам, сделанным мне Сигизмундом Чеховичем о том, нет ли верных случаев для отправки известий в провинцию, полагаю, что он занимался секретною рассылкою бумаг.

Кстати, припоминаю следующее обстоятельство: известясь от Кона, что какой-то отправляющийся в Париж француз предлагает услуги доставить корреспонденцию, я сообщил о том Малаховскому и, получив от него три конверта, содержание и адресов не знаю), передал их для дальнейшей отправки Кону. Вскоре же Кон мне объявил, что по прибытии полиции для обыска в его квартире он те конверты сжёг, за что Малаховский страшно на него сердился. Людвига, которого встречал несколько раз у Кона, знаю вообще мало и с ним никаких сношений не имел… Более как вообще об организации, так и о лицах, принимавших в ней участие, ничего не знаю. Объявив откровенно обо всём, я должен прибавить, что хотя многие принимали меня за начальника полиции, а иные нарочно меня так называли, но так как я номинации на эту должность не имел, её никогда не исполнял и от себя никаких распоряжений не делал, то ни de jure, ни de facto начальником полиции себя не считал..."[151].

V.III. Народные жандармы: факты и небылицы

Согласно Русской Википедии, в Литве-Беларуси и Жмуди «кинжальщики» и «жандармы-вешатели» казнили 305 человек, в том числе нескольких католиков и трёх православных священников. Общее же число гражданских жертв «кинжальщиков» / «жандармов-вешателей», как будто, до сих пор точно не установлено[152].

Современный российский историк Александр Дюков в своей книге «Неизвестный Калиновский. Пропаганда ненависти и повстанческий террор на белорусских землях, 1862–1864 гг.» представил на суд широкой общественности список из, якобы, 452 лиц «жертв повстанческого террора», хотя ещё во времена русского царизма все данные по убитым повстанцами гражданским лицам и царским чиновникам были уточнены, и на гранитной плите, установленной в Пречистенском соборе в Вильна были выбиты 349 таких имён[153].



Фото: Пречистенский кафедральный собор. Нынешний г.Вилнюс

Прибавим к этому числу 436 солдат и офицеров российской армии, погибших в делах с повстанцами[154], и общее количество погибших от рук последних не дотягивает и до 800 человек.



Фото: фамилии погибших солдат и офицеров, погибших во время «усмирения польского мятежа» в Северо-Западном крае в 1863 – 1864 гг., были выбиты на 7 мраморных досках, расположенных в Александро-Невской часовне, заложенной в Вильне в 1863 г. Н.М. Муравьёвым и освящённой в 1865 г. уже при преемнике Муравьёва – генерал-губернаторе К.П. фон Кауфмане. Часовня находилась в сквере на Георгиевском проспекте, поэтому иногда её называют Георгиевской. До наших дней не сохранилась

Для сравнения, неизмеримо больше в XIX веке умирало на беларуских землях от эпидемий. Например, только в Гродненской губернии в 1848 году заболеваемость холерой составляла 17,4 на 1 000 населения, летальность — 35 %[155].

А, например, в 1886 году опять же только на Гродненщине из всех заболеваний с заразными формами, включая венерические болезни, было 5 006 случаев, умерли от них 711 человек(14,2 % [156].

Поэтому совершенно справедливо утверждение самого «усмирителя восстания» на землях Литвы-Беларуси и Жмуди Михаила Муравьёва о том, что:

«едва ли когда либо мятеж, столь сильно охвативший все шесть Северо-западных губерний (с населением более 6 000 000), мог быть закончен с меньшим числом жертв»[157].

Александр Дюков в своей книге благодарит «энтузиастов» за помощь в составлении «своего списка»[158], но, как видится, совершенно преждевременно, т.к для начала его следовало бы перепроверить, хотя бы с помощью интернета, т.к. данные по некоторым из приведённых в нём персоналий можно свободно найти в Русской Википедии.
Даже при беглом просмотре становится совершенно очевидно то, что в основу взяты первоначальные, не уточнённые данные царских чиновников. А именно, по одним и тем же лицам приведены дублирующие сведения. При этом современные «историки» выдают одних и тех же из них за разных «жертв повстанческого террора».

Анализ «списка» подтверждает авторитетное мнение советских историков-архивистов о том, что повстанцы лишали жизни (за исключением единичных случаев) полицейских и лиц к ним приравненных: чинов лесной стражи, корчемных стражников, выборных младших чинов земской уездной полиции из крестьян (десятских, сотских, пятисотских, тысяцких); отставных солдат и унтер-офицеров, возглавлявших сельские караулы (милицию), и крестьян этих самых сельских караулов; чиновников уездной администраци (старост, писарей и т. д.) активно сотрудничавшие с царской администрацией и карательными войсками против повстанцев. Что соответствовало п.7 Инструкция Временного провинциального правительства Литвы (т. е. Беларуси и Жмуди — А.Т.) командирам повстанческих отрядов (не позднее 27 февраля 1863 г.)[159].

К слову, п.8. Инструкции требовал наиболее известных угнетателей крестьян (за которых так ратуют отдельные исследователи темы Январского восстания) для примера карать смертью по решению военного суда перед собранным сельским народом, не допуская самочинной расправы[160].

В некоторых случаях, очевидно для демонизации инсургентов, в «списке» убитые мужчины «исследователями» записаны в женщины. В ряде случаев указаны корявые искаженные фамилии и названия населённых пунктов, что лишний раз доказывает «компетентность» составителей «списка».

Применительно к рассматриваемому региону маркером его «ценности» могут служить данные по следующим персоналиям:

— — Бурак Мина, женщина, крестьянка, д. Озера Игуменского уезда Минской губернии, повешена повстанческим отрядом Лясовского в июле 1863 г. (СПС; Восстание… 1965: 440, 445; ОР РНБ. Ф. 629. Д. 170)[161].

При этом в оригинале документа и источника, на который ссылается «группа исследователей», а именно в рапорте генерала В.Ф.Русинова на имя Минского губернатора А.Л.Кожевникова от 15 сентября 1863 года «Об околицах и деревнях, принимавших наибольшее участие в восстании», подлежащих выселению в Томскую губернию читаем:

"… Околица Старая Гута (Игуменский уезд — А.Т.) навлекает на себя подозрение сильное тем, что в июне месяце около этой деревни был взят мятежниками находившийся при смоляном заводе крестьянин дер.Озерцов Мина Бурак за то, что по указанию войску притона шайки под предводительством помещика Машевского она была разбита. В ней дворов 10 и душ 37..."[162].

В другом месте списка из книги А.Дюкова читаем:

— Вурак, мужчина, крестьянин, убит повстанцами (Пятидесятилетие… 1889)[163].

В указанном источнике «Пятидесятилетие воссоединения с Православной Церковью Западно Русских униатов. Соборные деяния и торжественные служения 1839г.» – СПб.: Синод.тип., 1889г. в главе «Краткое сказание о лицахъ, большею частью изъ возсоединенныхъ духовнаго и светскаго звания, каторыя въ последнюю Польскую смуту засвидетельствовали своимъ исповедничествомъ и даже мученическою кончиною крепость своей Православной Веры и своей любви к Россiи, и списка (из 63 лиц – Т.А.)  некоторыхъ из сихъ страдальцевъ» читаем:

Минской губернiи (8 человек – Т.А.):

Повешены въ Iюле мятежниками шайки Лясковского:

— 52) Вуракъ, крестьянинъ Игуменскаго уезда, деревни Озерецъ, 23 летъ[164].

Совершенно очевидно, что Вурак — это и есть крестьянин (а не крестьянка!) Мина (Минай) Бурак. И совершенно ясно то, что соверши он уже в годы гитлеровской оккупации Беларуси 1941-1944гг. нечто подобное тому что совершил в 1863-м, да попади после этого в руки напродных мстителей, то по приговору особого отдела НКВД был бы расстрелян как «изменник родины» и «фашистский прислужник».



Фото: расстрел предателя. Борисовско-Бегомльская партизанская зона. 1943-1944гг.

Как говорят французы: à la guerre comme à la guerre — на войне как на войне.

А согласно приказов военного министра Российской Империи №174 и 225 за 1864 год, военные действия по усмирению польского мятежа 1863г. в губерниях Виленского военного округа применительно к Минской губернии считались за компанию в период с 7 апреля по 4 сентября[165].

Вот ещё один характерный пример:

— Фуреж Иван, мужчина, крестьянин, убит повстанцами (СПС; Пятидесятилетие… 1889).

— Фуренко, женщина, крестьянка, д. Окрыш Игуменского уезда Минской губернии, повешена повстанческим отрядом Лясовского в июле 1863 г. (ОР РНБ. Ф. 629. Д. 170)[166].

Совершенно очевидно, что Фуренко — это «крестьянинъ д.Скрыль Игуменского уезда (теперь в Пуховичском районе), 22-хъ летъ», что отмечено в указанном «исследователями» источнике «Пятиесятилетие...»[167], а не выдуманная ими «крестьянка Фуренко» из выдуманной же д.Окрыш.

Не могу не привести и пару примеров из «списка» с открытым игнорированием (т.е. умышленным утаиванием и манипуляцией) причин «убиения страдальцев»:

— Ланевский Петр, мужчина, крестьянин, Конявское сельское общество Лидского уезда, застрелен примкнувшим к восстанию собственным братом Иосифом за отказ присоединиться к повстанческому отряду (СПС; Восстание… 1965: 148)[168].

В персоналиях первоисточника на который ссылается «группа исследователей читаем:

— Ланевский Пётр -государственный крестьянин дер.Бартели Конявской вол. Лидского уезда, повстанец. Убит братом Иосифом Л. за бегство (т.е. дезертирство — А.Т.) из повстанческого отряда[169].

В другом случае «исследователи» в число «страдальцев» записали вообще открытого предателя — ренегата, даже не удосужившись «поработать над деталями», которые могли бы вызвать к нему сострадание. Читаем:

— Рогалев — мужчина, сапожник, г. Вильно, зарезан «кинжальщиками» в июле 1863 г. «за то, что тот по возвращению из шайки Вислоуха, требовал 200 рублей, угрожая, в случае отказа, изобличить перед законным правительством до 80 человек, служащих в Вильне восстанию» (Цылов 1867: 37)[170].

Или вот ещё:

— Невядовский, мужчина, чиновник рязанской государственной палаты, Гродненская губерния, захвачен повстанческим отрядом Риневича 2–3 сентября 1863 г., и не вернулся (СПС; ОР РНБ. Ф. 629. Д. 170)[171].

На ум сразу приходит известная практика беларуских народных мстителей уже периода гитлеровской оккупации, когда партизаны приходили в деревню и уводили своих будущих бойцов в лес, якобы на расстрел, под видом мести за сотрудничество с оккупантами, чтобы избежать расправы над их семьями со стороны последних.

Такая практика имела место и в Минско-Червенской партизанской зоне[172], т.е. локализуется с основным регионом моего исследования. Поэтому сразу приходит на ум мысль о том, что крестьянин Мина Бурак мог быть уведены повстанцами Лясковского-Собека не как предатель, а как будущий боец партизанского отряда. Не говоря уже о выходце с территории бывшей Речи Посполитой (судя по характерной фамилии) Невядовском.

Опять же (применительно к Мине Бураку), известны свидетельства того, что в отряде Лясковского-Собека практиковалась мобилизация крестьян для обозной службы. На короткие расстояния за плату[173].

Опять же, по воспоминаниям бывшего лекаря отряда Собека Владислава Баратынского:

«Сначала мы строили себе шалаши и балаганы из коры, но теперь эта роскошь была нам запрещена, ибо балаганы указывали наш маршрут, а нам необходимо было скрываться, так как после первой стычки нас сильно стали преследовать. Не легко, однако, было отыскать наш след. Только опытный „полешук“, крестьянин лесной местности, знающий лес как свой огород, мог исполнить это с успехом и хотя русские отряды всегда прибегали к помощи таких провожатых, но крестьяне шли на это дело неохотно, ибо их принуждали силой, грубо обращались с ними; наш же начальник всегда очень щедро платил за всякие услуги крестьян, особенно если приходилось прибегать к услугам провожатых, тут платилось иногда по тридцати рублей в сутки; случалось так, что проводник русского отряда, отдыхающего где нибудь в лесу на привале, посланный разыскивать наш след, предупреждал нас о близости русских, а иногда и сам отправлялся с нами...»[174]

Историческая параллель

Из монографии беларуского историка Кузьмы Козака «Германские и коллаборационистские потери на территории Беларуси в годы Великой Отечественной войны (1941-1944): анализ и итоги» следует, что более половины «германских» потерь понесли на самом деле местные военно-полицейские формирования, гражданская администрация и уроженцы Беларуси в других антисоветских организациях и формированиях.

Историк делает следующий вывод:

«Таким образом, можно заметить, что вооружённая борьба с партизанскими формированиями на оккупированных территориях была организована германским руководством за счёт местных людских и материальных ресурсов. Этим частично характеризуется их определение относительно небольших потерь из состава вооружённых сил Германии от партизанского движения»[175].

Но вернёмся собственно к теме народной полиции и жандармерии 1863/64гг., к которой псевдоисследования псевдоисториков имеют весьма условное отношение.

Еще раз хочу повторить приводимую выше фразу из записок и воспоминаний О.Авейде, из которой следует, что к середине лета 1863 года (т.е. к моменту когда Январское восстание собственно на землях Литвы — Беларуси и Жмуди уже достигло своего пика и готово было пойти на спад):

«О жандармах, о помещичьей почте, приносивших у нас столько услуг восстанию (и о которой шла речь в вышеприведенных воспоминаниях Ю.Ягмина), в Литве не было и помину».


Несмотря на это Ю.Ягмин в своих воспоминаниях пишет о том, что:

«… шайка жандармов-вешателей, бродившая по Брестскому, Кобринскому, Пружанскому и Пинскому уездам и производившая там всякия неистовства, была разбита в трёх милях от Руды и бежала в царство Польское. Для ея преследования были высланы из города Бялы отряды, производившие везде тщательнейшие обыски»[176].


При этом ренегат Ягмин указывает на то, что это, якобы, были «жандармы Нарбута»[177], хотя известно, что военный начальник Лидского повета/уезда Людвик Нарбут погиб в бою с царскими восками ещё 4 мая 1863 года под Дубичами того же Лидского повета/уезда[178]. Т.е. ещё до того, как подразделения этих самых «жандармов» начали появляться даже собственно на территории Царства Польского, не говоря уже о беларуских землях!
Следовательно речь может идти только о рейдовых отрядах польских инсургентов, действовавших на пограничье Польши и Литвы, что тогда было не редкостью.



Фото: Людвик Нарбут



Гравюра: Смерть Людвика Нарбутта в Дубичах. Литография Михала Андриолли

Так что налицо умышленная и неумышленная путаница и подмена, которую вносили в историографию Январского восстания даже сами его лидеры, лья воду на мельницу царской пропаганды.

Так, например, в архивном письме члена руководства повстанческой организации Литвы-Беларуси и Жмуди, датированном 16(28) июня 1863 года (которое советский беларуский исследователь И.Ф.Смирнов приписывает авторству В.Малаховскогоиз[179]) командиру повстанческих отрядов в Трокском повете Ф.Вислоуху с обзором хода восстания и характеристикой борьбы революционно-демократического крыла руководства против влияния «белых» есть и такие строки:

"… Искуснее всего помогают администрации края и повстанческим действиям в Королевстве и Гродненском воеводстве мелкие отряды в 6-10-12 конных «жандармов», которые тревожат врага, собравшись по нескольку вместе, истребляя его пикеты, численностью до нескольких рот, вешают шпионов, уничтожают московские гражданские власти, перехватывают почту, приводят население к присяге, контролируют регулярную поставку продовольствия и обмундирования для отрядов, собирают оружие, препятствуют созданию милиции и т.п..."[180]

Фактически же речь тут может идти только о командах «охотников» из наиболее подготовленных инсургентов, действовавших малыми разведывательно-диверсионными группами, или же это были рейдовые группы уже польских конных жандармов, действовавших на пограничье с Литвой-Беларусью.

Справочно
Из показаний К.Калиновского Виленской особой следственной комиссии от 30 января 1864 года известно, что по неизвестным ему причинам Гродненская губерния с августа 1863 года по управлению отошла от Литвы к Варшавскому комитету[181].

Также известно, что Новогрудский уезд (Минская губ.) с началом восстания присоединён был к Виленскому воеводству[182].

С другой стороны, согласно Отношения военного министра Д.А.Милютина М.Н.Муравьёву от 12 сентября 1863 года, последнему в административном отношении была подчинена Августовская губерния, северные уезды которого были населены преимущественно беларусами[183].


Инструкцией Секретариата по делам Литвы Национального правительства полномочному комиссару в Литве О.Авейде в связи с предполагаемой перестройкой деятельности исполнительного отдела Литвы от 11(23) августа 1863 года предписывалось разделить всю провинцию на две части: одна должна принимать активное участие в восстании, другая же должна была до определённого времени ограничится ведением конспиративной и подготовительной работы[184].

В своих показаниях и записках последний указывает на то, что в августе 1863 года при его непосредственном участии исполнительным отделом Литвы во главе с К.Калиновским был составлен новый план для военных действий. «По этому плану мы до дальнейшего времени прекратили образование партизанских отрядов в Витебской, Могилевской и Минской губерниях; в прочих же губерниях решили до прибытия Траугута и Лянгевича не набирать вооружённых людей более 2000 человек в каждой. Шайки должны были состоять каждая из 200 хорошо одетых партизанов без косинеров; все необходимое они должны были покупать за деньги и никогда не размещаться в помещичьих дворах. Служба шаек долженствовала быть более политическо-полицейской, чем военной; в особенности шайки должны были парализовать действия законного правительства и истреблять без милосердия вредных нам его слуг и чиновников»[185].

Т.е. фактически речь идёт о том, что все новообразованные с конца лета — начала осени 1863 года в Литве — Беларуси и Жмуди повстанческие отряды по факту (судя по поставленными перед ними задачами) должны были отрядами народной жандармерии (Исключение могут составлять только созданные стихийно «из числа разгромленных шаек» никому не подчинявшиеся группы «разбойников и бродяг»).

Документальное подтверждение этого приведено в архивном письме от 13 декабря 1863 года беларуса Антония Мацкевича (жмудск. Анатанаса Мяцкявичуса, который после казни Сераковского и до своего пленения 5 декабря 1863 года был главным организатором и начальником повстанческих отрядов в Ковенской губернии) военному начальнику Ковенского уезда полковнику Божерянову:

Так, он указывает, что Виленская и Ковенская повстанческая организация поддерживала связь с партизанами Ковенщины «через местных жандармов в каждом повете и городе»[186].

Указана в письме персоналия, правдоподобно, начальника отряда народной жандармерии Поневежского повета/уезда:

"… Командир жандармов Домбровский (Сова) вручил мне уведомление того же Центавра (повстанческого начальника Поневежского повета — не идентифицирован), чтобы я провёл следствие об оскорблениях, нанесённых отрядом г.Люткевича гражданским властям в лице г.г. окружного и парафиального начальников (Следствие не было проведено, т.к. отряд Люткевича был разгромлен, а сам он был убит в бою)..."[187]

Отрядом повстанческих жандармов в Шавельском уезде на Ковенщине командовал Александр Кобылинский (псевдоним Голуб), отставной поручик, в 1863 году находился в отряде Писарского. Взят в плен, казнён 10.11.1864г. в гор.Шавли[188].

Бывший инсургент отряда Я.Станевича (Писарского) и А.Бите шляхтич А.Дановский в своих показаниях на имя ген.майора Померанцева от 12-14 августа 1864 года свидетельствует, что:

«… Был я под начальством Кобылинского, который считался у нас поручиком. Смертных казней и грабежей в этой шайке не было, потому что Писарский их строго запрещал»[189].



Фото: Ян Людвик Сильвестр Станевич, псевдоним Станислав Писарский

Отрядом повстанческих жандармов в Ковенском уезде командовал Антон Ясинский (псевд. Хветко, Ястржембец), отставной офицер русской армии, из дворян Поневежского у., служил на железной дороге. В 1863 году организовал повстанческий отряд в Поневежском у.; действовал в соединении с З.Сераковским и Б.Длуским; эмигрировал[190].

О деятельности этого отряда свидетельствуют показания бывшего инсургента отряда Ясинского дворянина Виленской губ. Рафаила Контрымовича от 2 декабря 1863 года во второй следственной комиссии при ордонанс-гаузе Новогеоргиевской крепости:

«… Оружие доставлялось с прусской границы жандармами по распоряжению из Варшавы, а два раза ходила партия Ясинского сама в Мышинецкие леса для принятия оружия. Если банды были разбиваемы, то тот, кто мог, отдавал оружие жандармам, а другие бросали.

Главный жандарм при колонне Ясинского был Соловей, других же подведомственных ему жандармов я по фамилии никого не знал.

Провизию в шайки доставлял Соловей же. Если кто из начальствующих лиц должен куда-нибудь отлучаться из банды, то паспорты были им даваемы под чужую фамилию от войтов гмин и из Варшавы...»[191]

Имеются сведения о том, что ковенским губернским начальником народных жандармов был избран некто Шапиро– аптекарь из Ковно. После своего избрания, он послал корреспонденцию в «Польскую Газету», в которой писал. что стены ратуши в Ковно никогда не видали подобного случая: он, еврей, один из директоров польского шляхетского клуба! Судьба его неизвестна[192].

О том, что формирования народной жандармерии действовали и в Августовской губернии свидетельствует приказ повстанческого комиссара Августовского воеводства Бронислава Радзишевского («Игнатия Чинского», «Игнотаса Чинскиса») о возвращении крестьянам собранного с них помещиками чинша от 12(24) февраля 1864 года:

«… Тот помещик, который из страха перед русскими не выполнит этого приказа, как не подчиняющийся распоряжениям польского правительства, которое на вечные времена отдало землю крестьянам, будет наказан кракусами (конниками, здесь — повстанческими жандармами) и повсеместно объявлен преступником. Пусть он не надеется на ни на какую пощаду со стороны повстанцев»[193].

Как уже указывалось выше, 3(15) августа 1863 года главнокомандующим всеми повстанческими формированиями Гродненской губернии стал Валерий Врублевский, который формирует новые летучие отряды по 20—30 человек. В Волковысский уезд едут «Янка из-под Гродно»и «Юзюк из Белостока», в Шерешёво — «Марель», в Беловежскую пущу — «Голобурда»[194].

О том, что вновь сформированные формирования представляли из себя не что иное, как конные отряды народной жандармерии, в том числе свидетельствуют поставленные перед ними характерные задачи.

