Заднее сидение

microproza.d3.ru/zadnee-sidenie-2323410/?sorting=rating

Повадилась какая–то гадина лазить по ночам в мой кэб. Ну, подобрал бы ключик, открыл замок, взял, что тебе нужно, так нет, действует грубо: бьет окно, открывает дверь и снимает заднее сидение. Просто маньяк какой–то, кроме сидения, ничего ему не нужно.
Вот, и в то утро, нашел я свою машину покалеченной, со снятым задним сидением на полу. Поехал в Квинс в мастерскую, которая специализируется по автомобильным стеклам. Шустрые гномики–латинос вмиг вставили новое стекло и пропылесосили салон изнутри, чтобы убрать мелкие осколки. За двадцать минут управились. Я отстегнул хозяину тридцатник, пятерочку мексам накинул за быструю и аккуратную работу. Хозяин, польский еврей эмиграции еще 68–го года, говорит:
— Ну, что, Рабиновиц, долго будешь ко мне ездить?
— A что делать? – со слезами в голосе отвечаю я.
— Да, перегони машину в другой район от этого злодея далей.
— Вора?
— Ну, а кто, ты думаешь, в твою машину по ночам лазит? Он, видно, недалеко где–то живет.
— A заднее сидение почему?
— Тыльное сиденне! А ты погляди, какое у тебя сидение! Оно же продавленное до самого пола тысячами срак, которые ты перевез в желтом за три года. У тебя клиенты почти наверх ногами сидят. Вот из карманов у них и сыпется в щель между спинкой и сидением. Собирается за две недели, как в копилке, а потом приходит ханыга и свою дань берет. Можешь попробовать поймать его. Потому, как ты ко мне каждый раз в пятницу утром, он бъет твое такси по четвергам. Можешь сесть в другой машине на ночь и сторожить. Только учти, даже если поймаешь, ты ему простого подсрачника дать не смеешь.
— Почему? — спросил я возмущенно.
— Здесь другая мораль, другие принципы. Твое преступление будет тяжче, чем его. Он возьмет ж… да–лоера за процент и засудит тебя на всю стоимость твоего такси. Это Нью–Йорк, мой дорогой, здесь все умные.
— Черт возьми, – думал я по дороге в ЛаГвардию. — Вроде же всем заплатил: банку, ментам, страховке, городу, механику, газ–стейшен, нищему вчера дал возле Висты квотер, когда клиентов в Кеннеди получил, так нет же! — еще эта ночная гадина свою долю хочет.
Однако же я сам себе такую жизнь выбрал, по своей собственной воле я оказался в Америке, сперва в качестве беженца от злой советской власти, а потом и в качестве полноправного американского гражданина. Ну, полноправным я, конечно, был достаточно условно. Американцы в момент вычисляют во мне факаного эмигранта, и, чуть что, не забывают об этом сказать. Но я не обижаюсь, потому что понимаю, — это диалектика. Сейчас они меня гнобят и пользуют, а, спустя время, я выплачу медаль, накоплю денег, овладею американским языком без словаря, выучусь носить их одежку и настанет моя очередь.
Прежде всего — деньги. Где их взять? Это нынешние привозят сюда целые состояния и прячут, и чахнут над златом, потому что не знают, как наличку в дело запустить и бенефиты от государства не утратить: медицину, бесплатную квартиру, бесплатную еду, очки, зубные протезы и приходящую домработницу. А у меня такой дилеммы нет, потому что нет денег, да и по возрасту под бенефиты я не попадаю, а попадаю только под тяжелый, изнурительный труд. Сперва в гараже, вместе со всякой чумазой сволочью, а потом, когда отдолжился у банка под 12 % годовых, в своем собственном, за 150 тысяч долларов США, желтом такси.
На третий год работы был у меня накатанный по пяти боро (Бруклин, Квинс, Статен Айленд, Бронкс и Манхеттен) опыт, как рыбку съесть и не попасть под штраф, или, чего хуже, под лишение 'hack license'. Можете себе представить, что это за лайсенс, если 'hack' по–ихнему означает еще и 'проститутка'. Таксист я бывалый, опытный. Счетчик, по–ихнему, 'миттер', дополнительно заряжен ровно на эти грабительские 12%, что я банку должен платить. Зеркальце у меня телескопическое на заднем окне, которое в сочетании с зеркалом заднего вида, позволяет видеть, что там клиенты в салоне делают: или отсасывают, или косяк забивают, или делят доход по справедливости, или какая угроза возникла моей жизни, здоровью и имуществу.