Так, согласно Инструкции В.Врублевского от 11(23) августа 1863 года командиру летучего отряда «Юзику из Белостока», направленного для наделения землёй крестьян и наказания пособников царизма в южную часть Волковысского повета, следует:

1.Уничтожить чинов полиции и шпионов в южной части Волковысского повета согласно указаниям национальных властей.

2.При всякой возможности оглашать манифест Национального правительства на беларуском языке, составляя по прочтении акт об этом с подписями не менее двух свидетелей.

3. Всюду. Где это окажется возможным, наделять крестьян землёй в собственность актом, отпечатанным для этой цели или хотя бы написанным по образцу печатного..."[195]

Историческая параллель

Лишь почти 55 лет спустя, 26 октября (8 ноября) 1917 г., на территории бывшей Российской Империи вышел знаменитый Декрет II-го Всероссийского съезда Советов «О земле», схожий с манифестом польского Национального правительства и Временного провинциального правительства Литвы и Беларуси (т.е. Беларуси и Жмуди) о наделении крестьян землёй от 20 января (1 февраля) 1863 года[196].



В числе 128 казнённых по Виленскому военному округу в 1863-1864 гг. есть и две персоналии командиров отрядов народной жандармерии, действовавших в Гродненской губернии.

30.12.1863 (11.01).1864 г. в мест.Озеры Гродненского уезда за повешение крестьянина мест. Озеры, истязание крестьянина Франца Комаровского, командование отрядом «жандармов-вешателей» был казнён Гзовский Винцент, однодворец[197].

10(22).07.1864 г. в уездном Волковыске Гродненской губернии был казнён командир отряда «жандармов-вешателей» Станислав Завистовский, отставной штабс-капитан, дворян[198].

Правдоподобно, что казненные имели в восстании псевдонимы из числа перечисленных выше командиров летучих отрядов (народной жандармерии), сформированных В.Врублевским.

В Могилёвской и и Витебской губерний структуры народной полиции и жандармерии не были созданы, т.к. восстание там было подавлено ещё до начала их образования на территории Северо-Западного края.

Согласно Отчёта Временного полевого аудиториата о числе казнённых по Виленскому военному округу в 1863-1864 гг. от 28 февраля 1865 года, из общего числа 128 повстанцев и других лиц[199], 11 были казнены — «за служение Революционному комитету в звании жандармов-вешателей и полициантов для совершение убийств"[200].



Анонимная гравюра из польского альбома к 50-летию январского восстания (1913), изображающая «Муравьёва-вешателя» в Литве-Беларуси и Жмуди



Фото: а это почти 80 лет спустя после рассматриваемых событий: повешенный мужчина, которого нацисты обвинили в командовании партизанским отрядом. Минск, 1942 год. Фото: Bundesarchiv, Bild 146−1976−127−15A / CC-BY-SA 3.0, CC BY-SA 3.0 de, commons.wikimedia.org

VI.IV. Народная жандармерия в г.Вильна

Более всего известно о делах народной жандармерии г.Вильно.



Фото: Вильна (1863), Соборная площадь: журнал «Вокруг света»



Фото: Вильна, Замковая гора и река Вилия (1860)



Фото: группа ветеранов Январского восстания на территории Литвы-Беларуси и Жмуди. 1903г. г.Вильна



Фото: то же. Межвоенный период 1920/30гг.

А.Дюков в своей книге, ссылаясь на мемуары царских чиновников и труды беларуских исследователей признаёт, что в отличие от революционеров Царства Польского, повстанческое руководство в Северо-западном крае не имело опыта организации индивидуального террора в городах. Местные представители «национальной жандармерии» опасались совершать покушения, понимая, что будут казнены. Единственной их акцией стало убийство сапожника Рогалёва, после возвращения из отряда Вислоуха, вымогавшего деньги у представителей повстанческого подполья; от выполнения остальных намеченных терактов виленские «кинжальщики» всеми силами уклонялись[201].

Руководители восстания, в свою очередь, не готовы были послать на смерть своего товарища-добровольца[202].

В итоге для организации покушения на предводителя виленского дворянства А. Домейко и генерал-губернатора северо-западного края М. Н. Муравьева из Варшавы были вызваны профессиональные «кинжальщики».

Как впоследствии стало известно, план покушения на генерал-губернатора края, имел хорошие шансы на успех. «Место и время были избраны самые удачные и только случайность спасла для России М. Н. Муравьева, — вспоминал впоследствии заведующий делопроизводством всех канцелярий генерал-губернатора полковник П. А. Черевин. — Злодей полагал совершить преступление 30 августа у дверей дома митрополита, куда по верному расчёту должен был приехать ген.-губернатор после молебствования, но М. Н. Муравьев… чувствуя себя 30 числа не совсем здоровым, не выехал в тот день вопреки ожиданиям преступника и тем спасся от верной смерти»[203].

А накануне этого через жандармского полковника Павлова, который имел личные связи со многими землевладельцами Виленщины, были инициированы переговоры между Муравьёвым и губернским маршалком шляхты Александром Домейко насчёт подачи покаянного адреса на имя российского самодержца. Муравьёв через своего конфидента доводил всю полезность для землевладельцев такого шага. Долго уговаривать панов не пришлось, и, как это неоднократно бывало в истории поневоленных народов, личные имущественные и сословные приоритеты для них оказались важнее национальных и социальных[204].

После подачи адреса революционный трибунал Виленского центра восстания единогласно вынес губернскому маршалку Александру Домейко смертный приговор. Согласно установленной практики такие приговоры исполнялись народной жандармерией.

Исполнение убийства Домейко было поручено жандармам. На помощь местным жандармам приехали жандармы из Варшавы, один из которых, Ян Беньковский, взял на себя исполнение приговора.

Через два дня после подачи адреса (29 июля по старому стилю) в девятом часу утра Я.Беньковский вошёл в помещение Домейки как будто для подачи заявления. Беньковский был очень хорошо одет, держался спокойно и не вызывал никакого подозрения. Когда Домейко вышел к нему, Беньковский, держа в одной руке пакет, другой рукой ударил его несколько раз кинжалом. На крик Домейко в зал вбежал слуга и встал в дверях. Беньковский и его ранил кинжалом. очищая себе дорогу. Закрыв на ключ выходные двери, чтобы никто из дома не мог за ним погнаться, Беньковский исчез без всяких препятствий.

Скоро по городу разнеслись слухи об убийстве Домейко, хотя на самом деле он был только ранен. Узнав о покушении на инициатора адреса, Муравьёв поднял на ноги всю полицию. Вся Немецкая улица, на которой тогда находился дом Домейко, была занята солдатами и казаками. Кругом шли поиски, никому не позволялось даже ходить по улице. В пакете, который был оставлен Беньковским в руках Домейки, были обнаружены две записки. В первой был размещен приговор Революционного Трибунала о покарании Домейко смертью. К приговору была приложена печать с гербами — белым орлом и погоней — и надписью «Pieczęć Rządu Narodowego». В дугой записке по-польски было написано нижеследующее: Народны Жонд, №88 Дня 7 августа (по новому стилю — А.Т.)…

Кинулись по всему городу искать кинжальщика, который совершил покушение на жизнь маршалка. Искали его по тем внешним признакам, которые были определены как самим Домейко, так и его слугой — средний возраст, молодой, рыжие короткие волосы, серая летняя одежда. После поиска полиция набрала много арестованных, которые походили под описанные приметы, однако которые не имели никакого отношения к покушению. бывало, что арестовывали даже российских офицеров и чиновников. такие же самые поиски и аресты прошли по предложению Муравьёва и в Варшаве. И там наарестовывали много рыжих и блондинов, которые имели несчастье ходить в серой одежде. Тем не менее, кого нужно, не могли найти.

Как писал в своей монографии «1863 год на Беларуси» Всеволод Игнатовский, через несколько дней по совершенно другому делу в Вильно был арестован некий Феликс Войцеховский. После целой серии косвенных улик следователям удалось добиться от арестованного признания. что он является членом тайной повстанческой жандармерии, которая исполняет приговоры революционных трибуналов. Кроме того Войцеховский оговорил двух братьев Ревковских, Сипровского и Яблонского, о которых он показал, что они также являются членами народной жандармерии. Всех их арестовали. Несмотря на то, что кроме оговора, в отношении них не было никаких улик, все они вместе с Войцеховским были присуждены к смертной казни; приговор был исполнен в первой половине августа (по старому стилю). Злость была сорвана, однако до Беньковского так и не удалось добраться.

Только случайность помогло российским властям раскрыть Беньковского, который во время вышеупомянутых розысков очень удачно скрывался в самом Вильно у лиц, которые сочувствовали восстанию несмотря на террор Муравьёвского режима. Ему и ещё одному из его товарищей были уже подготовлены поддельные паспорта, по которым они намеревались выехать за границу. Через неделю после покушения, в ночь с 5 на 6 августа 1863 г., Беньковский вместе с товарищем Эдвардом Чаплинским, членом Виленской городской повстанческой организации, загримированные и переодетые, появились на вокзале, чтобы выехать из Вильно. На своё несчастье они не просчитали время и прибыли задолго до отхода поезда, что привлекло к ним внимание дежурного жандарма, тем более, что они нервничали и не вели себя так спокойно, как обычные пассажиры. Жандарм потребовал у них предъявить паспорта. Беньковский предъявил паспорт на имя студента Петербургского университета Михаила Лепковского, а его товарищ на своё имя. Жандарм не нашёл ничего подозрительного в их документах и отпустил.

Однако через некоторое время подозрительность его возросла, и он приказал двум молодым пассажирам идти с ним в тюрьму. Бенковскому и Чаплинскому пришлось исполнить его приказание. Обоих их привели на опознание к Домейко, который высказал мысль, что «Лепковский» как будто немного похож на того, кто покушался на его жизнь. В тюрьме приметили, что волосы Лепковского покрашены. Смыв краску, арестованного снова привели к Домейко, который теперь его окончательно признал. Началось расследование, в результате которого Беньковский назвал свою настоящую фамилию и признался, что покушение на Домейку осуществил он. Скоро был назначен суд, который Беньковскогму и Чаплинскому вынес смертный приговор. Приговор этот был исполнен на Лукишской площади 28 августа 1863 года[205].

Мемуарные свидетельства «усмирителей бунтовщиков» значительно детализируют эту историю.

Так, в частности, о покушении на Домейко свидетельствует Александр Николаевич Мосолов (1844–1904), который в период пребывания М. Н. Муравьева в Вильне служил у него в качестве своего рода «гражданского адъютанта».


Фото: Мосолов А.Н.

Предоставим ему слово:

«29-го июля рано утром по городу разнеслась весть, что маршалка убили; трудно было понять, что это значит, а потому я немедленно отправился во дворец. Выходя из квартиры, заметил я необыкновенное движение. Немецкая улица, постоянно полная грязных евреев, была занята полицией, казаками и войском; скакали верховые – тут только я догадался в чем дело и что покушение было на жизнь губернского предводителя Домейко; вскоре в канцелярию нашу стали прибывать разные лица с места действия, принося различные по делу подробности; оказывалось, что в 8-м часу утра неизвестный человек явился к Домейко под предлогом подачи просьбы. Слуга просил его обождать, пока доложит. Губернский предводитель только что встал и еще в халате вышел в приемную, куда велел впустить и пришедшего. Слуга тем временем остался в большой прихожей, над лестницей, где растворял окна. Услыша внезапный крик в соседней комнате, он бросается туда и в дверях сталкивается с убийцей, у которого в руках окровавленный кинжал. Он стал было сопротивляться; но при виде кинжала ужас им овладел и он, весь израненный в грудь и в бок, упал замертво.

Убийца скрылся.

Между тем Домейко не только был жив, но был гораздо слабее изранен, чем его слуга. Убийца хотел поразить его в самое сердце, но он всякий раз, как тот наносил ему удар, защищался локтем левой руки, согнув её в виде щита. На руке его было семь больших ран, но толстый фланелевый рукав предохранил Домейко; приход же слуги заставил убийцу броситься назад, чтоб проложить себе путь отступления. Вместо прошения Домейко было подано два листка. Листки эти с запёкшеюся на них кровью были отосланы в канцелярию и с них делался перевод. На первом было напечатано по-польски постановление верховного народового трибунала, которым все лица, подписавшие адрес Государю, изъемлются из-под покровительства закона и предаются военному полевому суду, а Александр Домейко, как один из главных виновников этого дела, должен быть немедленно казнён смертью, как изменник отечеству. К этому документу приложена была синяя печать с изображением соединённых гербов Литвы (т.е. Беларуси — А.Т.) и Польши с надписью вокруг: «Pieczęć rządu narodowégo. Oddział Litwy». Другой листок заключал приказ исполнительного отдела Литвы за подписью начальника miasta Вильны (с неразборчивою подписью), в коем предписывалось привести в исполнение приговор над гражданином Домейко.

Немедленно была подана медицинская помощь Домейко и его слуге, который в первое время подавал мало надежды на выздоровление. К дому его приставлен был караул от Преображенского полка и разостлали солому. По всей Немецкой улице во всех квартирах и на задних дворах были сделаны тщательные обыски; город был весь оцеплен войсками, по всем направлениям были отправлены разъезды казаков и сообщены приметы убийцы (среднего роста, рыжий, с короткими волосами; одет в сером пальто); в городе было общее смущение; все власти и служащие, все русские порядочные люди поспешили заявить свое сочувствие Домейко и теснились до вечера в его прихожей, узнавая о его положении и записывая на листе своё имя. Вечером после 9-ти часов вовсе было воспрещено выходить из дому; на площадях поставлены караулы и на ночь был назначен повсеместный обыск; он начат был одновременно в разных частях города с наступлением одиннадцатого часа; войска были разделены по кварталам; на каждый дом полагалось нисколько человек рядовых с унтер-офицером. В обыске принимали участие одни гвардейцы и исполнили они эту тяжкую обязанность без шуму; по несколько человек входили в каждую квартиру, требовали огня, осматривали всех наличных жильцов, заглядывали под кровати, за печи, за шкафы, во все чуланы и чердаки. Так как нельзя было отметить квартиры, занимаемые русскими, то ко многим из них заходили солдаты; офицеры за всем наблюдали и где делалось известным, что живёт русский или служащий и военный, то воспрещено было их тревожить; обыска не избежали и мужские монастыри; но все было тщетно: взято было несколько лиц, схожих с приметами преступника, но по предъявлении их Домейко и луге его они никого не признали.

В это время, когда, казалось, никакой не было надежды открыть даже следы преступника, сделаны были двумя лицами весьма важные раскрытия; оба доносчика были из шайки кинжальщиков, только что сформировавшейся в Вильне и распространяемой по всему краю с целью политических убийств. Первый был некто Мирошников, молодой человек, православный и русский, сын солдата; но мать его была полька, и он был воспитан в кругу поляков; кутила и сорви-голова, он уже был однажды арестован по какому-то подозрению, а в то самое время, когда случилось покушение на жизнь Домейко, где-то проговорился, хвастаясь. При допросах он сознался, что их, кинжальщиков, более десяти человек; но что из них он знает лишь немногих; из названных им 4-х лиц трое оказались бежавшими и никогда не были схвачены; один лишь В. (не выставляю здесь имени, так как В. был впоследствии помилован) (В. — Феликс Войцеховский — А.Т.) в то же самое время заявил желание сделать указания, которые и послужили к обнаружению всего этого адского общества; каждую ночь, а часто и днём, делались обыски. В первые же дни схвачены были два брата Ревковские, Яблонский и Сипович (Сипровский-? — А.Т.) – все люди молодые, совершенные пролетарии, подрядившиеся за небольшое содержание на политические убийства по указанию революционного правительства; в случае удачи им обещались особые награды. Так, оказалось впоследствии, что убийце Домейко было обещано 1000 руб., хотя на самом деле ему выдали только 700 руб., полагая, что убийство уже совершилось.

Все названные мною молодые люди были в высшей степени жалки, даже революционеры не могли их почтить своим уважением, как гнусных наёмников. Все они были захвачены врасплох и хотя никто из них ещё не совершил убийств, но при всех оказались кинжалы и все они сознались в получении денег в счёт наград за преступления.
Следствие было самое непродолжительное; суд совершён в два дня и все четверо были повешены. Сперва были казнены вместе два брата Ревковские, а дня через два Яблонский и Сипович. Между тем бдительность полиции и жандармов не ослабевала, и 6-го августа на Виленской станции железной дороги дежурный жандармский офицер Собин заметил двух молодых людей, прибывших в вокзал с лишком за час до отправления поезда; едва приметное в них смущение при его взгляде заставило его обратить на них некоторое внимание; они все спешили взять билеты и несколько раз подходили к кассе, которая ещё не отпиралась. В то время был уже учреждён по всей линии железной дороги осмотр паспортов и багажа, а у лиц сомнительных осматривались и вещи в дорожных мешках. Молодые эти люди предъявили заграничные паспорты для прописки и, получив контрамарки, потребовали в кассе билеты на Варшаву; это показалось Собину несколько подозрительным и, заметив их неловкость и смущение при расспросах о причинах такого отдалённого пути за границу, он приказал их арестовать. По-видимому, ожидание путешественников было самое мучительное и напряжённое, так что один из них при этом не выдержал и с ним сделалось дурно.

Оба арестованные были предъявлены Домейко, и в одном из них, который был побойчее и поупрямее, найдено было что-то общее с преступником; но чёрный цвет волос и гладко выбритая борода и платье, казалось, не имели с ним ничего общего; через несколько же дней заметили, что у этого молодого человека волосы из чёрных делаются фиолетовыми, а концы стали переходить в рыжий цвет. Ему смыли голову; волосы его оказались перекрашенными; он снова был предъявлен своим жертвам и на этот раз несколько смутился, а через день во всем повинился.

Преступник был некто Беньковский, родом из Варшавы, цирюльник, с небольшим 20-ти лет; он нанялся ещё в Варшаве совершать убийства и отличался стойкостью характера и предприимчивостью; из Варшавы он был послан в распоряжение Виленского исполнительного отдела вместе с сообщником своим Чаплинским (упавшим в обморок при арестовании); здесь ему обещали за убийство Домейко 1000 р., но так как его одели и некоторое время кормили, то сделали вычет и всего ему пришлось получить около 700 руб.

Но не ему одному поручено было убить губернского предводителя, а также Чаплинскому и Марчевскому, которого они признали между арестованными уже кинжальщиками. Все они ходили изучать расположение квартиры Домейко, но почему-то не удалось им исполнить этого, пока более решительный Беньковский не приступил к делу.
Первые дни после покушения, Беньковский скрывался у разных лиц, переодеваясь даже в женское платье, раз как-то ночевал на кладбище и рассчитывал, что через несколько дней, когда строгие меры наблюдения поослабнут, – будет легче выбраться из города.

Для расследования шайки кинжальщиков, обнаружившей за собою иную, сильнейшую революционную организацию, была учреждена особая следственная комиссия под председательством генерала Соболевского; членами её назначены были разные гвардейцы и между прочими Преображенского полка полковник Шелгунов. Комиссия поместилась в здании давно уже упразднённого доминиканского монастыря, в одной небольшой комнате, и все главнейшие преступники, обвиняемые впоследствии как участники в революционной организации, были доставляемы в мрачную доминиканскую тюрьму, которая с этого времени сделалась страшилищем, тогда как до того времени важнейшие политические арестанты помещались в одном из крепостных казематов, № 14...»[206].



Гравюра: Вильна, Доминиканский монастырь и костёл Святого Духа



Фото: Вильна, Замковая ул.

Дополняют эти свидетельства мемуары уже цитируемого мною Н.К.Имеретинского:

«Командир Преображенского полка жестоко дал почувствовать мне своё неудовольствие на меня тем, что только в конце лета, даже, помнится, в начале осени послал наконец и мою роту в экспедиции. До тех пор она обречена была на службу в гарнизоне, хотя при этом я исполнял экстренные поручения, непривычные и неприятные. Назначали меня членом следственных и военно-судных комиссий, командировали на обыски, которые Муравьев то и дело приказывал производить по всему городу. Войска собирали втихомолку в казармах, и мы не знали, зачем и куда пойдем, покамест нас не приводили на место, обыкновенно в глухую ночь. И вдруг мы оцепляли целую улицу, иногда целый квартал, и начинались обшаривания, расспросы, аресты с аккомпанементом плача, воплей и отчаянной суеты растерявшихся обывателей.



Рядовые полков Лейб-Гвардии Преображенского и Московского, 1862 год. Акварель Пиратского К.К.



Штаб-Офицер Лейб-гвардии Преображенского полка. 1865 год. Акварель Пиратского К.К.



Штаб-офицер и Обер-офицер Преображенского полка. 1872 года. Акварель Губарева П.К.

Наконец моей роте пришлось побывать на экзекуции политических преступников. Первая смертная казнь, виденная мною в жизни, совершена была над двумя братьями Ревковскими, принадлежавшими к разряду кинжальщиков, то есть тайных убийц из-за угла. По виду же они напоминали забубенных уличных гуляк. Помню, что оба были небольшого роста, один брюнет, с небольшими бакенбардами, другой белокурый, вовсе безбородый; на одном была затасканная блуза, а на другом — дрянное поношенное пальто. На головах красовались ухарски надетые клеёнчатые фуражки. Оба брата держали себя с напускною развязностью, раскланивались с улыбками на все стороны, особенно выразительно подмигивая и кивая встречным знакомым.

Торговую площадь, где совершались казни, помню так живо, как будто вижу её перед собою. Из городских строений здесь выдавался вперёд один костёл; далее было поле, обрамленное полукружием довольно больших холмов, усыпанных народом, что представляло картину римского амфитеатра. Эшафот был расположен ближе к городу, весьма недалеко от костёла, который казался снизу задрапированным крепом, потому что к стене прильнула целая вереница женщин, в глубоком трауре с плерезами. Они проталкивались к стене костёла, не смотрели на казнь, молились и плакали. Церемониал экзекуции очень короткий и суровый. Войска отдают честь, аудитор читает приговор, и сейчас же после чтения начинают трещать барабаны, бьющие дробь. Это делается для того, чтобы заглушить крики и вопли, а главное -чтобы помешать осужденным говорить разнузданные речи народу, что многие из них делали. Ксёндз, напутствовав Ревковских, удалился с эшафота, а палач связал им руки и набросил на них рубашки без рукавов, с глухим капюшоном, так что лица не было видно; затем накинули им на шею верёвки и поставили каждого на высокую скамейку под виселицею. Наконец палач вытолкнул скамейки из-под ног, и висельники судорожно закрутились в воздухе.



Фото: Вильна, Новый рынок (1860)



г.Вильна, рынок (1882)



Казнь повстанцев: L'Ouvrier: journal hebdomadaire illustré, 1868 г.




Фото: а это уже минские подпольщики периода гитлеровской оккупации Беларуси перед казнью. В центре — 16-летняя Мария Брускина с фанерным щитом на груди и надписью на немецком и русском языках: «Мы партизаны, стрелявшие по германским войскам». Слева — Кирилл Иванович Трус, рабочий Минского завода им. Мясникова, справа — 16-летний Володя Щербацевич. Минск, 26 октября 1941 года

… Как-то раз утром, 29-го июля, по обыкновению я переправился из укрепления на городскую сторону и сейчас же заметил на улицах суету и необычайное движение. Казаки, жандармы скакали во всю прыть, полицейские растерянно бегали по всем направлениям, зорко оглядывая каждого встречного, а прохожие останавливались и горячо о чем-то рассуждали. Я подошёл к одной группе, спросил, что случилось. Мне отрывисто отвечали:

— Маршалка зарезали!.. Домейку!..
— Как? Когда? Где?..
— Час тому назад, — у него на квартире!..

Я вернулся в укрепление, собрал роту и приказал никому не отлучаться из казарм, впредь до распоряжения. Скоро, однако же, я успокоился, узнав от офицеров, что в городе все в порядка, и ничего худого не предвидится. Распустив роту, я сам отправился на разведку и вот что узнал на первых порах: в день рождения императрицы (Марии Александровны), 27-го июля, Домейко представил начальнику края всеподданнейший адрес дворянства Виленской губернии с выражением верноподданнических чувств. А через два дня, 29-го утром, часов в девять, к Домейко явился какой-то проситель, настоятельно требовавший повидаться с ним по безотлагательному делу. Предводитель, только что вставший с постели, неохотно принял раннего посетителя. Тот подал ему, не говоря ни слова, свёрнутый лист бумаги, оказавшийся не прошением, а смертным приговором, подписанным Варшавским Жондом. Вслед за тем исполнитель его вынул нож и, как только маршалок принялся читать, бросился на него и начал наносить удар за удам. К счастью, Домейко не потерял присутствия духа и отбил удары противника правою рукою, которою загородился, как щитом. На крик пострадавшего прибежал старик камердинер. Появление его в дверях испугало злодея, боявшегося за отступление. Он оставил в покое израненного Домейко и бросился на его слугу, нанёс ему тяжкие раны, перепрыгнул через свою жертву, свалившуюся на пол, выскочил в переднюю, ранил и там встречного мальчика казачка, наконец выбежал на улицу и скрылся в одном из прилегающих жидовских кварталов. Найти его в переполохе не могли.

Домейко жил на одной из самых людных улиц Вильны. Наглое до невероятности покушение на такого сановника посреди бела дня вывело Муравьева из себя. Он позвал полицеймейстера Саранчова и объявил ему, что если убийца не будет схвачен в скорости, то все полицейские власти будут заменены новыми. Однако прежде всего необходимо же было знать хоть какие-нибудь приметы убийцы. Камердинер и мальчик были так сильно изранены, что не могли говорить, а сам Домейко, истекавший кровью, с трудом мог показать, что злодей — очень молодой человек, похожий на мастерового и рыжий. Из-за этой приметы многие пострадали безвинно. Казаки, жандармы и городовые начали хватать без разбора всех голоусых, безбородых и рыжих парней, преимущественно из мастеровых. Не пренебрегали и блондинами: там, мол, начальство разберёт, какой он масти!.. Нахватали множество белокурых, рассажали их по тюрьмам и начали водить на показ несчастному больному Домейко и его служителям, которые не могли вспомнить об убийце без страшного нервного потрясения. Наконец, когда больные несколько оправились, им стали понемногу предъявлять мнимых убийц и, конечно, всех освободили.

Настоящий же убийца был пойман 6-го августа, то есть недели через две после покушения. Впоследствии разъяснилось, что преступник затаился на лютеранском кладбище, переодетый в женское платье. Лютеранские пасторы не вмешивались в политику и держали себя так легально, что Муравьев оставлял их в покое, и убийца мог спокойно проживать в черте пасторской оседлости, пока горячка преследования не улеглась. 6-го августа Малаховский пришёл в гостиницу, ближайшую к Варшавской железной дороге, ведя под руку высокую черноволосую даму под густой вуалью. Это был убийца Домейко. Его переодели в гостинице в мужское платье, после чего Малаховский довёл преступника до вокзала и оставил вдвоём с варшавским сообщником его, Чаплинским. Последний разыгрывал роль провожающего, а первый — пассажира. Оба явились в опрятном, штатском платье; у пассажира был готовый паспорт в руках. Малаховский исчез. По открытии кассы паспорт предъявлен был в исправном виде. В то время при кассе находился особый чиновник, ревизовавший паспорты, но предъявленный ему заграничный паспорт оказался в порядке, и ревизор без затруднения наложил на него штемпель; но нечистая совесть и лихорадочное нетерпение выдали преступников. Они слишком торопливо бросились к кассе, как только ее открыли, так что жандармский офицер обратил на них внимание. Ему показалось странным и то, что пассажир, имея заграничный паспорт, брал билет только до Варшавы. Тем не менее кассир, в виду правильно визированного паспорта, не мог отказать в выдаче билета, и убийца мог бы легко ускользнуть, если бы товарищ его держал себя спокойнее. Напротив того, Чаплинский, более робкий литвин, выдавался лихорадочною суетою, нервно бегая взад и вперёд, так что жандармский офицер, не спускавший глаз с обоих приятелей, не вытерпел, подошёл к пассажиру и сказал:

— Позвольте мне ещё раз посмотреть ваш паспорт.

Подозреваемый вынул документ и очень спокойно предъявил его, но Чаплинский не выдержал, побледнел как смерть и задрожал. Тогда жандармский офицер арестовал их, и едва успели они посидеть несколько дней, как уже волосы подросли у черноволосого и выказали рыжие корни. Его вымыли щёлоком и предъявили Домейке, тотчас же признавшему своего убийцу. После поимки его самозваный губернатор Малаховский бежал из Вильны, но его место занял Калиновский, поселившийся как раз против дворца Муравьева, через улицу, в губернской гимназии, в квартире одного учителя, находившегося в отпуску. Калиновский жил там под фальшивым именем Витольда Витоженца. Он был пойман после моего отъезда, поэтому опущу слышанные мною подробности этой поимки и возвращаюсь к рассказу.



Фото: Вильна, панорама города и железнодорожный вокзал с Нового Света (1865)



Фото: Вильна, железная дорога и вокзал (1865)



Фото: Вильна, вокзал (1920)

Убийцею Домейки оказался варшавяк, ремесленник по фамилии Беньковский. Я состоял в числе членов суда над ним и, между прочими, подписал смертный приговор. Стоит описать теперь наиболее характерные черты покушения. Само собою разумеется, что главною целью политических убийц была жизнь Муравьева. Ещё не успел он выехать из Петербурга, как уже Варшавский Жонд пытался убить его. «Искали только фанатика, который бы взялся за исполнение подобного преступления, вследствие чего и Петербургский комитет тоже со своей стороны искал такого злодея. Наконец, однажды Виталий Опоцкий пришёл к Огрызко с донесением, что при содействии общества “Земля и Воля” охотник нашёлся между ремесленниками, который и просит за это злодейство 5000 рублей».
Этот замысел, к счастью, не состоялся.



Фото: Вильна, генерал-губернаторский дворец (1865)



Фото: Вильна, внутренний двор дворца виленского генерал-губернатора (1873)

Можно смело сказать, что генерал-губернатор, не выходя из своего кабинета, управлял шестью губерниями, да ещё как управлял! Действительно, М. Н. Муравьев почти никуда не ездил, разве к обедне, в собор, и к митрополиту, известному Иосифу Семашко. «Ездил же он в маленькой карете, причём два казака скакали вплотную к окнам, и карета неслась с такою быстротою, что подступиться не было возможности. Литовские кинжальщики, в большинстве гимназисты, аптекарские ученики и тому подобная молодежь, были слишком трусливы и неопытны до того, что даже боялись вида крови. Варшавский Жонд не мог добиться от них не только покушения на Муравьева, но даже на Домейку, махнул рукою на виленских кинжальщиков и приискал себе варшавяка Беньковского. Этот был цирюльник, не боявшийся крови, притом отчаянная голова. Ему пообещали крупный куш, выдали порядочный задаток и ловко спровадили в Вильну. На суде я видел его сам: рослый, рыжий, безусый парень, с упрямым, озлобленным выражением лица, словом истый сорви-голова. На допросы он отрывисто отвечал сквозь зубы: «так ест!» (да!) или же: «ни!» (нет!). Больше этого подсудимый ничего не говорил. Перед казнью он успел выломать из кровати кусок железа и хотел напоследок убить председателя комиссии генерала Соболевского, так что на казнь его везли в ручных кандалах с особым приспособлением, связывавшим пальцы.

На казни Беньковского и товарищей его Малевского и Чаплинского я не был, потому что меня наконец таки послали в экспедицию[207].

Не мог обойти в своих воспоминаниях тему народных жандармов и сам Михаил Муравьёв. Предоставим ему слово:

«… Варшавское революционное правление, видевши ослабление мятежа в Литве, ещё с июля месяца 1863 г. начало присылать своих агентов в Вильну для поддержания упадающего революционного движения, но все эти агенты, при довольно порядочно уже устроенной полиции, были захвачены в Вильне. Но они успели, однако же, в половине июля месяца сформировать команду тайных кинжальщиков, которым вменено было в обязанность убить генерал-губернатора, губернского предводителя дворянства и тех, которые наиболее противодействовали мятежу. Но кинжальщики эти, страха ради, ни на что не решились; между тем начальство уже получило о них некоторые сведения и приняло меры к их обнаружению.

Для решительного действия был, наконец, прислан из Варшавы известный полициант-вешатель Беньковский, с обязанностью убить Домейко и меня.

27-го июля (в день рождения императрицы) Беньковский пробирался на паперть собора, чтобы меня убить, но не мог близко подойти по огромному стечению служащих и вообще народа...»[208]

Ремарка

Имеретинский Н.К. в своих мемуарах приводит характерный разговор с Миаилом Муравьёвым.

«Назначен я был помощником начальника (Виленского) уезда 19 сентября 1863 года, а утверждён в должности начальника 17 октября. На другой же день по назначении я представился Муравьёву, которого первый раз увидел вблизи и услышал от него следующее:

— Я читал ваш рапорт (то есть об карательной экспедиции против повстанцев 10 роты Преображенского полка) и вижу, что дело это вы уразумели как следует. Не верьте ничему, что вам будут говорить о снисхождении, гуманности, недоказанности вины… неправда! Ведь они виноваты более или менее, и самое малое наказание — если кто посидит в каменном мешке!… Нам надобно вырвать им зубы до весны, а иначе опять придётся начинать сызнова. Я дал военным начальникам самые широкие полномочия, распоряжений своих не изменяю, а напротив подтверждаю и всегда поддерживаю. Поэтому не бойтесь ответственности, не стесняйтесь тем, что скажет следственная комиссия…

Выговорив последние слова, он энергично прихлопнул рукою кипу следственных дел, перед ним лежавших, и продолжал:

— Всё это для вас не обязательно, и соображаться с тем, что могут или могли бы сказать, вам не следует. Ещё раз говорю: если кто из этих… по виду покажется виновным, нужды нет!… Пускай посидит, одумается, это самое меньшее из того, что все они заслуживают! А если увидите пристанодержательство, пособничество или хоть малейшую поблажку этим мерзавцам, приказываю вам всё сжечь, сравнять с землёю — будь-то деревня, усадьба, что бы ни было! Особо строго присматривайте за панами и ксендзами, а с этими шляхецкими околицами не следует церемониться по их многолюдству: напишите мне, и я их выселю всех до единого!

Ну-с. я рад, что могу дать вам случай послужить в такое время Государю и русскому делу! ...»[209]

Как говорится, комментарии излишни.

Поэтому, например, не вызывает удивления такой факт. После начала Январского восстания послом от Национального правительства в Литву-Беларусь и Жмудь был направлен Леон Альберт Гловацкий (польск. Leon Albert Głowacki), филолог по образованию. По прибытии, он был так сильно впечатлён жестокостью солдат под предводительством Муравьёва, что сошёл с ума и после возвращения в Варшаву не смог продолжать работать педагогом[210].



Иллюстративное фото: 80 лет спустя — т.н. «пацификация» гитлеровскими оккупантами беларуской вёски, заподозренной в связях с партизанами

Историческая параллель

А через 80 лет после рассматриваемых событий, в 1943 году, беларуским народным мстителям удалось организовать удачное покушение уже на гитлеровского гауляйтера Генерального округа Беларусь Вильгельма Кубе.



Ёщё через три года в Минске состоялась публичная казнь 14 гитлеровских палачей беларуского народа.



Фото: на публичную казнь собрались посмотреть тысячи белорусов. Источник — Hannesheer.de



Фото: казнь 14 военных преступников в Минске 30 января 1946 года. Фото из фондов Беларуского государственного музея истории Великой Отечественной войны.

Но, впрочем, это уже совсем другая история, поэтому вернёмся к мемуарам М.Муравьёва.

«… 29-го июля (через два дня после представления адреса) он, в 9 часов утра, вошёл в квартиру Домейки и нанес ему семь ран кинжалом, равным образом изранил и человека, пришедшего на помощь, а сам скрылся. Раны Домейки были сильны, но не опасны. Жонд публиковал по городу, что Домейко убит и наказан за измену польскому делу, а в особенности за составление адреса. Надо заметить, что адрес, по поднесении, был послан мною Государю при всеподданнейшем рапорте, с испрошением награды Домейке, а 29-го я телеграфировал Государю о сказанном событии. Между тем приняты были всевозможные меры к отысканию убийцы: сделаны были повсеместно обыски, опубликованы приметы убийцы, поставлены в сомнительных местах караулы, а в особенности усилен надзор на железной дороге и на всех путях, ведущих к ней. Один из виленских кинжальщиков (к стыду – русский православный, сын отставного солдата, женатого на польке), Мирошников, проговорился в хвастовстве о кинжальщиках. Он был спрошен, уличен и в угрызении совести открыл бόльшую часть полициантов и название самого убийцы – Беньковского.

Последний был взят 6-го августа 1863 г. на железной дороге, готовясь к отъезду в Варшаву, переряженный, с окрашенными волосами, в сопровождении варшавского своего товарища Чаплинского. Уже до того, в короткий промежуток времени, было взято 10 кинжальщиков, из виленских обывателей, которые признали запиравшегося Беньковского: он был родом из Варшавы, цирюльник, учинивший уже там многие преступления и известный своим отчаянным характером. Беньковский, Чаплинский и прочие были немедленно судимы военным судом: семеро повешены в Вильне, а остальным смягчены приговоры, и они отправлены в каторгу (в том числе и Мирошников, в уважение его признания)...»[211]

Историческая параллель

Почти через 80 лет после рассматриваемых событий, сразу после начала советско-германской войны, 5 июля 1941 года для организации разведывательно-диверсионной работы в тылу немецкой армии была сформирована «Особая группа при наркоме внутренних дел СССР», которую возглавил старший майор государственной безопасности Павел Анатольевич Судоплатов. В январе 1942 года данная группа преобразована в 4-е управление НКВД, а в неё зачислен кадровый сотрудник ведомства старший лейтенант Николай Кузнецов. Разведчику «слегендировали» биографию немецкого офицера, старшего лейтенанта (обер-лейтенанта) Пауля Вильгельма Зиберта. Поначалу его определили в люфтваффе, но позже «перевели» в пехоту. Зимой 1942 года переведён в лагерь для немецких военнопленных в Красногорске, где осваивал порядки, быт и нравы армии Германии. Затем под фамилией Петров тренировался в прыжках с парашютом. По итогам всех испытаний решено было использовать Кузнецова в тылу врага по линии «Т» (террор). В 1943/44 гг. Николай Кузнецов лично ликвидировавший 11 генералов и высокопоставленных чиновников оккупационной администрации нацистской Германии рейхскомиссариата «Украина». Посмертно в 1944 году был представлен к званию Герой Советского Союза.



Фото: Николай Кузнецов — Пауль Зиберт

В последствии Нобелевский лауреат физик-ядерщик Фредерик Жолио-Кюри как-то заявил:

«Если бы меня спросили, кого я считаю самой сильной и привлекательной личностью среди плеяды борцов против фашизма, я бы без колебаний ответил: Николая Ивановича Кузнецова, великого гуманиста, уничтожавшего тех, кто хотел уничтожить человечество»[212].



Фото: кадр из художественного кинофильма производства СССР «Отряд особого назначения» (1987) с актёром Александром Михайловым в роли разведчика Н.Кузнецова

Безусловно, что при подготовке Кузнецова-Зиберта и других разведчиков-диверсантов периода советско-германской войны, в НКВД был учтён и опыт деятельности народной жандармерии Январского восстания 1863-1864 гг.

А в истории с виленскими народными жандармами остаётся открытым вопрос, были ли на самом деле таковыми Ревковский, Сипович-Сипровский и Яблонский, на которых следственной комиссии указал арестованный Феликс Войцеховский, или же они они были «зачислены» туда царскими следователями, являясь на самом деле простыми членами тайной повстанческой народной полиции, а по терминологии царских властей — «полициантами для совершения убийств».

За этот вывод свидетельствует первый царский историограф Январского восстания Василий Фёдорович Ратч в своём труде «Сведения о польском мятеже 1863 года в Северо-Западной России»:

"… Все попытки заставить своих ржондовых полицейских в Вильно, обращённых в жандармов-кинжальщиков, исполнять убийства были тщётны. Страх законной власти был так велик, что кинжал, готовый к удару, вываливался из рук злодеев. В течении двух месяцев они зарезали одного только кузнеца, и то за городом, в глухом месте, который пьяный погрозился донести начальству о революционной полиции и напугал этою угрозою весь виленский ржонд..."[213]

VI.V. Народная полиции и жандармерия Минского центра восстания



Фото: Одно из самых старых известных фотоизображений Минска (Снимок был опубликован в журнале «Фотографическая иллюстрация», 1863, № 8-9)



Фото: Минск (1866), Губернаторская ул.



Фото: Минск (1866). Соборная площадь

Исследования собственно по рассматриваемому мною региону повстанческого Минского воеводства доподлинно свидетельствуют, что единственной повешенной тут обычными повстанцами особой (за агитацию крестьян помогать войскам в поимке повстанцев и жестокое обращение с пленными повстанцами[214]) был приговорённый судом инсургентов (по факту — народным трибуналом) отряда Лясковского (Собека) к смертной казни священник м.Богушевичи Даниил Конапасевич. Причём приговор был приведён в исполнении не мифическими «жандармами-вешателями», а обычными инсургентами[215].



Иллюстрация: повстанческая листовка с изображением повешенного православного священника. Вильна, 18 (30) апреля 1863 г. Текст листовки: «Это ты, поп, будешь так висеть, если не исправишься!!! Если у тебя еще чешется язык брехать в церкви хлопам бредни, то лучше наколи его шпилькой!!! А вороны будут насыщаться твоим телом!!!
Ах, какая же это будет позорная смерть!!!»



Фото: Дореволюционный памятник на могиле Даниила Конопасевича в Богушевичах. До наших дней не сохранился



Фото: современный памятник на могиле Д.Конопасевича



Фото: семейная каплица Свенторжецких в Богушевичах, переданная после подавления Январского восстания православному приходу и превращенная в Свято-Данииловскую церковь. В настоящее время — костёл Божьего тела. Фото сделано в последней трети XIX века

Ремарка

К слову, с началом Январского восстания и до 1 января 1865 года царскими властями в Северо-Западном крае было казнено 8 католических священников. Причём каждый второй из них был казнён только за чтение манифеста Национального правительства[216]. Никаких трёх предупреждений, как это было принято в отряде Лясковского-Собека, им, конечно же, никто не выносил[217].



Публичный расстрел в Вильна настоятеля костёла в д. Вавёрцы Лидского повета Раймунда Земацкого за чтение прихожанам повстанческого манифеста (J. Brydak, 1863)

А вот удачная засада на, как видится, приговорённого революционным трибуналом к смертной казни полицейского пристава 2-го стана Борисовского уезда губернского секретаря Адама Ляцкого, имевшая место 19 сентября 1863 года возле принадлежавшего ему фольварка Медухово, в четырёх верстах от местечка Логойск Борисовского уезда, судя по всему, была делом рук не обычных повстанцев Телесфора Холево и Эдварда Хоревича, которые были по этому делу казнены[218], а профессиональных инсургентов-диверсантов, которые, как видятся, до глубокой осени 1863 года входили в состав отряда Станислава Лясковского, подобно тому, как уже во время гитлеровской оккупации Беларуси на базе партизанских формирований часто базировались засланные из-за линии фронта спецгруппы ГРУ и госбезопасности. Причём эти инсургенты имели псевдонимы. А об их тайной деятельности знали единицы.

Ремарка

К слову, бывший командир отряда, сформированного в Борисовском уезде штабс-капитан Мельхиор Чижик и предполагаемый повстанческий военный начальник Борисовского повета перешёл потом со своими людьми на Игуменщину, где присоединился к партии Станислава Лясковского. Поздней осенью 1863 года, когда объединённый отряд повстанцев Минского воеводства был распущен, М.Чижик раздал своим последним бойцам-инсургентам, среди которых был и Телеосфор Холево, по 10 рублей и фальшивые паспорта[219].



Фото: Мельхиор Чижик с дочерью Анной

Такие же фальшивые паспорта упоминаются и в цитируемом выше документе про группу игуменских повстанцев, что как будто «ушли на Псковщину в расколы в крестьянских свитках и валёных шапках».
По таким же фальшивым паспортам выехали за границу Российской Империи руководители восстания на Игуменщине Станислав Лясковсий и Болеслав Свенторжецкий. А ведь какой-то умелец их изготавливал для них!

И это притом, что на время начало восстания в том же Виленском его центре не было ни одно резчика печатей[220], необходимых для скрепления повстанческих документов и изготовления фальшивых документов.

Но к теме поддельных паспортов я вернусь несколько позже.

Пока же хочу выдвинуть версию о том, что именно благодаря «Равичу» и его соратникам отряд «Собека» продержался дольше всех повстанческих отрядов Минщины, а 23 июля 1863 г. возле деревни Володута (теперь в Червеньском районе) инсургенты С.Лясковского захватили в плен командира третей запасной пехотной дивизии, и одновременно командующего войсками Могилевской губернии, генерал-лейтенанта Е.Е.Грунта (1799-1866). Он был отпущен под слово чести, что не станет воевать с повстанцами[221].