Проститутка, сука, когда у нее на западной стороне в мидтауне работа кончилась, перебирается на восточную, на тридцатые и Лексингтон к дешевым отелям, чистит себя, смазывает и переодевается в новое, грязное норовит засунуть мне под сидение. Скажешь ей вежливо: 'Забери свой гарбидж, курва. У меня в машине, кроме таких как ты, еще и порядочные люди ездят.'
— Предновогодний Манхеттен. Пятница вечером в Ист Вилладже меня перехватывает шустрый, но очень вежливый, совершенно трезвый и хорошо одетый афам. Он сразу говорит мне: роунд трип, сер. Сажает четверых укуренных и напившихся пива подростков, каких–то первокурсников из NYU. По дороге берет еще одного с улицы на 14–й стрит. Я развожу их по домам и гостинницам. Он терпелив, настойчив, риторичен. Подростки подчиняются ему. Мы отвозим последнюю беленькую девчонку лет 17, с невиданной тогда вещью — мобильным телефоном в рюкзачке, к родителям в Валдорф Асторию, возвращаемся обратно и я спрашиваю у него:
— Вот, я педагог по образованию окончил Минский Пединститут им. Горького, исторический факультет. А вы, извиняюся, тоже тичер, сэр?
— What do you mean?
— Ну, в смысле педагог, эдукейтор.
Он пожал плечами, улыбнулся и сказал:
— I am a drug dealer. These are my customers.
Есть и монтировочный ключ в салоне под рукой, на всякий крайний случай, но пока не пользовался. Также я научился избегать неприятностей, где интуицией, а где размышлениями и здравым смыслом. Но бывает так, что и то, и другое бессильно. Многое в работе такси зависит от случайности.
Стал я в ЛаГвардии на целый час, в Шатл. Рейс из Бостона или Вашингтона. Обычно это деловые визитеры без багажа, с одним чемоданчиком. Утром прилетел, вечером улетел. Как правило — белые джентельмены.
В моей работе, как на войне, всегда ждешь какой–нибудь опасности. А от этих — ничего плохого. И не потому, что они какие–то добрые дяди, а потому что им до тебя нет дела. Ты для них, в сочетании с машиной, — просто устройство, которое должно перенести их из одной точки пространства в другую. Как тебя зовут, откуда ты родом, сколько тебе лет, нравится ли тебе жизнь в Америке — все то, что будут у тебя спрашивать им абсолютно не интересно. Им пох., что ты их обманываешь на 12%. Одним только звонком по мобильному телефону мой пассажир возвращает эти проценты десять тысяч раз. И как историк и по убеждениям марксист, я восклицаю с восхищением:
— Ах, как у них здесь все устроено! Именно такой принцип сообщающихся сосудов обеспечивает экономике динамику и устойчивость одновременно. В этом и есть справедливость. Потому что, если одному экономическому субъекту позволить свободно наебывать, а другого — в этом праве ограничить под тем предлогом, что наебывать — это нехорошо, то возникнет социальная несправедливость, коллапс и революция, и мы возвратимся к тому, с чего начинало человечество, — к коммунизму.
За что я люблю белого клиента, так это за то, что целью его путешествия является не какой–нибудь Южный Бронкс, откуда я потом буду выбираться порожняком, закрыв наглухо окна и двери, не различая светофоров, замирая от ужаса на дне своей желтой подводной лодки, но волшебный город Манхеттен, маленький сказочный остров, на котором концентрация богатства достигает иногда такой степени, что даже говенная сладкая булочка из забегаловки на углу пятой и 21–й может показаться вам золотой.
В тот раз мне не сильно повезло: клиент оказался с большим количеством каких–то кожаных сумок и баулов, которые таксисты называют 'кишками'. Доставить его приказал к центральной автобусной станции на 42–и и 8–й. Я по–быстрому отвез и забыл о нем сразу же, как он хлопнул дверью. Но черные, которых мне тут же подсадил диспетчер, обнаружили на заднем сидении оставленный им кошелек. Они в момент вытащили из кошелька всю наличку и перебросили сильно облегченный лопатник мне на переднее сидение.
— Вот, кто–то уронил, – сказал мне один из них. Редкий, бля, красавец с заплетенными косичками и ладошками цвета, как у рыбы живот.
Мы встретились глазами через зеркало заднего вида, он улыбнулся, и я увидел, что у него две декоративные золотые фиксы с какой–то художественной резьбой. Ничего подобного я ни разу в жизни не встречал, и меня это впечатлило.