Гравюра из французского периодического издания «Le Monde» того периода: пленение инсургентами отряда Станислава Лясковского российского генерала-лейтенанта Грунта Егора Егоровича, командира 3-й резервной дивизии. 23 июля (по старому стилю). 1863 г.



Историческая параллель

Примерно через 80 лет после рассматриваемых событий в этом же регионе также имел место подобный случай.

В своих машинописных воспоминаниях, приуроченных к 50-летию КПСС, Николай Дербан, бывший командир партизанской бригады им.Щорса Минско-Червенской партизанской зоны, базировавшейся на родине Кс.Астровского писал следующее(в некоторой моей литературной корректировке – А.Т.):



Фото: Николай Дербан

«В июне месяце 1942(?-А.Т.) года немцы решили с помощью предателей разгромить партизанский отряд «Большевик», дислоцировавшийся в тот момент в лесном массиве в районе оз.Песочное.

Перед нами стоял весьма затруднительный вопрос, как будет проводится противником эта первая для нас блокада.

Посовещавшись с комиссаром, начальником штаба Дроздовским, было принято решение: по главным дорогам к лагерю расставить засады, и если немцы пойдут вглубь леса, дать бой. Однако каратели вглубь леса не вклинились, пошли по лесным дорогам, произвели обстрел опушек леса и на этом закончили блокаду.

194_ год. В 12 часов ночи со стороны г.Борисова послышался гул моторов. Подымаю по тревоге комиссара Прусака, начальника штаба Дроздовского.



Фото: Моисей Прусак



Фото: Виктор Дроздовский

Последнему дано указание выслать дополнительную разведку по трём направлениям: Борисов, Березино, Червень.

В час ноль-ноль разведка сообщила, что из Борисова в направлении нашего лагеря движутся автомашины с солдатами.

Отряд немедленно был приведен в полную боевую готовность.

Разведка сообщила, что слева немцы по узкоколейке высаживают солдат и выставляют засады, из Борисова – тоже подвозятся солдаты и делают засады с правой стороны лагеря.

Через 20 минут в зоне лагеря появилась колонна автомашин с солдатами противника, завершающим полное его окружение.

Я решаю приблизить отряд к дороге, залечь в молодом ельнике и ждать интервала между автоперебросок колонн. Установлено, что интервал между колоннами составляет 10-15 минут. И когда первая колонна продвинулась, был сделан бросок через колонну, но по каким-то обстоятельствам остался взвод тяжёлого оружия (миномёты, станковый пулемёт и 45-мм пушка). Я, комиссар и нач.штаба решили возле дороги ждать перехода взвода. Не успел взвод выйти на дорогу, как в лобовую ему идёт легковая немецкая автомашина.

Даю сигнал рукой остановиться – машина останавливается. Сидящий в ней довольно солидный толстяк берет под козырёк и приветствует командование отряда. На его глазах переходит дорогу взвод. И когда он прошёл через дорогу, я дал ему (толстяку) сигнал жестом руки, мол можешь ехать. Фриц не знал, как козырять, что мы его отпустили.

Позже было установлено, что в ста метрах (?!-А.Т.) от места выхода отряда из кольца, тогда находился штаб руководства блокадой. Нам хорошо было слышно, какой там потом поднялся шум, после чего, минут через десять, взвилась зелёная ракета – блокада была окончена.

Отряд без потерь передислоцировался на новую базу, а оставшись в кольце, безусловно был бы разгромлен. Ведь на блокаду немцы бросили две фронтовые дивизии (?-А.Т.).

Но поскольку блокада была мною сорвана в стадии её начала, партизанский отряд остался невредим.

Анализирую выход из кольца, командование п/отряда пришло к выводу, что было принято правильное решение не расстреливать легковую автомашину вблизи штаба руководства блокадой. В случае её задержания, блокирующие нас части противника, могли нанести нам серьёзный удар из-за какого-то одного немецкого офицера. Мы же вышли из кольца блокады без потерь.

Надо полагать, что этому немецкому офицеру на всю жизнь осталась в памяти встреча с партизанами, где мы, со своей стороны, проявились тактичность и предусмотрительность..."

А теперь снова обратимся к мемуарам «гражданского адъютанта» Муравьёва А.Н.Мосолова:

«… На третий день нового года (1864-го — А.Т.) послан был внезапно в Минск виленский губернский жандармский штаб-офицер полковник Лосев с секретным поручением, имевшим впоследствии огромные результаты.



Фото: А.Лосев

… Начальник края, зорко следя за всеми видоизменениями мятежа и хорошо понимая характер поляков, обратил особенное внимание на Минскую губернию. В ней мятеж уже был совершенно усмирён. Долее других бродивший в лесах Свенторжецкий скрылся и все, по-видимому, было спокойно; но из всех концов губернии от частных лиц поступали ежедневно серьёзные извещения о разных проявлениях мятежа. По всем почти этим запискам производились дознания, большею частью ничего не обнаружившие, кроме существования очевидной связи и единства во всех проявлениях мятежа. Это подало начальнику края мысль о том, что в Минской губернии должна была сформироваться самая полная революционная организация, так как там деятельность революционеров встречала менее препятствий. С этою же целью и с указанием на некоторых лиц, наиболее обнаруженных по секретным дознаниям, послан был полковник Лосев на дело почти безнадёжное. И что же? через несколько недель его неутомимых, терпеливых трудов была открыта почти вся революционная организация Минской губернии. Были обнаружены все уездные начальники, комиссары, кассиры, окружные, участковые, полицейские и т.п.; большая часть из них были задержаны и вполне откровенно сознавались — оказалось, что в числе революционных должностных лиц было много довольно значительных помещиков.

Последствием искусной деятельности полковника Лосева было то, что по делу его в Минской губернии не было ни одной казни, а все нити и цели мятежа были совершенно уяснены; это доказывает как важно искусство следователя и как часто по его торопливости или нетерпению виновные подвергаются тяжким наказаниям без пользы для дела и для общества...»[222].

Об этом пишет в своих воспоминаниях и сам М.Муравьёв:

«… Вслед за кинжальщиками были взяты в Вильне прочие революционные деятели, как то: Далевский, Гажич, Дормаловский (прибывший из Познани) и Зданович, которые, по приговору военного суда, все (кроме Гажича) были казнены. Начальник самого города Вильны – Малаховский (офицер путей сообщения, служивший при железной дороге) скрылся в Петербург, а оттуда бежал за границу. Другой же важный деятель мятежа – Дюлоран (служивший тоже при железной дороге) скрылся в Варшаве.

Оставался в Вильне один бодрствующий, некто Калиновский, в качестве главного начальника жонда Литовскаго, но скрывавшегося под фальшивым именем Витольда Витоженца, и с ним ещё несколько второстепенных лиц, которые тоже были взяты по обнаруженным сношениям их с минскими и ковенскими революционерами, так что уже в конце августа месяца главные деятели мятежа были обнаружены и взяты кроме Калиновского. В Ковне и Гродне также успешно подвигалось открытие мятежной организации, все тюрьмы были наполнены арестантами, и обнаружена была связь между губерниями и Царством Польским, причём открывались мятежные связи и с польскими агентами в России. Одна оставалась Минская губерния, как будто в затишье, т. е. не было в ней обнаружено тайной организации.

Находя нужным ещё более ослабить мятежные действия Ковенской губернии, населённой фанатическими католиками, состоящими под ближайшим влиянием епископа Волончевского, я должен был принять меры, чтобы заставить его склонить, посредством увещания, народ к положению оружия. Мера эта принесла успех, и мятеж, самый упорный, в Ковенской губернии уменьшился. Оставался там один главный деятель, ксендз Мацкевич, человек необыкновенно ловкий, деятельный, умный и фанатик: он пользовался большим влиянием в народе и беспрестанно формировал шайки и появлялся в разных местностях губернии. Хотя шайки его неоднократно были разбиваемы нашими отрядами, но он умел сам ускользать от преследования и формировать новые. Таким образом, после поражения его в Зеленковском лесу и в других местностях Поневежского уезда, в августе и сентябре 1863 г., он скитался по Ковенской губернии и возбуждал везде к мятежу. В исходе же ноября, не находя более средств к продолжению и к поддержанию крамолы, он решился уйти за границу, но был захвачен почти над самым Неманом отрядом наших войск, привезён в Ковно с своим адъютантом и казначеем и по приговору военного суда повешен в Ковне.

С казнью ксендза Мацкевича в Ковенской губернии почти повсеместно прекратился мятеж, остались только незначительные бродячие шайки, которые и были в скором времени уничтожены. В Гродненской губернии также все затихло, и мятеж в конце 1863 г. был прекращён. В Минской, хотя и не было новых наружных проявлений мятежа, но зародыш оного оставался не тронутым, по бессмысленности тамошнего управления, а в особенности губернатора. Хотя в октябре месяце 1863 г. тамошнее дворянство составило также адрес, и сильнее, нежели другие, выражало свои верноподданнические чувства и раскаяние, но все тайные мятежные деятели оставались на местах и, без сомнения, при первом удобном случае возобновили бы покушение на крамолу.

Надо заметить, что Минское дворянство отличалось бόльшим нерасположением к русскому правительству, чем дворянство прочих губерний. Оно постоянно было в сношениях с дворянством юго-западных губерний и в октябре 1862 г. на дворянских выборах составило протокол для представления всеподданнейшего адреса, по примеру Подольской губернии, о присоединении Минской губернии к Царству Польскому. Их дерзость была так велика, что когда им было тогда же объявлено высочайшее повеление о противозаконности подобных действий, то они, не отменяя своего постановления, записали только оное в журнал, с отметкою, что они не привели его в исполнение вследствие воспрещения высшего правительства.

Крамольный этот дух Минского дворянства ещё более развился во время вооружённого мятежа в 1863 г. Но они не могли вооружить столько шаек, как в других губерниях, по причине меньшего числа шляхетских околиц, и потому что бόльшая часть населения губернии – православного исповедания; но, тем не менее, во всех лесах, где только было возможно, а особенно в Борисовском и в Игуменском уездах, были значительные шайки. Шайки же Новогрудского и Слуцкого уездов соединились с таковыми же Гродненской губернии.

Справившись с открытием тайной крамолы в Литовских губерниях, я послал особую следственную комиссию в Минск для обнаружения секретной администрации. В скором времени председатель оной, жандармский полковник Лосев, обнаружил главных деятелей мятежа в Минской губернии и их сношения с прочими губерниями, преимущественно в Виленской. Таким образом, окончательно были взяты оставшиеся Виленские революционеры и в том числе Калиновский, главный распорядитель мятежа в Литве. С уничтожением их прекратились и все мятежные покушения. Минские же революционеры были судимы в Вильне. Таким образом, окончены были главнейшие мятежные заговоры, в том числе и Могилевские, имевшие непосредственные сношения с Минскими, а Витебские – с Виленской губернией и Динабургским уездом...»[223]

В списке изобличённых царскими жандармами под руководством подполковника Александра Лосева членов Минской подпольной организации значится «Революционная Полиция» в г. Минске, которую составляли исключительно: студенты Петербургского, Киевского и Московского Университетов:

— Боровик Болеслав — дворянин, студент. Исполнял обязанности повстанческого начальника полиции в г. Минске. Занимался заготовкой одежды и обуви для высланных участников восстания. Был арестован.

— Войцеховский Адам(около 1844–?) — дворянин Минской губернии, студент Киевского университета. В 1863 г. присоединился к восстанию, исполнял обязанности повстанческого полицейского в Минске. Лишён сословных прав и выслан на жительство в Томскую губернию с конфискацией имущества.

— Мицкевич Цезарий — дворянин Минского уезда, студент. В 1863 г. исполнял обязанности повстанческого полицейского в г. Минске. Лишён сословных прав и выслан на жительство в Тобольскую губернию.

— Война Винцент — дворянин, студент. В 1863 году присоединился к восстанию. По словам рапортов имперских чиновников, исполнял обязанности повстанческого полицейского в Минске. Лишён сословных прав и выслан на жительство в Тобольскую губернию с конфискацией имущества.

— Мейштович (Мейситович) Сигизмунд(?) — дворянин Минского уезда, студент. В 1863 г. исполнял обязанности повстанческого полицейского в г. Минске. Лишён сословных прав и выслан на 8 лет каторги на заводах с конфискацией имущества — дворянин Минского уезда, студент. В 1863 г. исполнял обязанности повстанческого полицейского в г. Минске. Лишён сословных прав и выслан на 8 лет каторги на заводах с конфискацией имущества[224].

Согласно показаний бывшего комиссара Минского воеводства Иосифа Ямонта, данных им 10 февраля 1864 г. Виленской особой следственной комиссии о структуре, составе и деятельности минской повстанческой организации, 13 октября 1863 года он был назначен уезжавшим в Москву начальником Минского воеводство Михаилом Оскерко на должность Корнелия Пеликши. Лапицкий принял должность и.о. воеводы, Поржецкий — начальника Минского уезда, Торчинский хотя не очень то охотно, но принял должность начальника города. После, вечером, Оскерко представил Ямонту Болеслава Боровика как будущего начальника «народной полиции».


Фото: Юзеф (Иосиф) Ямонт



Фото: Михаил Оскерко



Фото: Корнелий Пеликша (pl.Karnel Palikša) 1864г.


17 сентября 1863г. состоялось совещание Ямонта с Торчинским и Лапицким по устройству/структуированию Минской повстанческой организации. Было принято решение разделить её на 4 секции:

1-я — финансовая;
2-я — опеки (попечения) — арестанты, семьи погибших и арестованных и т.п.;
3. полиции.

«Начальник полиции должен подобрать людей, которые бы имели самые разнородные сношения в городе, узнавали о всех толках. настроении умов, следили за проявлением общественного мнения, узнавали о всех выезжающих в разные стороны из Минска, чтобы, воспользовавшись этим случаем, в виде частной корреспонденции пересылать в уезды распоряжения и отношения по организации; узнавать о являющихся в город разбитках повстанческих отрядов, доносить об нуждах их по начальству и, получив для них деньги на дорогу (согласно постановления начальника города от 27 октября 1863г.), высылать их сейчас же из города, оставляя в случае уважительных на то причин, засвидетельствованных полицией, на известный срок для окончания дел, и это с целью охранить жителей от преследования русских властей и самих же укрывающихся от поимки русской полицией. Полиция эта должна была мало помалу вырабатываться, отдельные же лица изберут себе одну сферу для действий, после чего предполагалось разделить полицейское управление на циркулы, соответствующие нынешним кварталам. Но вскоре мы убедились, что эта полиция ничего больше, как только толпа волокит, приносящих вместо полезных для организации сведений одни только городские сплетни, что эта полиция без связей в городе, состоящая из молодых и непрактичных людей. навлечёт только компрометацию, а потому порешено в декабре месяце упразднить эту полицию, а по прошествии некоторого времени приступить к сформированию новой — по циркулам».

4.Паспортное бюро. Четвёртой секцией заведовал Качинский Михаил.

«Начальник паспортного бюро должен собирать старые паспорты и подорожные, подготовлять оные для употребления лицам, вынужденным переходить в другие уезды и губернии, а если можно, то и выбирать новые действительные билеты для опаснейших проездов и местного проживания возвращающимся из шаек»[225].



Оттиски печатей Минской повстанческой организации, изъятых при аресте её руководителей

Полиция (как и касса)подчинялась непосредственно начальнику города[226].

Секцией полиции заведовал сначала Боровик Болеслав, а после его ареста в ноябре 1863 года Ямонт призвал на эту должность Цезаря Мицкевича, бывшего студента Московского университета[227].





Фото: групповой снимок ссыльных повстанцев Минщины. Под №8 Болеслав Боровик, под №8 — гражданский начальник Борисовского уезда Ян Свида





Надпись на обороте этой строй пожелтевшей фотографии, сделанной ровно за 9 лет до образования революционной «народной милиции» Борисовского уезда (10 марта 1917г.) гласит: «группа ссыльных села Самаровского Тобольской губ. [и] уезда. 1908 года марта 10 дня». В центре (с белым шарфом на шее) рослая фигура Луцкевича Варфоломея Васильевича, 1882 г.р., уроженца д.Люботовщина Борисовского уезда, участника т.н. первой русской революции 1905-1907гг. В 1918г. он ненадолго станет первым начальником первой советской спецслужбы ЧК по Борисовскому уезду.

Однако народная полиция губернского Минска не оправдала возложенных на неё функций. Как свидетельствовал не позднее 24 февраля 1864 года в своих показаниях Минской следственной комиссии арестованный повстанческий начальник Минского уезда Гектор Лапицкий, «пользы от неё, кроме сплетен мальчишек», не было и отдел скоро был распущен.

Согласно показаний Г.Лапицкого, 3-й отдел был отделом паспортов, где приготовлялись паспорта скрывающимся инсургентам, которым заведовал Качинский и которого он лично не знал. А отдел полиции был не 3-м, а 4-м][228].

Революционную «Народную полицию» г.Минска (с некоторой натяжкой, конечно) можно считать прообразом сформированной после Февральской революции «Народной милиции», которую в г.Минске 4 марта 1917 года возглавил профессиональный революционер, дважды приговорённый к смертной казни (за покушение на убийство полицейского урядника и вооружённое сопротивление царской полиции) Михаил Васильевич Фрунзе (псевдоним – Михайлов)[229].

Справочно

В ночь с 4 на 5 марта 1917 года руководимые М. В. Фрунзе (Михайловым) отряды боевых дружин рабочих вместе с солдатами приданных частей минского гарнизона разоружили полицию города, захватили городское полицейское управление, а также архивное и сыскное отделения и взяли под охрану важнейшие государственные учреждения[230].



Фото: сотрудники «народной милиции» г.Минска. 1917г. 6-й слева в 1-м ряду Михайлов-Фрунзе



Фото: а это уже первые милиционеры «народной милиции» марта 1917 года уездного г.Борисова



А на этом фото мы видим трех стражей порядка г.Борисова периода между февральской революцией и октябрьского большевистского переворота 1917г.

В своих показаниях Г.Лапицкий свидетельствует о том, что К.Пеликша «… раз предложил по присланному из Вильно проекту учреждение в уезде полиции, но это при упадке духа и за не имением людей оказалось не исполненным, и этот проект остался без исполнения...»[231].

Об этом же как будто свидетельствует в своём рапорте жандармский полковник А.Лосев:

«По уничтожении шаек революционная организация предполагала образовать в Минской губернии по уездам так называемую народную полицию (жандармов вешателей), но после открытия самой организации и уничтожения её и это предположение рушилось»[232].

Ещё до начала структуирования Минской повстанческой организации некоторые задачи, поставленные перед «Народной жандармерией», выполняли т. н. «референты» — сборщики податей, «которые сверх сбора денег обязаны были иметь и поддерживать постоянное сношение с шайками мятежников и гражданским жондом»[233], т.е., в том числе, осуществлять функции курьеров, а по факту — и «жандармов-шпионов».

К числу известных референтов Минского воеводства относились арестованные члены минской подпольной организации:

— Бржезицкий (Бразицкий) Антон (около 1823–?) — дворянин, управляющий делами («правитель дел») Минской комиссии народного продовольствия. В 1863 г.-повстанческий референт в Минском уезде. Лишен сословных прав и выслан в Сибирь с конфискацией имущества. Жил в г. Тобольске, занимался письменностью.

— Арендт (Арент) Михалина — дворянка Минской губернии, жила в г. Минске. В 1863 г. была повстанческим референтом в Минском уезде. Выслана в Воронежскую губернию.

— Мощинский Густав(?) — дворянин Минской или Виленской губернии, сын Иоанна Мощинского. Кандидат Санкт-Петербургского университета. Чиновник по гражданскому ведомству. В 1863 г. — повстанческий референт в Минском уезде. Лишён сословных прав и выслан на жительство в Томскую губернию с конфискацией имущества. По данным Д. Матвейчика, позже переведён в Костромскую губернию. После амнистии в начале 1870-х гг. поселился в Варшаве. С 1876 г.-на родине.

— Ленский Константин(?)(около 1840–?) — помещик Минского уезда, студент. Возможно, брат Зенона Ленского, повстанческого комиссара Минского уезда. Лишен сосланных прав и выслан в Сибирь с конфискацией имущества. По данным Д. Матвейчика, после амнистии вернулся на родину.

— Костровицкий Кароль(1814-1874) — помещик Минского уезда, владелец имения малые Новоселки, отец Казимира Костровицкого (Каруся Каганца). Повстанческий референт в Минском уезде. Лишен сословных прав и выслан в Сибирь с конфискацией имущества. Жил в Тобольской губернии.

— Радевич Михал — дворянин Минского уезда, доктор со свободной практикой. Жил в г. Минске. Повстанческий референт в Минском уезде. Лишён сословных прав и выслан на поселение в Сибирь с конфискацией имущества[234].

Референтом по Игуменскому уезду предположительно мог являться племянник знаменитого живописца Валентия Ваньковича – Мельхиор Роман Юльян Ванькович (калюжицкая линия рода), который до восстания жил в имении своей матери – Калюжицы на Игуменщине.

С его началом, 17 апреля 1863г. он, на тот момент 18 — летний юноша, вместе с еще двумя соратниками прибыл из Калюжиц (теперь деревня Ушанского с/с Березинского района) в имение Богушевичи того же Игуменского уезда, где вошел в состав отряда, который в это время формировал повстанческий комиссар Минского воеводства Болеслав Свенторжецкий. В отряде Мельхиор был назначен «кассиром». При нем находилась денежная сумма, из которых он выплачивал повстанцам по 30 копеек в день «кормовых» денег[235], для покупки продуктов питания у местных жителей.

Мельхиор Ванькович был схвачен в Борисовских лесах с важными документами повстанцев и находился под арестом в г.Игумене. Следствие по его делу вела уездная следственная комиссия. 21 июня 1863г. он был выслан в Минск[236], куда прибыл 23 июня. После этого производством следствия по его делу занималась Минская следственная комиссия [237]. 26 июня 1863г. минский губернатор издал указ о поиске и секвестре его имущества [238].

Военно-судная комиссия признала Мельхиора Ваньковича виновным в участии в восстании, и в соответствии с конфирмацией М.Муравьева от 30 января 1864г. он был приговорён к лишению прав дворянства, конфискации имущества и ссылке на поселение в «более отдалённые места Сибири»[239].

Про одного из вероятных референтов по Борисовскому уезду упоминает в своих воспоминаниях и краеведческих записях  белорусский этнограф, фольклорист, историк культуры, отец поэта Максима Богдановича Адам Богданович (1862-1940), уроженец м.Холопеничи.

Так он пишет, что:

«В нашей местности только и был этот отряд, который прошёл около 25 вёрст, как был разбит и рассеян (7 (19) мая 1863 года как будто около деревни Подберезье нынешнего Хотюховского с/С Крупского р-на[240]). Около Борисова оперировал другой отряд, не знаю. под чьим предводительством, но слышал, что юная красавица Раво, в сопровождении другой панны несла в отряд известия и вышитое знамя, но попала в руки казачьего разъезда, была изнасилована и в заключение — высечена нагайками. Я потом жил с этой Раво на одном дворе в Минске. Злая насмешка судьбы! Эта патриотка и действительно красавица была впоследствии любовницей Минского исправника Капчера (Капгера Эдуарда Христиановича[241]), усмирителя Логишинского бунта, жестоко поровшего крестьян...»[242].



Иллюстративное фото одного из знамён повстанцев Январского восстания


И вот тут я хочу привести свою втору версию происхождения псевдонима Равич. А что, если у Ксаверия Астровского были романтические отношения с этой Раво (Рава/Равва), и в честь своей возлюбленной он и взял себе свой псевдоним?!

Как свидетельствует в своих воспоминаниях бывший повстанец-ренегат Ягмин:

«Курьерок во время последнего мятежа было очень много. Это были большею частью молодые, хорошенькие девушки, которые бросали дом, семью, родителей, всё, и стремились с жаром помогать „польской справе“, развозя разные распоряжения „жонда народоваго“ то в шайки, то к лицам, принимавшим участие в общем деле, и подвергая себя всевозможным опасностям. У каждой из них был в той или другой шайке человек, пользовавшийся особым расположением.

Случалось, что курьерка вступала в ряды шаек, переодетая в мужское платье, и навлекала на себя пошлые насмешки необразованной толпы (косинеров), лишь бы только постоянно быть вместе со своей симпатией. Был случай, что жена поступила в шайку, где служил её муж, из ревности к нему. Не было той опасности, которая бы удержала курьерку от исполнения распоряжения организаторов (революционных чиновников).

Фамилии курьерок были редко известны; обыкновенно мы их знали под крестным именем: то панна Юлия, то Юзефа, то Александра и т. п...»[243] 



Фото: Анна Теофиловна Пустовойтова (или Анна Генрика Пустовойтовна) — украинская революционерка и польский повстанец, дочь русского генерала Трофима(Теофила) Павловича Пустовойтова и польской дворянки Марианны из дома Коссаковских, герба Слеповрон. Переодевшись мужчиной и взяв себе имя Михаил Смок, она сражалась под началом Мариана Лангевича.

Известно, что на Борисовщине землевладельцы Раво/Рава/Равва владели имениями в Веселово и Зембине[244]. А согласно купчей крепости 1858 года Станислав Иванович Рава коллежский регистратор римско-католического вероисповедания приобрёл у угуменского землевладельца Роговского имение Уша[245] на самой границе с Борисовским уездом. Для понимания, в настоящее время от д.Уша до д.Колюжица менее 1 км. А в рассматриваемый период они, как и Рованичи с Гайдуковой Слободкой, административно входили в Беличанскую волость Игуменского уезда[246].

Первая половина жизни Ксаверия Астровского покрыта мраком тайны, поэтому версия о «Раво и Равиче» также имеет полное право на жизнь. При этом можно только догадываться, почему (если, конечно, версия верна), судьба их разъединила.

Ремарка

Что касается девицы Рава и её связи с минским полицейским исправником Капгером, то, не исключено, что Максим Богданович знал только внешнюю сторону этого дела.

Так, через 80 лет после рассматриваемых событий борисовчане также видели свою землячку, дочь дважды репрессированного «врага народа» медсестру инфекционной больницы Марию Комар, разъезжавшую по городу в компании офицеров люфтваффе.



Фото: Мария Комар

А тем временем Мария Комар, используя возможность доступа к больным брюшным тифом, которые лежали в инфекционной больнице, выращивала тифозную палочку. Для этого она специально покупала молоко у соседей, поскольку именно в молочных продуктах бактерии брюшного тифа успешно размножаются и накапливаются.

Имеются сведения о том, что коктейль с бактериями Комар передавала своей подруге Марии Гигель, работавшей в немецкой столовой, располагавшейся в деревянных барках недалеко от городской больницы. мария передала подруге тифозную палочку, чтобы та вылила содержимое пробирки в котёл перед раздачей пищи. Для надёжности успеха операции Мария отдала её коробочку с тифозными вшами, которых собирала с тифозных больных.

Тем временем в деревне Старо-Борисов неподалеку от города в бывшем санатории ЦК КПБ немцы устроили дом отдыха для лётчиков, эскадрильи бомбардировщиков, а также истребителей сопровождения которых базировались на трёх местных аэродромах.

По информации бывшего директора Борисовского музея Жанны Гилевич, Мария Комар познакомилась с одним из пилотов и, попав благодаря этому знакомству на территорию дома отдыха, сумела отравить там колодец с питьевой водой, подбросив туда сильнодействующий яд — силумин.

Через несколько дней немецкое командование авиосоединений снова забило тревогу — весь личный состав смены, готовившейся для дальнейшего полёта на восток был мёртв.

Через несколько дней у немцев снова паника — вспыхнула эпидемия брюшного тифа в санатории для лётного состава.

Из Германии прилетели специалисты, которые пришли к выводу, что заражения брюшным тифом не случайны, и что человек, умышленно распространяющий инфекцию, скорее всего, имеет отношение к медицине.

Вычислить Марию Комар было, как говорится, делом техники. И её вычислили. При обыске у неё на квартире нашли большое количество медикаментов, предназначенных для отправки партизанам.

Пытали Марию изуверским способом: ей отрезали уши, нос, выкололи глаза, вырезали груди, отрубили кисти рук, а потом ещё живую выбросили в тюремный туалет…

Много лет спустя, когда Борисовский краеведческий музей посетила французская делегация во главе с генералом — лётчиком полка «Нормандия — Нёман», сражавшимся в небе над Боримсовом, где погиб их земляк Жак Гастон, генерал обратил внимание на портрет Марии Комар. Узнав о её борьбе с оккупантами и трагической смерти, генерал принял стойку «смирно» и почтил минутой молчания память героической подпольщицы[247], как видится, начинавшей свою борьбу с нацистскими оккупантами ещё в 1941/42 гг. в рядах подпольного борисовского «Союза борьбы за свободную Беларусь»[248].



Фото: памятная гранитная табличка, установленная в 1979 году по адресу г. Борисов, ул.
Лопатина,172 (на здании инфекционной городской больницы). Замена май 2005 г. Год рождения указан ошибочный. На самом деле 1914-й.

И кто знает, может и девица Равич под видом любовницы полицейского чина на самом деле мстила «усмирителям» за свою поруганную честь, и служила делу революции по заданию минской повстанческой организации, о которой пойдёт речь ниже.


А что касается геральдического псевдонима «Равич», то есть у меня и ещё одна, куда более приземлённая версия его возникновения.

Дело в том, что во время Ноябрьского восстания 1830-1831гг. командиром Варшавской Национальной гвардии (фактически прообраза Народной жандармерии Январского восстания) являлся граф Антоний Ян Равита-Островский  ( польск. Antoni Jan Rawita-Ostrowski) герба Равич[249]. Вот в честь своего фактического однофамильца Ксаверий Астровский (Островский) и мог взять свой геральдический псевдоним, возглавив (по моей исследовательской версии) минское формирование народной жандармерии — национальной гвардии, о чём пойдёт речь ниже. К тому же, известно, что уже не раз мною упоминаемый в данном исследовании фактический организатор и руководитель формирований «кинжальщиков» и «народной жандармерии» в Царстве Польском Игнаций Хмеленский (Хмелинский) 19 сентября 1863 года стал главой Национального Правительства и повстанческим военным начальником города Варшавы. В тот же день он совершил покушение на наместника  Фёдора Берга и в конце того же месяца вынужден был эмигрировать[250]. Т.е., хотя и совсем не долго, но он успел побыть фактическим диктатором восстания на территории Царства Польского.



Литография: Антоний Ян Островский



Литография: варшавская национальная гвардия периода Ноябрьского восстания

Поэтому версия о том, что народный жандарм мог стать и фактическим руководителем восстания на землях Литвы-Беларуси вполне обоснована.

Тот же факт, что у повстанцев на Минщине (и, в частности, на Игуменщине) неплохо была поставлена разведка и отлично работала агентура, а во всех присутственных местах и канцеляриях они имели своих людей, признают даже апологеты царизма на беларуских землях[251].

В своём донесении от 26 апреля 1863 г. о действиях повстанческих отрядов в Минской губернии жандармский штаб-офицер полковник Б.К. Рейхарт писал о том, что повстанцы хорошо осведомлены о нехватке войск в Минской губернии. Эта информированность обусловлена тем, что «во всех присутственных местах и канцеляриях они имеют своих агентов между служащими, которые большею частью поляки, а главное неудобство при теперешних обстоятельствах оказывается то, что полиция городская и земская, без малого изъятия, состоит из католиков, — впрочем и некоторые туземные православные (бывшие униаты) не лучше их, особенно у которых жены католички, — тому служит доказательством то, что нашлись между ними охотники присоединиться к повстанцам»[252].

Непосредственными осведомителями отряда Собека были игуменский уездный исправник Сущинский[253] и становой пристав в местечке Березино (нижнее) Круковский[254], вкупе с гражданским городской головой Винцентом Томашкевичем[255]. Известно также, что в 1863 году по подозрению в прикосновенности к Минской революционной организации привлекался к следствию пристав 1 части Минска Лыщинский[256].

Имея сведения о местонахождении повстанцев, они направляли отряды русских войск, посланные для их преследования, в совершенно противоположные стороны, чем и объясняется то обстоятельство, что военные приходили всегда с большой задержкой, а повстанцы успевали спокойно скрываться с мест своих стоянок[257]. Как видится, именно они могли раздобыть для повстанцев комплекты униформы царских жандармов/полицейских. Поэтому и пленение последними царского генерала видится не редкостным везением, а результатом успешной агентурно-разведывательной деятельности людей «Равича» — «Гриши-разбойника».

Причём произошло это уже после карательной операции (блокады) против партизан, когда в течение 7-8 июня 1863 г. в Игуменский уезд было стянуты почти все войска, которые находились в Минской губернии, командовать которыми, вместо местного военного начальника подполковника Чурского, было поручено опытному ген.-майору Русинову. На войска возлагались задачи прочесать Игуменские леса и уничтожить укрывшийся в них повстанческий отряд С.Лясковского.

9 июня войска начали операцию, но Лясковский, разделив отряд на небольшие группы, сумел вывести повстанцев почти без потерь. Вот что сообщалось об этом в журнале военных действий в Минской губ. с 27 мая по 18 июня: «9-го в 6 часов утра началось концентрическое движение в пущу десятью ротами из Реванич, Дубовруч, Юревич и Микулич. В течение 14 часов беспрерывного и утомительного движения обыскана большая часть леса. Много было следов, были оставлены бивуаки, попадались даже горящие костры с ясными признаками недавнего пребывания мятежников, но шайки не открыто...»[258]



Иллюстративное фото: нижние чины одного из полков Российской Императорской армии в униформе образца 1862 года

Действовали против повстанцев и царские шпионы. Правда, благодаря своей агентуре, повстанческие спецслужбы старались своевременно их выявлять и нейтрализовывать.

Например, в Инструкции Секретариата по делам Литвы Национального правительства полномочному комиссару в Литве О.Авейде в связи с предполагаемой перестройкой деятельности исполнительного отдела Литвы от 11(23) августа 1863 года приведена следующая ориентировка:

— Жепецкий, известный русский шпион, в настоящее время находится в гор.Пинске, его приметы: около 30 лет, низкого роста, коренастый брюнет, круглое, тёмно-красное лицо со следами оспы[259].

Объективную оценку таким деятелям и всяким расплодившимся в то время доносчикам даёт уже цитируемый мною выше А.Мосолов:

«… Люди возникают вместе с обстоятельствами, и это было время раздолья для разных ярых сыщиков. Сколько помню я таинственных фигур, являвшихся под вечер во дворец для передачи своих открытий; чиновники самого невысокого полёта порывались прямо к генерал-губернатору, а производившие аресты по ночам тоже напускали на себя мрачный вид и старались долее сохранить следы ночных бессонниц. Вообще же записные доносчики мало оказывают пользы; ими можно пользоваться лишь для нападения на след преступления, когда у правительства нет никаких данных и поддержки в обществе; затем эти господа стараются запутать дело и усложнить его, и так как это большею частью люди с разными дурными наклонностями, то всегда кончается тем, что о них же возникает несколько следственных дел самого тёмного содержания. То же можно сказать и о евреях-лазутчиках при военных отрядах; по общим отзывам они эксплуатируют обе стороны, очень много хвастают о своих подвигах, а в результате очень мало оказывают услуг; во всяком случае этот народ гораздо лучше политических шпионов: эти последние негодяи и пользы от них почти никакой.

Все главнейшие открытия были сделаны гораздо позднее, когда учредилась бдительная и неусыпная полиция и образовалась правительственная...»[260]

Справочно

Применительно к беларуским землям были подготовлены специальные правила для организации военно-гражданского управления в уездах Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской, Витебской и Могилевской губерний. В частности, в них говорилось, что полиция полностью подчиняется военному командованию и все органы власти должны «принимать строгие меры к укрощению мятежа» [261].

Действовали против повстанцев и народных жандармов, в частности, также профессиональные царские военные разведчики, или как они тогда именовались — лазутчики. Одним из таких в Царстве Польском был унтер-офицер из дворян Буланцов, дослужившийся до офицерского чина майора.

В предисловии к его опубликованным в 1868 году мемуарам можно узнать, что:

«в 1863 году он поступил охотником в плоцкий военный отдел, оказал необыкновенную смелость, самоотвержение и сметливость. Зная отлично польский язык и местность края, он отправлялся переодетым, нередко один, в самые опасные места, открывал банды, давая возможность истреблять их до последнего человека, содействовал поимке важных преступников, большею частью жандармов-вешателей, отыскивал скрытые мятежниками военные и съестные припасы, одежду и оружие и сообщал весьма полезные сведения»[262].

Ремарка

К чести русского лазутчика Буланцова, в своих мемуарах он, хотя и использует пропагандистскую формулировку «жандармы-вешатели», но, тем не менее приводит следующую объёктивную оценку поляками агентурно разрабатываемого им в Плоцкой тюрьме начальника команды народной жандармерии — секретной полиции некоего Ч...., в последствии повешенного:

" Пан Ч… человек правдивый: он никого не обидел, и поэтому все его любят; ведь он, как сами вы знаете, вешал только злодеев, которые вешали и грабили невинных жителей"[263].

При этом Буланцов делает следующее пояснение:

«Во время мятежа, многие негодяи, пользуясь неурядицею, разъезжали по селениям, да по барским дворам и вымогали деньги от жителей под предлогом поручения будто-бы им даннаго членами народоваго ржонда, т.е. народнаго управления, и тех, которые не давали им требуемаго, вешали, или кололи кинжалами. Вот таким-то людей и вешал Ч..., потому что они вредили делу повстанцев, вооружая против него всех мирных жителей»[264].

Правдоподобно, что в списке А.Дюкова есть и подобные «жертвы повстанческого террора».

Высшие чины Отдельного корпуса жандармов Российской Империи своевременно переняли опыт своего противника. Для противодействия в первую очередь, отрядам повстанческой жандармерии царскими властями была взята на вооружение их же структура и тактика. 27 ноября 1863 года были учреждены уездные жандармские команды[265].





То же. Парадная униформа образца 1862 года (акварель Писарского К.К.)



Фото: а это уже почти 80 лет спустя мотопатруль полевой жандармерии гитлеровского верхмата (нем. Feldgendarmerie) на территории СССР. Правдоподобно. что в Беларуси. Июль 1941г. На плакате написано «Партизанская угроза впереди. Единичный транспорт СТОП! Оружие держать наготове»

Вот что пишет по поводу учреждения жандармских команд пишет сам М.Муравьёв:

«… В числе мер, принятых мною для окончательного подавления мятежа и переловления скрывающихся одиночных мятежников, я испросил высочайшее соизволение на утверждение, во вверенном мне крае, жандармских команд из 30 человек в каждом уезде, под начальством одного офицера. Команды эти снабжены были подробною инструкциею и размещались в уездах на определённых пунктах для наблюдения за действиями обывателей, где с содействием войск и казачьих команд, размещённых также по уездам, в скором времени были уничтожены последние остатки бродячих шаек.

Жандармские эти команды до такой степени очистили край от последних остатков мятежа, что уже в 1864 году можно было безопасно везде ездить, и все мирные обыватели вполне почувствовали столь необходимые для них и их благосостояния силу и покровительство наших властей.

Инструкция, данная жандармским командам, выходила из разряда обыкновенных, принятых у нас начал для жандармерии: они поставлены были в непосредственную зависимость от местного начальства, которое ими распоряжалось по своему усмотрению, как высшею административною полициею. Команды составляли то же, что во Франции «maréchaussés». Высшее жандармское управление стремилось к тому, чтоб их обратить в безответственных доносчиков, чем уничтожилась бы полезная их административная ответственная деятельность. Но я этого не допускал во время управления моего краем, и команды эти были действительно весьма полезны и подчинены главному местному начальству.

Независимо от сего, во всех уездах была учреждаема, с половины июля месяца 1863 г., постепенно сельская вооружённая стража под начальством благонадёжных унтер-офицеров, её формировавших.

Стража эта, доходящая в некоторых уездах до 1000 и 2000 человек, охраняла селения, очищала леса, совокупно с войсками, от мятежников и держала в страхе мятежных панов, которые были обложены особым сбором на содержание оной. Каждый стражник получал в сутки 10 коп. деньгами, кроме продовольствия. В сложности содержание стражи обошлось польскому дворянству шести Северо-Западных губерний более 800.000 р. с. Дворянство также заплатило за все убытки, которые учинены мятежниками, как в казённом, так и в частном имуществе, т. е. священников, крестьян и т. п. Эти меры, совокупно с 10% сбором, имели самые благоприятные результаты. На счёт помещиков же было ограждено все протяжение железной дороги, расчищены окрестные леса, устроены бараки для войск по всей линии, – словом, они вполне заплатили деньгами за своё безумие, не говоря уже о частных штрафах...»[266].

Историческая параллель

10 апреля 1943 года на совещании высшего руководства Генерального округа «Беларусь» начальником СС и полиции бригаденфюрером СС фон Готтбергом было предложено решение о создании оборонных деревень и вооруженных имений. В 1943г. данный проект рассматривался в Хозяйственном штабе Ост и Министерстве восточных территорий. Приказом К. фон Готтберга от 19 октября 1943г. вступил в силу. После согласования, с января 1944г. начал действовать и в зоне группы армий «Центр». В марте 1944г. в Генеральном Округе «Беларусь» действовало 70 оборонных деревень или охранных пунктов, а немногим позднее стало функционировать еще 55. В армейской зоне не менее 27. В Барановичском округе открылось 12, но только с января по март 1944г. — 16. В Глубокском округе действовало 10, Ганцевичском и Новогрудском по 2. В других округах они были только запланированы. Интенсивно они начали создаваться в зонах армейских групп (около Марьиной Горки -9-я армия, в районе Борисова и Крупок, затем Червеня – 4-я армия, около Лепеля – 3 ТА)[267].

Создание таких опорных пунктов проводилось следующим образом. В относительно крупных населенных пунктах вооружалась полиция и постепенно распространяла свое влияние на округу, создавая в других деревнях такие же подразделения. Таким образом, распоряжением от 19 октября 1943г. было официально закреплено существование отрядов сельской самообороны и их включение в общую систему обеспечения безопасности. План создания сети оборонительных деревень включал в себя мероприятия по тотальной проверке населения силами СД и выдачу крестьянам некоторого количества оружия. В конце ноября на конференции в министерстве Восточных территорий фон Готберг сообщил, что в оборонительные деревни организованно переселяются полицейские ОД и получают в собственность земельные участки. В оборонительных деревнях оседали и солдаты Восточных войск, казаки и беженцы с территорий, уже занятых Красной армией[268], а само их мужское население в 1944-м не подлежало мобилизации в Беларускую Краевую Оборону[269].

21 декабря 1943 года на съезде местных коллаборационистов в Минске новый, после В.Кубе, гитлеровский наместник в Генеральном округе «Беларусь» фон Готтберг в своем выступлении публично озвучил решение оккупационных властей о создании сети опорных пунктов – «оборонных деревень» для борьбы с партизанами [270], которое по своей сути повторяло Временные правила для образования в Западных губерниях сельских вооруженных караулов от 24 апреля 1863 года, утвержденных российским царём для борьбы с повстанцами за 80 лет до третьего года гитлеровской оккупации территории БССР[271].

Воспоминания А.Мосолова дополняют и уточняют эти свидетельства Н.Муравьёва относительно создания и деятельности жандармских команд:

«… Скажу здесь несколько слов о жандармском управлении. Учреждение жандармских команд было задумано начальником края в конце 1863 г. с целью усиленного наблюдения за обывателями, особенно же за шляхтою и помещиками. Около месяца прошло, пока последовало высочайшее утверждение и списывались с шефом жандармов. Начальник края составил для команд серьёзную инструкцию, по которой на них возлагалась ответственная исполнительная деятельность, а не одно только наблюдение; кроме того команды подчинены в уездах военным начальникам и губернскому начальству и лишь в строевом отношении представления о них шли чрез корпус жандармов.

Положено было в каждом уезде иметь одного офицера, с наименованием начальником жандармского управления, и 16 конных или 30 пеших унтер-офицеров, судя по местным условиям. Как офицерам, так и нижним чинам назначено было большое содержание, и потому на эти должности шли охотно, особенно же полковые унтер-офицеры, и можно с уверенностью сказать, что все это учреждение было образцовое. Все начальники управлений были люди порядочные, многие отличались особенною деятельностью, а некоторыми были возбуждены весьма важные для края вопросы. Унтер-офицеры деятельно исполняли свои обязанности, отлично себя держали с местным населением и уважительно с властями; но надо заметить, что подобная полиция, учреждённая в 50-ти уездах Северо-Западного края (за исключением 5-ти) стоила огромных денег, и теперь уже (1867г.) идёт речь о сокращении состава команд.