Я спросил:
— Куда едем?
— В Харлем", — сказал фиксатый.
В принципе, Харлем — вовсе и не такой страшный район, как его обычно представляют. Я туда иногда вожу туристов из Европы. Чтобы не тащиться по светофорам, я соскочил на хайвей и погнал наверх вдоль Хадсон Ривер. Так было дальше, но значительно быстрее и мои пассажиры не возражали, видно сумма, которую они нашли в лопатнике, значительно перекрывала стоимость поездки. В районе 72–й и Вест–сайда была засада в несколько машин, что–то горело и, надрывая кишки, к этому месту прорывалась пожарная машина. Пришлось выкручивать на 10 авеню.
— Можно курить?
— Курите.
Они зажгли сигарный джоинт и по тягучему сладкому аромату я понял, что это мощная культивированная марихуанна из подпольной оранжереи где–нибудь в трущобах East New York.
Предложили мне, я отказался:
— Спасибо, пацаны, мне еще 10 часов работать.
— Откуда ты, Валдимар? — спросили фиксатый.
— Из Белараши.
— А где эта страна находится?
За три года я уже тысячу раз отвечал на этот вопрос и почти на автомате сказал:
— Между Польшей и Рашей.
Негры оказались любознательные: «А где это — Польша?»
В Манхеттене паузы на светофорах бывают по две минуты. Один водила–таксист из гаража хвастался, что за светофор успевает отлить, прикрываясь дверью своего кэба. На углу 125–й и Коламбус я, неспеша, достал атлас NY, развернул страницу с Квинсом и показал район Гринпоинт, где живут поляки. Обкуренные афамы понимающе закивали головами. В их тупых бошках абсолютно отсутствует способность сопоставить картинки с географическим понятием. Загорелся зеленый, и, только я тронулся с места, как с воем и визгом подлетела полицейская тачка и перекрыла мне кислород. Я опустил стекло положил руки на руль и стал ждать. И из ментовской машины выскочил мужик, которого я высадил на автовокзале, и закричал: «Где мой кошелек?!»
Оказывается, чувак, которого я подвозил, был мент в гражданском, видно, из немалых чинов. Возле кассы на автовокзале он обнаружил пропажу лопатника, побежал к диспетчеру. Диспетчер вспомнил адрес, куда поехало такси, ментовский чин дернул дежурную полицейскую машину и они бросились меня догонять.
Я взял кошелек с переднего сидения и протянул менту. В кошельке сиротливо лежало только его водительское удостоверение.
— Все украли! – в отчаянии закричал мент. Подъехала еще одна полицейская машина и заблокировала меня сзади.
Я объяснил чуваку, что этот кошелек нашли и передали мне африкан–американ, которые сидят на заднем сидении, и что я собирался сдать этот кошелек в ближайшее отделение полиции, после того как доставил бы своих клиентов по указанному адресу. И в этот момент я увидел в телескопическое зеркальце, что черные что–то быстро прячут в щель между задним сидением и спинкой. Дежурные менты в этой своей уродливой униформе, похожей на ту, которую в 50–e годы носили в СССР хабзайцы, увешанные пистолетами, фонариками, наручниками и прочей какой–то ментовской дребеденью, окружили мою машину, и один просунул голову в окно.
— О, какие ароматы! Кто курил марихуанну? – обратился он ко мне.
— Не знаю, дяденька, о чем вы говорите. Господа африкан–американ тут чего–то курили. По виду — как сигара. А мне что сигара, что эта ваша марихуанна — все одно, как горящая тряпка. Я человек некурящий.
— А ну, вылезай, — сказал мент черным. Черные залупаться не стали и послушно вышли из машины. Их обыскали и увезли. Один из полицейских переписал в блокнот мои данные.
— Вали отсюда, уксус, – сказал он мне.
— А кто за проезд будет платить? — спросил я и указал на счетчик. На счетчике было больше десяти долларов.
— Что–то у тебя резина лысоватая, мистер Рабановик, — это он так прочитал мою фамилию. — Хочешь, я тебя дам четыре тикета, за каждое колесо по отдельности.
Недолго думая, я сел в тачку и свалил с того места от греха подальше. Стал на пустыре под Бруклинским мостом, снял заднее сидение. Там лежало большой пакет отличной травы, все содержимое кошелька того полицейского чина, еще какие–то бабки. Кредитки я выбросил в ближайший почтовый ящик, а наличку оставил себе. Сколько там было, не скажу. Но, в целом, день получился хороший.