Команды формировались постепенно; за недостатком в людях, сперва были избраны самые мятежные уезды, как Поневежский, – Ковенской губернии, Бельский, – Гродненской губернии и т.п. Но так как польза их с самого начала сделалась ощутительна, то признано было необходимым ускорить их формирование, и весной 1864 г. дело это было уже окончено...»[272]

Ремарка

Следует отметить, что ещё советские историки-архивисты делали акцент на том, что царские власти зачисляли крестьян в сельские караулы под предлогом защиты дарованной им свободы от польских помещиков. Главную же опору властей в сельских караулах составляли солдаты и казаки, а также представители сельской администрации.

В свою очередь повстанцы пытались проводить разъяснительную работу среди крестьян, объясняя им истинный смысл организации сельских караулов.

Например в распоряжении гродненского воеводского начальника уездным начальникам от 24 мая 1863 года говорилось:

«Вам известно, что русские распорядились об организации милиции из крестьян для преследования и поимки повстанцев. Шайки эти должны насчитывать от нескольких десятков до 200 человек каждая. В их состав войдут русские солдаты для строевого обучения и ознакомления с оружием, а также для поддержания дисциплины среди крестьян. Насколько эта затея может нам повредить, пояснять не надо, так как все убеждены в этом. Поэтому задача повстанческих властей и всех честных патриотов состоит в том, чтобы проявить усердие и повлиять на крестьян в таком направлении которое соответствует нашей цели и общему благу, чтобы они действовали на пользу родине и во вред врагу[...]. Решительно требуйте от окружных начальников, чтобы они следили и при первых попытках формирования милиции сообщали ближайшим военным начальникам и своим уездным с большой точностью, в какой местности формируется милиция, какова численность крестьян, войск, какой вид оружия раздаётся крестьянам. А уездный начальник обязан об этом как можно скорее уведомить воеводские власти»[273].

Помимо жандармских команд в крупных местечках уездов Северо-Западного появились и просто жандармы. Однако к их деятельности применима та же оценка, которую приводит выше М.Муравьёв.

Так Адам Богданович в своих воспоминаниях пишет, что и в Холопеничах в рассматриваемое время «водворилось два жандарма. Они должны были следить за настроением умов и доносить — куда следует. Делали они это весьма примитивно — путём подслушивания под окнами по вечерам, а вообще говоря — жили-поживали и жалованье получали. Но опаска была. Нередко слышались при вольных разговорах предупредительные: «Тише. Ты!», «Блюдите, да опасно ходите»»[274].

Что же касается повстанческой народной жандармерии Минского воеводства, то мои исследования позволяют сделать вывод о том, что единственными известными отдельными специализированными вооружёнными группами, чётко соблюдавшими условия конспирации, и имевшими широкую и разветвлённую агентуру в регионе действия Минской повстанческой организации, необходимую для успешного выполнения задач, стоящих перед главной повстанческой спецслужбой являлась «шайка Гриши разбойника» — «Равича»(?) середины – второй пол.1860-х гг. костяк которой, как видится, составили члены борисовской «шайки «экспроприаторов» конца 1850-х гг.

Опять же, как уже мною указывалось выше, стандартные команды народной жандармерии собственно в польских уездах состояли из 30 человек. А в в цитируемых же мною выше показаниях арестованного инсургента Чеховича, он указывает, что весной 1864 года из Минска в Борисовский уезд вышло до 30 человек (как в полноценной команде народной жандармерии) под начальством некоего Ковалевского[275]. И словно растворились! Зато на свет появился «Гриша-разбойник» со своей неуловимой «шайкой»! И именно эти люди (вернее, какая-то часть из них), согласно моей аргументированной версии, вопреки утверждению царского жандарма Лосева, были членами, созданной Минской повстанческой организацией единственной в своём роде полноценной команды народной жандармерии на территории Минской губернии. И именно они были наиболее подготовленными к партизанской войне инсургентами.

Они же, как видится, и стали последними повстанцами 1863-1864 гг. на, собственно, беларуских землях.

В одном месте своих воспоминаниях бывший повстанец-ренегат Юлиан Ягмин (в котором речь идёт о Седлецкой губернии Царства Польского) пишет, что:

»… Шайки жандармов-вешателей не были велики, не более 40 человек, вследствие чего всегда избегали встреч с отрядами русских. Обязанностью жандармов-вешателей было вешать по указанию начальников местной организации и собирать подати от тех, которые отказывались платить. В таком случае сборщик верхом в сопровождении вешателей отправлялся к нежелавшим платить. Одного помещика Бяльскаго уезда, фамилии которого теперь не помню, за то, что он отказался выдать требуемыя с него деньги, высекли розгами сначала на ковре, как шляхтича (шляхтич, сеченный не на ковре, по законам польским теряет своё шляхетское достоинство), но, когда это не привело к желанным результатам, то высекли его на голом полу, а потом повели в сад, чтобы там повесить. Шляхтич, видя, что дело не шутка, согласился уплатить требуемые с него восемьсот рублей серебром… Они же (народные жандармы)перехватывали подати, собранныя русским правительством..."[276]

Т.е. Ю.Ягмин подтверждает, что одной из основных задач отрядов «народных жандармов» был «сбор податей» на цели революции/восстания.

Согласно показаний Гектора Лапицкого, начальник Минского воеводства Корнелий Пеликша через комиссаров рассылал паспорты для мятежников, не желающих положить оружие[277]. Позже этим занимался уже целый отдел.

Поэтому, несмотря на победным реляции жандарма А.Лосева об разоблачении и арестовании всех членов Минской революционной организации, А Масолов, в своих приводимых выше свидетельствах, уточняет, что «через несколько недель его неутомимых, терпеливых трудов была открыта почти вся(выд. мною — А.Т.) революционная организация Минской губернии». Но далеко не вся. За это же говорят уже приводимые мною выше официальные данные царских властей.

А именно то, что из около 1600 принимавших личное участие в мятеже на территории Минской губернии, пропало без вести 681. Т.е. почти 43%, без малого — половина!

Кто-то из них погиб, умер от ран или болезней, и был похоронен родственниками или товарищами по оружия с соблюдением всех мер конспирации, как тот же забашевский землевладелец Юзеф Ванькович[278]. А некоторые (из числа тех самых, не желающих положить оружие), получив на руки поддельный паспорт не выехал за границу Российской Империи, или в её глубинку, а остались на родине, где: «или бастялись по лесам, или под чужим именем стали лекарями, фурманами и другими служащими»[279]

Очевидно такие люди и были среди тех самых трёх десятков инсургентов, которые во главе с «Ковалевским»(«Гришей-разбойником»/Ксаверием Астровским(?)) весной 1864 года вышли из Минска и ушли в Борисовский уезд, составив «неуловимую шайку» — которая, по факту, начала заниматься… «собиранием податей» — экспроприацией денежных средств у местных помещиков-ренегатов и колониальных чиновников.

Применительно к тому же Борисовскому уезду, царским жандармам так и не удалось выяснить структуры повстанческой организации внутри повета, кто занимал должности военного начальника, окружных или приходских начальников, кто непосредственно занимался сбором денег на нужды восстания[280].

В этой же связи примечательно, что в реляциях жандарма Лосева по поводу разоблачённых и арестованных членов Минской повстанческой организации не упомянута фамилия Михаила Качинского, который в 1863 был в ней заведующим отделов паспортов, а позднее, после ареста начальника г.Минска Артура Торчинского, непродолжительное время, уже до своего ареста в 1864 году, исполнял его должность[281].

Произошло это в период c 26 апреля (дата второго донесения жандарма Лосева о составе и структуре минской подпольной организации[282]) по август 1864 года.

В Списке политических преступников, лишённых по суду прав состояния, имущество которых подлежит конфискации в казну" за период с 1 сентября по 1 октября 1864 года в перечне по Минской губернии Михаил Качинский указан, в том числе, в связке с помощником всех трёх известных повстанческих начальников г.Минска чиновником Канцелярии Губернатора Михаилом Добровольским, а также, управлявшиим Речицким и Мозырьским уездами в звании помощника воеводы, Болеславом Свидой и гражданским начальником Борисовского уезда Яном Свидой[283]. Известно, что последний был арестован в марте 1864 года[284].



Групповой снимок минского фотографа Антония Прушинского с патриотичной интеллигенцией в Минске. 18 мая 1861г. Стоит второй слева Михаил (Михал) Добровольский

А 22 мая 1864г. «Минскія Губернскія Вѣдомости» сообщали, что:

«Минское губернское Правление слушали два предложения Г.Начальника губернии, в которых изложено:

… в 3-м от 13 апреля за №1261, изложено:

что Главный Начальник здешняго края предавая военному суду политических преступников, участвовавших в революционной организации Минской губернии между прочим определил:

дворян Минской губернии Ивана Наборовского и Викентия Дановского, навлекающих подозрение в неблагонадёжности в политическом отношении в сношении с дворянами Боровиком, бывшим начальником революционной полиции в Минске и Качинским, бывшим начальником революционного же паспортного бюро в Минске, выслать на жительство под надзор полиции, Наборовского в Пермскую, а Дановского в Оренбургскую губернии, а на имущество их наложить секвестр[285].





Ремарка

Уже в годы гитлеровской оккупации Беларуси 1941-1944гг. минские подпольщики также проявляли много усилий и изобретательности, чтобы обеспечить антинацистское подполье всевозможными бланками, печатями, паспортами, удостоверениями личности (т. н. аусвайсами), справками, пропусками и другими документами, установленными фашистскими захватчиками для населения оккупированных районов. Широко практиковалось изготовление документов, печатей, штампов, а также похищались они у врага. В бюро пропусков Минского городского комиссариата «работал» 3.3. Галло («Зора», «Максим»), который снабжал своих товарищей по борьбе немалым количеством различных бланков и пропусков, образцами печатей. Л. Д. Драгун и В. А. Соловьянчик, устроившись на работу в немецкое заявочное бюро паспортного стола городского комиссариата, систематически обеспечивали подпольщиков паспортами и пропиской.

Мастерски изготовлял всевозможные печати, паспорта, пропуска, удостоверения и другие документы художник и артист И. X. Козлов. По заданию Минского комитета К.П (б)Б значительную работу по организаций изготовления документов проводил В. И. Сайчик
(«Батя», «Старик», «Дед»)[286].

Под Минском, в Борисовско-Бегомльской партизанской зоне, подделкой документов для партизанских целей (и, в том числе, для связных, державших связь с минским подпольем) занимался Иван Шагойко из бригады «Смерть фашизму»[287].



Фото: Шагойко И.Е. 1950-е гг.

VI.VI. Последний центр Январского восстания в Литве — Беларуси и Жмуди — Минский?

Тема минского подполья периода Январского восстания, с большего, пока ещё покрыта мраком тайны, поэтому для понимания того, какая его часть могла остаться нераскрытой и стать потом костяком той самой „тёмной силы“ во главе с „Равичем“, которую царские жандармы тщётно пытались выявить в уже в 1865-м и даже последующие годы, следует обратиться к воспоминаниям одного из участников восстания Вацлава Кощица (настоящие имя и фамилия — Валерий Володзко), в которых он свидетельствует о времени создания в Минске революционной организации и её деятельности до марта 1863 г.

В. Кощиц в «Воспоминаниях о восстании в Минском воеводстве в 1863 г.» утверждает, что возникновение революционной организации в Минске следует отнести ко времени образования Литовского провинциального комитета (во второй половине 1862 г.). Основателем её был член Литовского провинциального комитета Ян Козелло.



Ян Козел-Поклевский (pl.Jan Koziełł-Poklewski ps. „Jakub Skała”)


В состав организации входили молодые врачи, юристы и несколько земских деятелей. Во главе стоял комитет, который, по словам В. Кощица, долгое время был в стороне от центра движения и не имел достаточных сил для осуществления какого-нибудь полезного дела. Такое положение продолжалось до декабря 1862 г., когда минский комитет поддался уговорам сторонников белых и решил учредить «Организацию по непосредственной работе». Решено было присоединиться к программе варшавского умеренного крыла. В это время в Минск прибыли три эмиссара киевской организации. Они имели поручение собрать деньги для организации восстания и привезли с собой план восстания в Киеве и в Минске, которое должно было начаться весной 1863г., силы повстанцев должны были соединиться между Мозырем и Радомышлем. Однако члены Минского комитета об этом даже не желали слушать, утверждая, что восстание в настоящее время немыслимо. Тогда эмиссары киевской организации начали действовать по своему усмотрению. Один из них, студент Киевского университета Феликс Клюковский, уроженец Минской губ., пошёл «в народ» на Случчину и Пинщину. Переодетый в крестьянскую одежду, он заходил в корчмы, дома, вел среди крестьян революционную пропаганду. По инициативе другого оставшегося в Минске эмиссара (фамилия его Кощицем не названа) в начале января 1863 г. была создана новая десятичная организация и сформировано две сотни. Эта организация красных состояла из молодежи, не владевшей никаким имуществом. Они с трудом добывали вооружение; обмундирование изготовлялось в складчину. Между тем умеренная организация бездействовала. В это время дошло до Минска известие о начале восстания в Варшаве, что способствовало оживлению деятельности как красных, так и умеренного крыла минской организации[288].

Из записок генерал-майора Петра Митрофановича Мейера, несшего службу на Минщине по линии Министерства Внутренних дел, председателя особой следственной Комиссии Минской губернии, учрежденной в 1861 году подобно Виленской и Киевской, для разбора дел по наиболее важным политическим преступлениям или проступкам, следует, однако, что совместный план восстания на Минщине и прилегающих украинских губерниях был готов уже в конце октября 1861-го! В частности Мейер свидетельствует, что:

»… Минская губ. имеет несколько важных стратегических пунктов; Минск, г. имеет Пинск с Припятью (река Припять) с двумя каналами, с весенним огромным и всегда (до зимы) удобнейшим водяным сообщением с таким складочным местом хлеба, с которого во время крымской войны тайно продано (т. е. тайно от правительства, но не тайно ни для кого) на продовольствие неприятельской крымской армии и за—границу несколько сот тысяч бочек зернового хлеба, которым, сами голодая, мы сыто кормили наших врагов.

Через Галицию или через Царство Польское, где и откуда окажется удобнее в минуту начинания, где будут назначены пункт и время решительного взрыва (Wybucha) страшный (говорят поляки) иностранный легион, сформированный из самых отчаянных поляков, проберётся к Пинску через Кобрин и к Мозырю (находящимся в связях с волнуемою Волынью), в Пинск и Мозырь направят запасы общего вооружение до нарезных пушек (для которых здесь уже тайно начали заготовлять лафеты); там же заготовлять продовольствие, продовольственные запасы и оттуда, одновременно с Слуцком и Новогрудком, где заготовляют множество лошадей под артиллерию и кавалерию, организуемыми теперь кадрами восстание двинутся на истребление русских и правительства их, на очищение от них всей Минской губ.—довольно центральной для плана их линий от Смоленска до границ собственно Польши, и от
остзейских провинций и до Подолии, довольно слабой в военном отношении,—дурно защищенной русскими войсками, прилегающей к границам 7-ми окружающих, ее губерний и по подготовке многих средств и лиц, соединяющей элементы чрезвычайно сподручные и полезные полякам..."[289]

Кто были агенты-осведомители Мейера и кто разрабатывал совместны план выступления повстанцев, неизвестно. Но напрашивается вывод о том, что минская подпольная/повстанческая организация на 1861 год уже существовала. Вот только те же самые лица, о которых свидетельствует Кошиц-Володько, стояли у ее истоков, или же совершенно другие, тот ещё вопрос. Знаменательно, что у этой организации уже тогда был предварительный план боевых действий, в то время как в Виленском революционном центре ничего подобного не было вплоть до начала восстания!

Из воспоминаний же Кошица — Володько следует, что в Минске на время начала Январского восстания, отчасти параллельно, действовали два повстанческих крыла подполья. И тот факт, что Кошиц не упоминает имени оставшегося в Минске киевского эмиссара, наводит на мысль о том, что это было сделано умышленно, т.к. тот не был разоблачён царскими властями, а, следовательно, и костяк созданной им тайной организации. Или же этот киевский эмиссар был осужден как обычный мятежник, т.к. царским карательным органам не удалось выяснить его истинную роль в восстании.

Известно, что до принесенной в Минск эмиссаром киевского центра восстания организационной подпольной системой десяток в Киевском университете действовала система троек, которая употреблялась ещё во времена Крымской компании[290]. Отсюда и название конспиративной организации польской студенческой молодёжи, основанной в 1857 году — Тройницкий союз (польск. Związek Trojnicki), члены которого выступали за освобождение крестьян и возрождение Речи Посполитой в границах 1772 года. Среди членов организации были некоторые будущие лидеры Январского восстания собственно на территории Царства Польского[291].

Примечательно, что среди членов Тройницкого союза был и Марьян Дубецкий (pl. Marian Karol Dubiecki), впоследствии представитель (секретарь) Руси-Украины в Национальном Правительстве[292].



Фото: Марьян Дубецкий

Известно, что непродолжительное время, до его ареста в ночь с 10 на 11 апреля 1864 года, именно через Дубецкого «Равич» поддерживал связь с подпольным правительством Ромуальда Траугутта — польского диктатора восстания беларуского происхождения[293].



Фото: Ромуальд Траугутт



Члены последнего состава Национального правительства во главе с Ромуальдом Траугуттом

К начавшемуся Январскому восстанию М.Дубецкий присоединился лишь в мае 1863 года, приехав Варшаву из Украины[294], поэтому логично предположить, что именно он мог быть тем самым третьим неизвестным киевским эмиссаром, которого упоминает в своих мемуарах Кашиц-Володзко.

Правдоподобно, что к минской организации «красных» имели отношение следующие студенты Киевского университета: Лаврентий Клюковский — брат Феликса[295], член народной полиции Адам Войцеховский, а также некто Мерло из окружения Антуана Трусова[296].

Ремарка

К слову, Феликс Клюковский, будучи адъютантом военного начальника Слуцкого повета отставного штабс-капитана Владислава-Михаила Машевского (которому комиссар Минского воеводства Болеслав Свенторжецкий планировал передать должность воеводы — командира всех повстанческих отрядов Минщины[297]), вместе со своим командиром был смертельно ранен в бою с царскими войсками у дер.Озерцы Игуменского повета 21 апреля (3 мая) 1863 года[298].

Безусловно в минскую подпольную организацию «красных» входил и сам «Титус», во многом благодаря которому будущие повстанцы из числа простых мещан, разночинцев, учащихся и небогатых шляхтичей смогли получить необходимые для этого вооружение и продовольствие.

Так, например, группу повстанцев Василя Канопацкого, состоявшую из 53 человек (по другим данным всего 16, которые объединились с отрядом Трусова, количеством более 60 чел.[299]), значительную часть которой составляли минские гимназисты, вышедшую 19 апреля 1863 года на сборный пункт за Золотой горкой, ждала за городом в Слепянском лесу подвода с продовольствием, ружьями, пистолетами, палашами. Оружие разделили, каждому досталось по 10 зарядов. К тому же 8 двустволок забрали в имении Слепянка[300].





Фотооткрытки района Золотая горка конца XIX — нач. XX вв.









Иллюстративные фото повстанцев 1863 года

В своих показаниях бывший минский повстанец разночинец-канцелярист Витольд Гейштор на вопрос следственной комиссии в 1863 году «Назовите тех лиц, которых вы видели чаще других у Трусова», — отвечал — «В прошлом году, когда я познакомился с Трусовым, летом видел в большинстве студентов университета, мне незнакомых...»[301]

Хочу ещё раз повторить, что сам А.Трусов был известен в минских кругах как приверженец идеи революционного демократизма. В.Гейштор в своих показаниях свидетельствует, что тот носил простонародное платье и о нём говорили как о человеке, принявшем на себя не только наружную форму крестьянина, но что его цель и пропаганда стремится к достижению в классах народа[302].



Фото: Антоний Трусов в крестьянской свитке с валёной шапкой-магеркой в руке

Т.е. А.Трусов был приверженцем зародившегося в 1860-х гг. в Польше, Украине и в меньшей степени собственно в Литве-Беларуси социального движения хлопоманов (от польск. chłop «крестьянин, мужик»; казакофильство) — название молодых выходцев из польских или католических шляхетских семей, которые в силу своих народнических убеждений отказывались от социальной и культурной солидарности со своим сословием и стремились сблизиться с местным крестьянством[303]. Среди хлопоманов были члены Тройницкого союза[304] и, как видится, Ксаверий Астровский, который, по моему мнению, и мог быть тем самым организатором „красного“ революционного подполья в Минске. Логично предположить, что после окончания „разбойничьей“ эпопеи конца 1850-х (о которой шла речь в предыстории данного исследования <ahref=»bramaby.com/ls/blog/history/14592.html">Your text to link...), он также, как и А.Трусов на несколько лет покинул родину, занявшись учёбой. Но только поступил (или возобновил учёбу) не в московский университет (как студент-медик А.Трусов[305]), а в Киевский императорский университет Святого Владимира. Например, на тот же медицинский факультет, открытый в 1841 г., взамен упразднённой виленской медико-хирургической академии, в которой учился его отец[306].



Правдоподобно, что ещё до начала «разбойничьей» эпопеи конца 1850-х. он мог иметь боевой опыт в Крымской войне, или войнах с горцами на Кавказе, как и предполагаемый основатель Тройницкого союза Нарцис Янковский[307]. Вернулся же на Минщину только накануне восстания, как эмиcсар Тройницкого союза, заразив идеей хлопоманства своего старого соратника А.Трусова. А уже по прошествии двух десятков лет, как и многие хлопоманы, женился на красивой молодой простолюдинке, наняв потом для неё гувернантку, благодаря чему она получила хорошие манеры и образование[308].



Фото: Нарцис Янковский (польск. Narcyz Jankowski, 1827 год, Киевская губерния, Российская империя — 14 апреля 1910 года) — польский заговорщик, организатор конспиративных организаций

Знаменательно, что одну из своих двух дочерей, красавицу Марцелину, Кс.Астровский выдал замуж за управляющим графского имения Клесино под Киевом[309].

Известно также, что второй дочери, Болеславе-Булесе, отец дал в приданое… 16 колец и брошь с бриллиантами в виде страусиного пера[310]. Такие броши в виде перьев в XIX веке назывались плерезами.



Иллюстративное фото плерезы

Не знаю уж как брошь, но обилие колец наводит на очевидную мысль о том, что они были из трофеев «Гриши-разбойника! ;-)…

Бывший лекарь отряда Лясковского-Собека Владислав Баратынский в своих воспоминаниях пишет, что после завершения следствия в Минской следственной комиссии в марте 1864г. он был пешком отправлен в Вильна этапным порядком.



»Мы пришли благополучно в г.Вильна. Продвигаясь медленно к тюремному замку, я увидел на тротуаре одной улицы разгуливающаго товарища Л… ского (по отряду Собека — А.Т.); он узнал меня, остановился, пошёл дальше, потом воротился и, проходя близко меня, шепнул: «я буду завтра». Но напрасно я на другой день ждал его, — он не пришёл… и хорошо может быть сделал, — к чему подвергать себя опасности из-за одной приятной минуты"[311]. Т.е. конспиративные ниточки связей повстанцев Минщины, как видится, продолжали тянутся в историческую столицу Литвы — Беларуси и после разгрома Виленского центра восстания.

А весной 1864 года Астровский-Ковалевский собрал три десятка бойцов из числа бывших инсургентов (в первую очередь отряда Лясковского-Собека) и нераскрытых «красных» подпольщиков Минска, и увёл их в глухие партизанские леса на пограничье Борисовского и Игуменского поветов для продолжение борьбы за дело освобождения своей родины из под гнёта Российской Империи, хотя шансов на скорый успех этого предприятия уже не было, т.к. весь опыт подполья и партизанской войны XIX-XX вв. на наших землях красноречиво показывает, что без поддержки регулярной армии эта война по своей сути безнадёжна…

VI.VII. Плоцкий след Астровского (Островского0?


Одной из самых первых операций повстанцев Январского восстания на территории Царства Польского была неудачная попытка захвата губернского Плоцка в ночь с 11(22) на 12(23) января 1863 года[312].



Фото: панорама Плоцка (1899)

Как пишет в своих мемуарах русский лазутчик Буланцов:

«Вечером с 10 на 11 января особенно заметно было движение в городе; везде около домов шныряли какие-то тени; в различных местах собирались массы людей; в одном месте разогнанная патрулём толпа собиралась в другом, и всё это делалось тихо, без шума. Всякому чудилось что-то не доброе, всякий ожидал чего-то опаснаго. В казармах мы оставались весь вечер вооружённые, в полной амуниции; о сне никому не приходило в голову; между нами ходили различные толки: в одном углу шёл подробный разсказ о смерти полковника Козлянинова, да творилось крёстное знамение за упокой души умершаго; в другом говорилось о каком-то польском главнокомандующем Подлевском, с той стороны Вислы, которого будто-бы с часу на час ожидали поляки, и о том, как несколько дней тому назад, какой-то молодой человек в юнкерской форме Смоленского полка ходил по всем нашим кухням и побывал внутри казарм, где тогда было очень мало солдат, потому что некоторые из рот были посланы на усмирение волнующихся жителей, по разным деревням в окрестности Плоцка; говорили, что он обратил на себя внимание всех оставшихся в казармах, тем более, что по-русски он говорил довольно чисто.

В последствии узнали, что это был начальник мятежнической шайки отставной юнкер Островский, и что он, по выходе из казарм заметил, что во дворе под навесом стояли артиллерийские орудия, принял их за действительныя, тогда как это были деревянные модели. при которых нижние чины занимались учением. Эта ошибка, как увидим в последствии, была одной из причин спасения Плоцка...»[313]

Согласно российских источников, резерв из повстанческого отряда Ковалевского, подъехавший на подводах к Бельской заставе, никакого участия в деле не принял: сигнальная ракета, попавшая случайно в эту кучу людей произвела ошеломляющее действие, т.к. принята была за выстрел из артиллерийского орудия (Островский известил отряды нападавших, что в казармах есть пушки). В результате под утро ретировавшийся отряд Ковалевского столкнулся с возвращавшимися в Плоцк военными колонами Стефановского и Родионова, повстанцы были разбиты, а их командир попал в плен[314]. Надо думать, что он был казнён.

Опять же согласно российских источников, 23 января 1863 года партизанский отряд под предводительством Островского занял Рыпин и на другой день двинулся к Серпцу. По получении сведений об этом против островского немедленно были выдвинуты военные отряды из Плоцка и Липно, под началом майоров Мантурова и Дроздова, которые 27 числа соединились в Серпце, рассеяли партизан и захватили их командира[315].

О дальнейшей его судьбе пишет написала польская газета «Dziennik Poznański:

»Из Плоцка, 28 февраля, они пишут в «Czas»:

Тюрьмы здесь переполнены, и по этой причине их понемногу очищают, отправляя этапы заключенных в Модлин, а для вновь арестованных освобождают место. Среди заключенных — пани Фарьясевичова, состоятельная особа, в преклонных летах. Были задержаны четверо молодых людей, трое из которых были 16, 18 и 20 лет, еще в юном возрасте. Один из них, из магазина Волинского, был ранен и едва пришел в себя, был расстрелян. Ежиньский, бондарь, был заживо погребен, потому что в него попала только одна пуля, и когда его бросили в яму вниз, он все еще кричал «Иисус, Мария, Иосиф!».

Перед казнью с приговоренных снимают верхнюю одежду и покрывают их мешковиной, а над могильной ямой, привязанной к столбу, разводят огонь, чтобы солдаты не могли определить, в какую часть тела целиться,
чтобы убить на месте.

Островский тоже был расстрелян, два года назад он ушёл в отставку юнкером из русской армии и дорого продал свою жизнь. Он был человеком необычайной силы, и прежде чем его успели обезоружить и связать, он ещё рубился. В конце концов он все же разбил свой револьвер о головы врагов. Когда его привели к генералу Семеке, и тот хотел послать за слесарем, чтобы снять с его рук кандалы, Островский сказал: "«в этом нет нужды», и, подойдя к столу, ударил по нему с такой силой, что кандалы сломались. Он не позволил перевязать свои раны, зная, что его ждет смерть.



Фото: Владимир Саввич Семека (конец апреля 1896 года), на время рассматриваемых событий — военный начальник Плоцкого отдела

Они оказали ему услугу, освободив его от мешка и расстреляли, когда он надел чемару. Однако говорят, что для этого была и другая причина, а именно: когда он заявил, что хочет умереть в овчине, никто не осмелился подойти к нему, чтобы раздеть его, зная, насколько он силен и решителен..."[316]







А что, если газета писала про нашего Ксаверия Астровского?!

Его отец, Павел в Ноярьском восстании (1830-1831) начинал участвовать на территории северных поветов бывшего Великого Княжества Литовского в качестве поручика 12 полка линейной пехоты[317]. Известно. что он был очень высокого роста и недюженной силы, как видится, доставшиеся ему по наследству от предков, о чём ещё пойдёт речь в следующей части моей исследовательской работы.

Вот как описывает его в своих анонимных записках современник тех событий (Завилейский), который лицезрел прототипа пушкинского Владимира Дубровского после его ареста в губернском городе Витебске:

«… Я имел случай видеть его несколько раз: его вели однажды по Офицерской улице (ныне улица Суворова), вероятно к допросу, он шел в тяжелых цепях на ногах, в сером сюртуке, фуражке набекрень и с железным толстым прутом на руках. Он весело шутил с четырьмя своими конвойными, смешил их, срывал рукою яблоки, которые выставлялись из садов за забор улиц, и иногда, шутя, покручивал наручный прут так, что он скрипел ужасно. Он был роста выше обыкновенного человека: его голова была выше всякого забора, мимо которого его вели. Лицом он был очень красив, с черными усиками; но взгляд его больших глаз был ужасный. Когда он сидел еще в полиции, его смотрели многие, давали ему деньги, разговаривали с ним в присутствии полицейских чиновников. Многие слабонервные, не только женщины, но и мужчины, не могли вынести его взгляда, так он был не то чтобы свиреп, а поразителен. Все знали, что он не был убийца, а боялись подходить к нему. Не знаю, чем он кончил, я уехал уже в Петербург, а он сидел в остроге.

Долго спустя говорили, что он ушел, перекрутив на улице, при конвойных, свои цепи. Как это было, мне неизвестно; но Островский не был сослан тогда»[318].



5-й полк линейной пехоты. Ввиду того, что беларусам-литвинам и полякам не хватало огнестрельного оружия, вторая линия полка вооружалась пиками. Вот в такой (серой) военной униформе нашего героя и запечатлели в г.Витебске

Напрашивается очевидная мысль, что его сын не уступал ни в силе, ни в решительности своему знаменитому отцу!

Опять же известно, что начальник повстанческих сил в Плоцком воеводстве Зы́гмунт Падле́вский(польск. Zygmunt Padlewski, 1 января 1836, имение Малые Чернявцы, близ украинского Бердичева, — 15 мая 1863, Плоцк) также как и Ксаверий Астровский был сыном участника Ноябрьского восстания. Учился в кадетском корпусе в беларуском Бресте на Буге, затем в артиллерийском училище в С.-Петербурге. Был членом тайного офицерского кружка генштабистов, возглавляемого З.Сераковским. и одним из руководителей подпольного революционного Комитета русских офицеров в Польше[319].



Фото: Зыгмунт Падлевский одетый в чемарку



Гравюра(1864): расстрел русскими солдатами руководителя польского восстания в Плоцке Падлевского



Польская окрытка с гравюры

Комитет возник около 1861 года по инициативе поручика 4-го стрелкового батальона Василия Каплинского, ранее участвовавшего в петербургском кружке генштабистов (польск.)рус., как подпольная революционная организация в русских войсках, расквартированных в Польше. Создан на основе офицерских полковых, батальонных, бригадных кружков, появившихся после Крымской войны и активизировавшихся в 1860-1861 годах. Идейно и организационно был связан с польскими революционными демократами, поддерживал тесную связь с русскими революционными центрами в Лондоне («Колокол») и Петербурге; в конце 1862 влился в состав «Земли и воли»[320].

В свою очередь, с Петербургским кружком генштабистов имел связь киевский Тройницкий союз[321], к которому, по одной из моих версий, мог иметь отношение и Ксаверий Астровский

Смоленский пехотный полк до подавления Январского восстания принял участие в Крымской войне[322], в которой, как я уже высказывал выше предположение, мог пройти военную обкатку и Ксаверий Астровский.

На начало 1863 года Смоленский пехотный полк дислоцировался в Козеницах Радомской губернии Царства Польского и уже 5(17) февраля 1863 года принял участие в т.н. сражении за Мехув[323].

С феврале и до 6 апреля 1863 года на территории Виленского военного округа из 4-го резервного батальона и бессрочно-отпускных 5-го и 6-го батальонов Смоленского пехотного генерал-адъютанта графа Адлерберга 1-го полка был сформирован Смоленский резервный пехотный полк в составе двух батальонов. 13 августа того же года приведён в состав трёх батальонов и переименован в Ярославский пехотный полк. 25 марта 1864 года присвоен номер 117-й[324].



Полковой нагрудный знак Ярославского пехотного полка


Всё вышеперечисленное позволяет делать аргументированное предположение о том, что накануне восстания Ксаверий Астровский, будучи не в отставке, что оспаривается в одном из приводимых мною источников[325], а в т.н. бессрочном отпуске[326], мог быть снова призван на военную службу из фактического резерва в свой полк и по пути присоединиться к повстанцам Царства Польского.



Фото: юнкер Лейб-гвардии Преображенского полка на фотографии первого российского фотографа британского подданного Вильяма Каррика. Конец 1850-х — нач. 1960-х. Пометка «русская инфантерия(пехота — А.Т.)» и датировка на обороте более поздняя

А далее выжить после расстрела (если, конечно, его просто не инсценировали неизвестные нам члены Комитета русских офицеров в Польше, позаботившиеся о том, чтобы описать его в ярких цветах для несведующей публики и царских властей), вернуться на родину и продолжить свою борьбу за её освобождение от русского самодержавия.

Ну а один из своих псевдонимов «Ковалевский» Астровский мог взять в память о погибшем соратнике по борьбе…

Версия красивая, но… в библиографическом справочнике советского и российского историка В.А.Дьякова «Деятели русского и польского освободительного движения в царской армии 1856-1865 годов» находим:

Островский Валерий ( Валерьян-Модест-Игнатий Онуфриевич), юнкер Смоленского пехотного полка; родился в 1841 г., католик; из дворян, сын хозяйки магазина мод в Плоцке; на военной службе с 1858 г., унтерофицер с 1860 г., уволен в отставку «без именования воинским званием» в марте 1862 г.; вероятный участник революционной организации офицеров русской армии в Польше; участвовал в нападении повстанцев на Плоцк 22 января 1863 г., был взят в плен и расстрелян в Плоцке 9 февраля 1863г.[327]

Итак, во всей этой весьма запутанной и тёмной истории хотелось бы поставить жирную точку, но… ряд размышлений и дополнительных исследований по «Делу идентификации „РАВИЧА“» пока мне этого не позволяет.

Поэтому продолжение читайте в следующёй части работы — VII. А тот ли «Равич»?! / или Следы снова ведут на Игуменщину — Your text to link....

P.S. к VI части

А через 80 лет после того, как последние несколько десятков повстанцев Минщины времён Январского восстания тайно вышли из Минска и растворились в дебрях Малого Палесья, 2 июля 1944 года беларуские партизаны бригады им.Щорса Минско-Червенской партизанской зоны вместе с войсками Красной Армии выбили гитлеровских оккупантов из г.Червеня — бывшего Игумена 2 июля 1944 года и приняли участие в знаменитом параде партизан в Минске.

Но это уже совсем другая история.



Фото: колонна партизан бр. им.Щорса (по терминологии оккупантов — банда/бандиты) в освобождённом г.Червене направляется на сборный пункт в Минск. 2 июля 1944г.



Фото: партизаны Минщины на параде в освобождённой от гитлеровских войск столице Советской Беларуси 16 июля 1944г.



Фото: ветераны войны (преимущественно бывшие партизаны бр. им.Щорса) и члены их семей возле памятника погибшим землякам в д.Забашевичи Борисовского района. 1984/1985 гг. В первом ряду стоит и моя бабушка, демидчик )Сацукевич) Нина Михайловна (1923-2014), бывшая учитель истории и завуч Забашевской СШ, а в годы гитлеровской оккупации Беларуси — подпольщица и партизанка отряда «Перамога» указанной бригады.


Ссылки:

[121]https://wikipedia.tel/Кинжальщики; pl.wikipedia.org/wiki/Żandarmeria_Narodowa; pl.wikipedia.org/wiki/Ignacy_Chmieleński; pl.wikipedia.org/wiki/Paweł_Landowski;
Robert Osiński. dziejów Powstania Styczniowego na Ponidziu. Świętokrzyskie. Kielce 22 stycznia 2013r. wydanie specjalne. C.27 — sbc.wbp.kielce.pl/Content/20231/PDF/Świętokrzyskie%20wydanie%20specjalne.pdf; Показания и записки о Польском восстании 1863 года Оскара Авейде. Wroctaw-Москва: Издательство АН СССР, 1961. С.145; 654. — djvu.online/file/Mx2uCKutgnk63.
[122]Бухарин, С.Н., Ракитянский, Н.М. Россия и Польша. Опыт политико-психологического исследования феномена лимитрофизации / Отв. ред. О.А. Платонов. – М.: Институт русской цивилизации, 2011. C.370.
[123]Kukiel, M. Litwa i Bialorus. Wojska napoleonskie 1812 r. — Lwow, 1935. C.21-28.
[124]Robert Osiński. dziejów Powstania Styczniowego na Ponidziu. Świętokrzyskie. Kielce 22 stycznia 2013r. wydanie specjalne. C.27 — sbc.wbp.kielce.pl/Content/20231/PDF/Świętokrzyskie%20wydanie%20specjalne.pdf.
[125]https://wikipedia.tel/Кинжальщики.
[126]Воспоминания польского повстанца 1863 года. ИСТОРИЧЕCКIЙ ВѢСТНИКЪ / Историко-литературный журналъ / Октябрь 1892г. Т.L. С.562.563 — zapadrus.su/attachments/vospom_povst_1.pdf; Олег Карпович. 1863 год в Брестском уезде. Весенне-летний этап восстания — virtualbrest.ru/news59480.php.
[127]Воспоминания польского повстанца 1863 года.Там же. С.85-86. — zapadrus.su/attachments/vospom_povst_12.pdf.
[128]https://wikipedia.tel/Кинжальщики.
[129]Показания и записки о Польском восстании 1863 года Оскара Авейде. С.637.
[130]Там же. С.626.
[131]Там же. С.636.
[132]Там же. С.606-609.
[133]Там же. С.611-612.
[134]Пономарёв И.Н. Воспоминание о польском мятеже 1863 года. Исторический вестник. 1897 г. Т. 70, С.149.
[135]Dr Jacek Feduszka. LUBELSZCZYZNA W 1863 I 1864 ROKU. — web.archive.org/web/20210720171928/https://muzeum-zamojskie.pl/wp-content/uploads/2009/10/Powstanie-Styczniowe-walki_grafika.pdf.
[136]https://ru.wikipedia.org/wiki/Котковский,_Владислав.
[137]Пономарёв И.Н. Воспоминание о польском мятеже 1863 года.Там же. С.544.
[138]Там же.
[139]Там же. С.541.
[140]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.422.
[141]Чисточич И. Пятидесятилетие воссоединения с Православной Церковью Западно Русских униатов. Соборные деяния и торжественные служения. 1839г. – СПб.: Синод.тип., 1889. С. — zapadrus.su/bibli/arhbib/781-polsko-shlyakhetskij-terror-i-spisok-ego-zhertv-vo-vremya-polskogo-vosstaniya-1863-1864-g-g.html.
[142]Robert Osiński. dziejów Powstania Styczniowego na Ponidziu. Świętokrzyskie. Kielce 22 stycznia 2013r. wydanie specjalne. C.27 — sbc.wbp.kielce.pl/Content/20231/PDF/Świętokrzyskie%20wydanie%20specjalne.pdf; pl.wikipedia.org/wiki/Żandarmeria_Narodowa.
[143]Секретная инструкция Центральному Комитету в Варшаве от Главного Революционного Комитета в Лондоне, относительно способов ведения вооруженного восстания. Там же.
[144]Валерий Надтачаев. Метаморфозы Минского антифашистского подполья. «Беларуская думка», №8, 2013г. C.90.
[145]Там же.№9, 2013г. С.94-95. Евгений Иоников. Минское антифашистское подполе глазами его участников: Жан. — eionikov.blogspot.com/2020/04/blog-post.html.
[146]Очерки истории милиции Беларусской ССР 1917-1987. Мн. Изд. «Беларусь». С. 186.
[147]Міхась Яновіч. «Уладзіслаў Малахоўскі / Паўстанец, які спрычыніўся да «кодака». Народная воля. – 2005, №70-http://kalinouski.arkushy.by/library/jan_um.htm; Людмила Рублевская. Портрет Владислава Малаховского, белорусского изобретателя, создавшего прототип фотоаппарата «Кодак». Советская Белоруссия №199 (24580), 17 октября 2014. — www.sb.by/articles/vino-kassety-i-falshivye-banknoty.html; ru.wikipedia.org/wiki/Малаховский,_Владислав_Теофилович; Показания и записки о Польском восстании 1863 года Оскара Авейде. Там же. XVIII. — djvu.online/file/Mx2uCKutgnk63.
[148]Показания и записки о Польском восстании 1863 года Оскара Авейде. С.595-596.
[149]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.156-162, 670; rosgenea.ru/strict-search/оржешко.
[150]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.157,555.
[151]Там же. С.156-162.
[152]https://wikipedia.tel/Кинжальщики.
[153]Александр Дюков. Неизвестный Калиновский. Пропаганда ненависти и повстанческий террор на белорусских землях, 1862–1864 гг." 2-е изд., испр. и доп. М.: Фонд «Историческая память», 2021. С.103.
[154]Список русских солдат и офицеров, погибших в период подавления польского восстания 1863 – 1864 гг. в пределах Северо-Западного края Российской империи — zapadrus.su/bibli/arhbib/85.
[155]Валентина Мохор. Эпидемии на территории Беларуси через призму истории 19-го века. Медицинский вестник. 26.01.2021. — medvestnik.by/dosug/epidemii-na-territorii-belarusi-cherez-prizmu-istorii-19-go-veka.
[156]Там же.
[157]Графъ Михаилъ Николаевичъ Муравьёвъ / Запиские его объ управленiи Северо-западнымъ краемъ и объ усмиренiи в немъ мятежа, 1863-1866. Русская старина. 1882. Томъ XXXVI. С.432.
[158]Александр Дюков. Там же. С.105.
[159]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.9-10.
[160]Там же.
[161]Александр Дюков. Там же. С.110.
[162]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.440.
[163]Александр Дюков. Неизвестный Калиновский. Пропаганда ненависти и повстанческий террор на белорусских землях. С.114.
[164]Пятидесятилетие воссоединения с Православной Церковью Западно Русских униатов. Соборные деяния и торжественные служения1839г. – СПб.: Синод.тип., 1889. — zapadrus.su/bibli/arhbib/781-polsko-shlyakhetskij-terror-i-spisok-ego-zhertv-vo-vremya-polskogo-vosstaniya-1863-1864-g-g.html.
[165]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.101.
[166]Александр Дюков. Неизвестный Калиновский. Пропаганда ненависти и повстанческий террор на белорусских землях. С.145.
[167]«Пятидесятилетие...» — zapadrus.su/bibli/arhbib/781-polsko-shlyakhetskij-terror-i-spisok-ego-zhertv-vo-vremya-polskogo-vosstaniya-1863-1864-g-g.html.
[168]Александр Дюков. Там же. С.127.
[169]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.148, 558.
[170]Александр Дюков. Там же. С.138; Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.158, 570.
[171]Там же. С.133.
[172]Сацункевич И.Л. Суровая быль /Изд. 2-е, дополненное и исправленное/ Мн. «Беларусь», 1979.  С.32.
[173]Адам Богданович. Мои воспоминания. «Неман», №5, 1994. С.57.
[174]Баратынский В. Л. Последняя польская смута 1863 г. (воспоминания) /Русская Старина. 1886? № 8. С. 434, 438-439.
[175]Козак К.И. Германские и коллаборационистские потери на территории Беларуси в годы Великой Отечественной войны (1941-1944): анализ и итоги. — Минск: Логвинов И.П., 2012. С.284.
[176]Воспоминания польского повстанца 1863 года. ИСТОРИЧЕCКIЙ ВѢСТНИКЪ / Историко-литературный журналъ / Октябрь 1892г. Т.L. С.421; zapadrus.su/bibli/arhbib/1194-vospominaniya-polskogo-povstantsa-1863-goda-chast-ii.html.
[177]Там же.
[178]https://be.wikipedia.org/wiki/Людвік_Нарбут.
[179]Смирнов А.Ф. Восстание 1863 года в Литве и Белоруссии. М. 1963г. С.257.
[180]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.41.
[181]Там же. С.70
[182]Там же. С.453.
[183]Там же. С.313-315; Графъ Михаилъ Николаевичъ Муравьёвъ / Записки его объ управленiи Северо-западнымъ краемъ и объ усмиренiи в немъ мятежа, 1863-1866. Русская старина. 1882. Томъ XXXVI. С.425; Моя боевая жизнь / Записки Войска Донскаго генералъ-лейтенанта Якова Петрова Бакланова, написаныя собственною его рукою. «Русская Старина» 1871 г. ч. V — Т. 4, № 7, с. 154-161:
ru.wikipedia.org/wiki/Августовская_губерния.
[184]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.43-50.
[185]Показания и записки о Польском восстании 1863 года Оскара Авейде. С.616.
[186]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.64.
[187]Там же. С.60,63.
[188]Там же. С.139,154.
[189]Там же. С.267.
[190]Там же. С.203,319,320,329,583.
[191]Там же. С.320.
[192]Иоффе Э.Г. К вопросу об участии белорусских и литовских евреев в восстании 1863-1864 годов — Паўстанне 1863―1864 гг. у Польшчы, Беларусі, Літве і Украіне: гісторыя і памяць: зборнік навуковых артыкулаў / Нацыянальная акадэмія навук Беларусі, Інстытут гісторыі. — Мінск, 2014. — С. 171, 175. — elib.bspu.by/bitstream/doc/11547/3/К%20ВОПРОСУ%20ОБ%20УЧАСТИИ%20БЕЛОРУССКИХ%20И%20ЛИТОВСКИХ%20ЕВРЕЕ1.pdf.
[193]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.321-322.
[194]Василий Герасимчик. Несгибаемый Валерий Врублевский — соратник Калиновского и друг Маркса — nashaniva.com/?c=ar&i=166082&lang=ru.
[195]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.379-380.
[196]Там же С. 3; Восстание в Литве и Белоруссии, 1863-1864 гг. М.: Наука, 1965. С.17-20.
[197]Олег Карпович.«Невинные жертвы» Муравьева, или за что казнили участников польского восстания 1863-1864 гг. — zapadrus.su/zaprus/istbl/847-nevinnye-zhertvy-muraveva-ili-za-chto-kaznili-uchastnikov-polskogo-vosstaniya-1863-1864-gg.html.
[198]Там же.
[199]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.99.
[200]Там же. С.100.
[201]Александр Дюков. Неизвестный Калиновский. Пропаганда ненависти и повстанческий террор на белорусских землях. С.97; Цылов Н. Сигизмунд Сераковский и его казнь, с предшествовавшими польскими манифестациями в Вильне в 1861–1863 годах. Из дел Виленской следственной комиссии по политическим делам. Вильна, 1867. С. 37, 39–40.
[202]Александр Дюков. Там же; Свѣдѣнія о польском мятежѣ 1863 г. в Сѣверо-Западной России. Собралъ Василiй Ратчъ. Томъ I. Вильна. 1967. С.234-235.Калiноўскi К. За нашую вольнасць: творы, дакументы / Уклад., парадм., паслясл., камент. Г. В. Кiсялёва. Мінск, 1999. С.188.
[203]Александр Дюков. Там же. С.97-98; Воспоминания П. А. Черевина, 1863–1865. Кострома, 1920. С.33.
[204]Усевалад Ігнатоўскі. 1863 год на Беларусi. С.209.
[205]Там же. С.209-212.
[206]Мосолов А. Виленские очерки (1863-1864) (Из воспоминаний очевидца) / Сб. Воспоминания современников о Михаиле Муравьёве, графе Виленском. Институт русской цивилизации. М. Институт русской цивилизации. 2014. С.267-272.
[207]Имеретинский Н.К. Воспоминания о графе М.Н.Муравьёве / Сб. Воспоминания современников о Михаиле Муравьёве, графе Виленском. Институт русской цивилизации. М. Институт русской цивилизации. 2014. С. 392-398.
[208]Графъ Михаилъ Николаевичъ Муравьёвъ / Запиские его объ управленiи Северо-западнымъ краемъ и объ усмиренiи в немъ мятежа, 1863-1866. Русская старина. 1882. Томъ XXXVI. С.418-419.
[209]Имеретинский Н.К. Воспоминания о графе М.Н.Муравьёве. Там же. С.401-402.
[210]https://ru.wikipedia.org/wiki/Гловацкий,_Леон.
[211]Графъ Михаилъ Николаевичъ Муравьёвъ / Запиские его объ управленiи Северо-западнымъ краемъ и объ усмиренiи в немъ мятежа, 1863-1866. Там же. С.419.
[212]https://ru.wikipedia.org/wiki/Кузнецов,_Николай_Иванович_(разведчик).
[213]Свѣдѣнія о польском мятежѣ 1863 г. в Сѣверо-Западной России. Собралъ Василiй Ратчъ. Томъ I. Вильна. 1967.С.234.
[214]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.429, 431. 555.
[215]Андрей Тисецкий. ДЕЛО о повешении попа Конопасевича / или Правда о «ЗВЕРСТВАХ» повстанцев 1864-1864 гг. — bramaby.com/ls/blog/history/8405.html.
[216]Шидловский А.К. Межконфессиональные отношения в Беларуси и Литве во время восстания 1863-1864 гг. — www.churchby.info/rus/520; Дакументы і матэрыялы па гісторыі Беларусі. Т.2: (1772-1903 гг.). С.554
[217]Андрей Тисецкий. ДЕЛО о повешении попа Конопасавича / или ПРАВДА о «ЗВЕРСТВАХ» повстанцев 1863-1864 гг. — bramaby.com/ls/blog/history/8405.html.
[218]Андрей Тисецкий. ДЕЛО ОБ УБИЙСТВЕ ПРИСТАВА ЛЯЦКОГО / или Последние жертвы душителей восстания. — bramaby.com/ls/blog/history/4137.html.
[219]Там же; Матвейчык Д. Ч. Паўстанне 1863-1864 гадоў у Беларусі. Нарыс баявых дзеянняў. Мінск. 2013. С. 69.
[220]Показания и записки о Польском восстании 1863 года Оскара Авейде. Там же. С.541.
[221]НИАБ. Ф.296. Оп.1 Д.131. Л.28; Rok 1863 na Mińszczyźnie St.42-43; www.geni.com/people/Егор-Грунт-генерал-лейтенант/6000000077338710905.
[222]Мосолов А. Виленские очерки (1863-1864) (Из воспоминаний очевидца). Там же. С.303-305.
[223]Графъ Михаилъ Николаевичъ Муравьёвъ / Запиские его объ управленiи Северо-западнымъ краемъ и объ усмиренiи в немъ мятежа, 1863-1866. Там же. С.420-422.
[224]Rok 1863 na Mińszczyźnie. St.95, 105.
kalinouski.arkushy.by/library/rok_1863_na_mienszczynie/personal.htm;
Дакументы і матэрыялы па гісторыі Беларусі. Т.2: (1772-1903 гг.) / пад рэд. Н. М. Нiкольскага, Д. А. Дудкова, I. Ф. Лочмеля; АН БССР, Ін-т гісторыі. – Мінск: Выд-ва АН БССР, 1940… С.551, 553.
[225]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.446-454.
[226]Rok 1863 na Mińszczyźnie. St.105.
[227]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.446-454.
[228]Революционный подъём в Литве и Белоруссии в 1861-1862 гг. / Акад. наук СССР, Ин-т славяноведения, Гл. архив. упр. СССР. М. : Наука, 1964. С.559-562.
[229]https://ru.wikipedia.org/wiki/Фрунзе,_Михаил_Васильевич; ru.wikipedia.org/wiki/Милиция.
[230] ru.wikipedia.org/wiki/Фрунзе,_Михаил_Васильевич.
[231]Революционный подъём в Литве и Белоруссии в 1861-1862 гг. С.560.
[232]Rok 1863 na Mińszczyźnie. St.105.
[233]Там же; Дакументы і матэрыялы па гісторыі Беларусі. Т.2: (1772-1903 гг.). С.554.
[234]Rok 1863 na Mińszczyźnie. St. С.96; kalinouski.arkushy.by/library/rok_1863_na_mienszczynie/personal.htm.
[235]Восстание в Литве и Белоруссии 1863-1864гг. С.429-431.
[236]НИАБ, Ф.1418, Оп.3, Д.1, Л.12 об., 13.
[237]Rok 1863 w Minszcyznie. Minsk.1927. S.61, 78.
[238]НИАБ, Ф.299, Оп.1, Д.572, Л.892, 903об.
[239]НИАБ, Ф.299, Оп.1, Д.579, Л.555-559; Ф.319, Оп.1, Д.479, Л.7об.
[240]Андрей Тисецкий. Бой повстанцев 1863-го года у д.Подберезье Борисовского повета в свете новых исторических фактов. — bramaby.com/ls/blog/history/5512.html.
[241]https://rgfond.ru/person/180681.
[242]Адам Богданович. Мои воспоминания. «Неман», №5, 1994. С.57.
[243]Воспоминания польского повстанца 1863 года. ИСТОРИЧЕCКIЙ ВѢСТНИКЪ / Историко-литературный журналъ / Октябрь 1892г. Т.L. С.83.; zapadrus.su/bibli/arhbib/1195-vospominaniya-polskogo-povstantsa-1863-goda-chast-iii.html.
[244]Дмитрий Дрозд. Землевладельцы Минской губернии (1860-1900). Справочник.
2-е издание исправленное и дополненное. Мн. «Медисонт». 2012. С.437-438.
[245]Там же.
[246]https://www.radzima.net/ru/volost/belichanskaya.html.
[247]Нинель Дмитриева, леонид Соболь. Звезда надежды / Художественно-документальная повесть в рассказах о героях борисовского подполья, действовавшего в годы Великой Отечественной войны / М., Агентство «ДОК», 1994г. С.87-90.
[248]Андрей Тисецкий. «Союз борьбы за свободную Беларусь» в Борисове (1941-1942 гг.) — www.bramaby.com/ls/blog/history/14377.html.
[249]https://pl.wikipedia.org/wiki/Gwardia_Narodowa_(powstanie_listopadowe); pl.wikipedia.org/wiki/Antoni_Jan_Ostrowski.
[250]Показания и записки о Польском восстании 1863 года Оскара Авейде. Wroctaw-Москва: Издательство АН СССР, 1961. С.654; pl.wikipedia.org/wiki/Ignacy_Chmieleński;
ru.wikipedia.org/wiki/Кинжальщики; pl.wikipedia.org/wiki/Żandarmeria_Narodowa.
[251]Щеглов Г.Э. Год 1863. Забытые страницы. Мн. Изд. «Врата». 2013г. С.43-44.
[252]Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг. С. 421.
[253]Конопасевич А. Воспоминания о жизни и мученической кончине в 1863 году священника Богушевичской Крестовоздвиженской церкви Минской губернии Даниила Стефановича Конопасевича, записанные сыном его со слов очевидицы его смерти, жены его, Елены Ивановны //Минские епархиальные ведомости. – 1909. — №1. с.16-17.
[254]Щеглов Г.Э… Год 1863. Забытые страницы. Мн. Изд. «Врата». 2013г. С.53
[255]НИАБ. Ф.295. Оп.1 Д.1615. Л.18-18об., 20.
[256]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.570, 664.
[257]НИАБ, Ф.295. Оп.1, Д.1522. Л.159-169об.
[258]НИАБ. Ф. 295. Оп.1. Д.1527; Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг. Материалы и документы. С.434-435.
[259]Там же. С.49.
[260]Мосолов А. Виленские очерки (1863-1864) (Из воспоминаний очевидца). Там же. С.272-273.
[261]Шелкопляс, В.А. Карательный   аппарат России во   второй   половине XIX века: учебное пособие / В.А. Шелкопляс. – Мн.: АМ МВД РБ, 1994. С.39.
[262]Буланцов. Записки лазутчика, во время усмирения мятежа в Польше, в 1863 году. — СПб, в типографии Гогенфельдена и К°, — 1868. // (Вас. Остр. 3 л., № 44). Дозволено цензурою. С.-Петербург, 28 января 1868 года, 154с.
[263]Там же. С.59, 69-70.
[264]Там же. С.59-60.
[265]Высочайше утвержденное Положение о временном учреждении жандармских команд в губерниях: Виленской, Гродненской, Ковенской, Минской, Могилевской и Витебской // ПСЗРИ. – Собр. 2-е. – СПб., 1830–1884. – Т. 38. – № 40321. – 1866.
[266]Графъ Михаилъ Николаевичъ Муравьёвъ / Запиские его объ управленiи Северо-западнымъ краемъ и объ усмиренiи в немъ мятежа, 1863-1866. Там же. С.430-431.
[267] Gerlach Ch. Kalkulierte Morde. Die Wirtschafts – und Vernichtungspolitik in WeiBruBland 1941 bis 1944. Hamburg, 1999. S 1041-1042, 1044-1045; К.И.Козак «Германские и коллаборационистские потери на территории Беларуси в годы ВОВ (1941-1944): анализ и итоги» Мн. Изд. Логвинов И.П., 2012, С.143.
[268]Чуев С. Проклятые солдаты третьего рейха (Предатели на стороне III рейха). М. «ЯУЗА» «Эксмо», 2004, С.291).
[269]Personliches Archiv des Joachim Hoffman, The Use by the Germans of Soviet Nationals against the Soviet Union in the Late War. – White Ruthenian Volunteer Forces// Intelligence Division. DRS (50)145. P.8; О.В. Коричневые тени в Полесье/Белоруссия 1941-1945/.М. «Вече». 2008. С.231.
[270]В.Раманоўскi. Саўдзельникi ў злачынствах. Мн. Беларусь. 1964. С. 155.
[271]Дакументы і матэрыялы па гісторыі Беларусі. Т. II. Мінск, 1940. С. 513-514.
[272]Мосолов А. Виленские очерки (1863-1864) (Из воспоминаний очевидца). Там же. С.309-310.
[273]Восстание в Литве и Белоруссии 1863―1864 гг. Материалы и документы. С.388.
[274]Адам Богданович. Мои воспоминания. Там же. С.57.
[275]1863 год на Меншчыне. — kalinouski.arkushy.by/library/rok_1863_na_mienszczynie/096.htm.
[276]Воспоминания польского повстанца 1863 года. ИСТОРИЧЕCКIЙ ВѢСТНИКЪ / Историко-литературный журналъ / Октябрь 1892г. Т.L. С.424. — zapadrus.su/bibli/arhbib/1194-vospominaniya-polskogo-povstantsa-1863-goda-chast-ii.html.
[277]Революционный подъём в Литве и Белоруссии в 1861-1862 гг. С.560.
[278]Андрей Тисецкий. загадка смерти Юзефа Ваньковича, или Кто же он, таинственный игуменский инсургент Лелива? — www.bramaby.com/ls/blog/history/4011.html
[279]Янка Лучына. З крывавых дзен/ Эпiзод з паустання 1863 года на Мiншчыне. Там же. C.164.
[280]Следча-судовая справа Кастуся Каліноўскага / уклад. З. Кузменка. – Мн.: Галіяфы, 2014. – 142 с.; Матвейчык Д. Стварэнне і дзейнасць паўстанцкіх атрадаў на памежжы Бырысаўскага, Сенненскага і Лепельскага паветаў у 1863 г. // Гісторыя Друцка-Бярэзінскага краю. Матэрыялы Першых грамадскіх навукова-краязнаўчых чытанняў. Мінск-Крупкі-Магілёў 28 сакавіка, 17 траўня, 20 чэрвеня 2015 г. Уклад. А. П. Аляхновіч. Мн. 2015. С. 181-182.
[281]Революционный подъём в Литве и Белоруссии в 1861-1862 гг. С. 561, 655.
[282]1863 na Mińszczyźnie. St.99.
[283]Віктар Хурсік. Трагедыя белай гвардыі: беларускія дваране ў паўстанні 1863-1864 гг.: гістарычны нарыс і спісы. Мн. Пейто, 2002. Выданне другое выпраўленае і дапоўненае С.; 1863 год на Меншчыне. С.28, 199 — kalinouski.arkushy.by/library/rok_1863_na_mienszczynie/059.htm; kalinouski.arkushy.by/library/rok_1863_na_mienszczynie/066-067.htm.
[284]Мацельскі М. Барысаўшчына ад найстаражытных часоў да сучаснасці. / Гоман Барысаўшчыны, -2002 –No 2.-С.10.
[285]Минскія Губернскія Вѣдомости. Минскъ. № 21. 22 мая 1864. С.390-391.
[286]О партийном подполье в минске в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 — июль 1944 гг.). Государственное издательство БССР. Минск. 1961. С.20-21.
[287]Андрей Тисецкий. За порогом победы / Иван Шагойко — партизанский Робин Гуд со Смолевиччины — беларуский фальшивомонетчик №1 — bramaby.com/ls/blog/history/13367.html.
[288]Koszczyc W. W spommenia z pow stania w ojew odztw a M inskiego w roku 1863.— «Polska w walce», t. U, Krakow, 1875, str. 196— 202; Революционный подъём в Литве и Белоруссии в 1861-1862 гг. С.562-563, 642.
[289]Подготовка къ польскому мятежув Минской губернiи (Записки генералъ-майора Мейера). Минскiя епархiальныя вѣдомости за 15 сентября 1907г., №18. С.32; Подготовка к польскому мятежу в Минской губернии в 1861 году /Записки генерал-майора Мейера/Изд. журнала «АСПЕКТ». ПРИЛОЖЕНИЕ. Серия ИСТОЧНИКИ. Белград-Минск. Декабрь 2019 г. С.9, 66-67, 99.
[290]Иосафат Огрызко и петербургский революционный ржонд в деле последнего мятежа. Там же. С.19-20.
[291]https://ru.wikipedia.org/wiki/Тройницкий_союз; pl.wikipedia.org/wiki/Ignacy_Chmieleński.
[292]https://ru.wikipedia.org/wiki/Дубецкий,_Марьян.
[293]Там же; Grabiec J. Rok 1863. Wydanie trzecie. Poznan. Wielkopolska ksiegarnia nakladowa Karola Rzepeckiego, 1929. St.458-459.
[294]https://ru.wikipedia.org/wiki/Дубецкий,_Марьян.
[295]Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг. Материалы и документы. С.416.
[296]Там же. С.425.
[297]Там же. С.93.
[298]Там же. С.422; Zieliński S. Bitwy i potyczki 1863–1864. Rapperswil, 1913. St.314-315.
[299]Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг. Материалы и документы. С.426.
[300]Янка Лучына. Творы: вершы, нарысы, пераклады, лісты / Янка Лучына. Мн. Мастацкая літаратура, 1988. С.153; Кiсялеў Г.В. На пераломе дзвух эпох/ Паўстанне 1863 года на Мiншчыне/, Мн. «Полымя», 1990. С.25.
[301]Генадзь Кісялёў. Там же. С.201.
[302]Революционный подъём в Литве и Белоруссии в 1861-1862 гг. С.555; Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг. Материалы и документы. С.426.
[303]https://ru.wikipedia.org/wiki/Хлопоманы; en.wikipedia.org/wiki/Chłopomania.
[304]https://ru.wikipedia.org/wiki/Антонович,_Владимир_Бонифатьевич.
[305]https://ru.wikipedia.org/wiki/Трусов,_Антон_Данилович.
[306]https://ru.wikipedia.org/wiki/Императорский_университет_Святого_Владимира; Андрей Тисецкий. НЕВЫДУМАННАЯ ИСТОРИЯ «РАЗБОЙНИКА ДУБРОВСКОГО» / Из жизнеописания одного беларуского шляхецкого рода — www.bramaby.com/ls/blog/history/4114.html.
[307]https://ru.wikipedia.org/wiki/Янковский,_Нарцис; ru.wikipedia.org/wiki/Тройницкий_союз.
[308]Людмила Селицкая. Ужель тот самый наш Дубровский? / А. С. Пушкін і Беларусь/ Уклад. Т. Махнач, галоўн. рэд. А. Мальдзіс. — Мн.: Беларуская навука, 1999. С.60.
[309]Там же.
[310]Там же. C.61.
[311]Баратынский В. Л. Последняя польская смута 1863 г. (воспоминания) / Русская Старина. 1886, № 9 – С.587.
[312]Военные действия в Царстве Польском в 1863 году: Начало восстания (янв., февр. и первая половина марта) / Сост. С. Гескет; Под ред. ген.-лейт. Пузыревского. — Варшава: Артист. тип. С. Сикорского, 1894. С.296-297; Zieliński S. Bitwy i potyczki 1863–1864. Rapperswil, 1913. St.222.
[313]Буланцов. Записки лазутчика, во время усмирения мятежа в Польше, в 1863 году. C.6-7.
[314]Там же. С.11-12; Военные действия в Царстве Польском в 1863 году: Начало восстания (янв., февр. и первая половина марта). Там же. С.297; Zieliński S. Bitwy i potyczki 1863–1864. St.222.
[315]Военные действия в Царстве Польском в 1863 году: Начало восстания (янв., февр. и первая половина марта). Там же. C.307.
[316]Dziennik Poznański, 1863.03.14 R.5 nr 60, karta 2.
[317]Гарбачова В.В. Удзельнiкi паустання 1830-1831г.г. на Беларусi /бiблiяграфiчны слоунiк/ С.37.
[318]Прототип Дубровского: Из неопубликованных воспоминаний современника Пушкина. – За индустриализацию, 1937, 10 февр.; Андрей Тисецкий. НЕВЫДУМАННАЯ ИСТОРИЯ «РАЗБОЙНИКА ДУБРОВСКОГО» /или Жизнеописание одного беларуского шляхецкого рода. — bramaby.com/ls/blog/history/4114.html.
[319]https://ru.wikipedia.org/wiki/Падлевский,_Зыгмунт; en.wikipedia.org/wiki/Zygmunt_Padlewski.
[320]https://ru.wikipedia.org/wiki/Комитет_русских_офицеров_в_Польше.
[321]https://ru.wikipedia.org/wiki/Тройницкий_союз.
[322]https://ru.wikipedia.org/wiki/Смоленский_25-й_пехотный_полк.
[323]Там же; ru.wikipedia.org/wiki/Сражение_за_Мехув.
[324]Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг. Материалы и документы. С.101-103; ru.wikipedia.org/wiki/Ярославский_117-й_пехотный_полк.
[325]Военные действия в Царстве Польском в 1863 году: Начало восстания (янв., февр. и первая половина марта). Там же. С.97,307.
[326]https://ru.wikipedia.org/wiki/Бессрочный_отпуск.
[327]Дьяков В.А. Деятели русского и польского освободительного движения в царской армии 1856-1865 годов (Библиографический словарь). Изд. «Наука». М. 1967. С.129-130.

10 марта 2024 года