ОХОТА НА КРУПСКИХ ПАЛАЧЕЙ / "Без срока давности"

Андрей ТИСЕЦКИЙ — СЫЩИК от ИСТОРИИ
«Беларуское историко-детективное агентство»



Одним из направлений деятельности отечественных органов государственной безопасности послевоенного периода был розыск военных преступников из числа бывших коллаборационистов на службе 3-го Рейха. Работа эта продолжалась вплоть до самого развала СССР и даже позже, хотя теперь и формально, уже в суверенной Беларуси.

Причем, справедливости ради, следует отметить, что в 1960-1980-е гг. этим делом занимались уже совсем другие люди, нежели те, которые принимали участие в сталинских репрессиях 1930-1950-х гг. А подавляющее большинство фигурантов розыска, в свою очередь, были отнюдь не идейными борцами с советской властью, а настоящими подонками, запятнавшими себя кровью своих же соотечественников, из числа мирных жителей и военнопленных Красной Армии.

О трех фигурантах оперативно-розыскных дел, бывших уроженцев современной Крупщины, что на Минщине, и будет мой рассказ .

Павел Мокрый

Уроженец д.Фроловка Трояновского сельсовета Холопеничского района П.Ф. Мокрый в 1932 году был осужден народным судом Борисовского района к 2 годам лишения свободы за ограбление (?) магазина. В очередной раз за кражу он снова попал в исправительно-трудовой лагерь общего режима в 1941 году. С началом войны бежал оттуда, вернулся на родину и добровольно вступил в создаваемую гитлеровскими оккупантами полицию порядка.

Уже в сентябре новоявленный полицай Мокрый, вместе с другими такими же свежеиспеченными «стражами порядка» оккупированной гитлеровцами «Белорутении», сгонял к местечковому клубу райцентра Холопеничи местный евреев, проживавших по улицам Ковалевской и Узнацкой. Все они будут расстреляны в урочище Каменный Лог.

Оккупанты заметили Мокрого и вскоре назначили командиром отделения таких же подонков, каким он был сам. Уже в качестве командира он выезжал в деревню Шамки, где под его руководством полицейские грабили и расстреливали жителей бывшей еврейской земледельческой колонии. На обратном пути в Холопеничи Мокрый задержал и лично расстрелял беременную Софью Окунь, которая в это время работала на огороде на окраине деревни Борки.

Вместе с гитлеровцами из холопеничской фельджандармерии осенью 1941 года Мокрый участвовал в расстреле группы потенциально не лояльных к новой власти арестантов. Позднее выстрелом в голову он убил арестованного С.М.Фридмана, кузнеца из д.Шамки. В конце зимы 1942 года с помощью своих подчиненных Мокрый расстрелял на болоте возле Холопеничей женщину и двух мужчин. Там же принимал участие в расстреле пожилых мужчины и женщины, а затем мародерствовал – снимал с убитых полушубки и валенки.

В марте 1942 года оккупанты арестовали бывших председателей колхозов Р.И.Пачковского и А.Л.Голодка, колхозного счетовода С.Т.Козленка и других. Мокрый хорошо знал арестованных, бывал в их домах, что не помешало ему руководить их расстрелом.

Жена Голодка видела, как вели обреченных на расстрел, видела возвращающегося назад Мокрого, который нес одежду ее казненного мужа. Несчастная женщина со слезами просила палача отдать хотя бы одежду, как память о муже и отце пятерых детей. Не отдал, ответил, что одежда нужна немцам…

На следующий день Мокрый участвовал в расстреле коммуниста А.М.Альферчика, который до войны работал директором рыбхоза «Лукомль». И опять же не забыл снять с убитого одежду.

В апреле 1942 года во время карательной операции под деревней Лисичино Холопеничского района по подозрению в связи с партизанами Мокрый и его подчиненные арестовали в деревнях Долгий Помет (ныне Новоселы), Максимовка, Страшное (ныне Высокий Берег), около двадцати человек, в том числе Ф.С.Клещенка, П.И.Белякова, двух приписников из числа военнослужащих-окруженцев Красной Армии. Арестованных жестоко избивали, требуя указать места, где спрятано оружие, которое хранилось в тайниках Клещенка и других членов подполья, а затем связали им руки и доставили в Холопеничское СД. Через несколько дней Мокрый лично расстрелял большинство из этих арестованных.

Летом 1942 года во время карательной операции под деревней Лисичино Холопеничского района, П.Ф.Мокрый со своими подчиненными нарвался на придорожную засаду в лесу, организованную группой подпольщиков во главе с секретарем Холопеничского подпольного райкома партии М.К. Купчени. Четверо полицаев было убито, а сам мокрый был тяжело ранен в левую руку, которую потом ампутировали.

Но даже став инвалидом, Мокрый не утратил палаческого рвения. Именно за это он был назначен сначала начальником паспортного стола, а затем тюрьмы Холопеничского СД. Притчей во языцех стало избиение им заключенных плетьми и протезом.

В августе 1943 года в бою с карателями под деревней Старина Холопеничского района взрывом мины был тяжело ранен партизан отряда «им.Фрунзе» бр. «им.Кирова» Дмитрий Степанович Максимович. Гитлеровцы захватили его в плен, жестоко пытали, но так и не принудили стать предателем.

В один из весенних дней Мокрый вместе с дружком-полицаем вывел Максимовича из здания фельджандармерии. Палачи положили измученного тяжелораненого партизана на телегу и направились к кладбищу на окраине Холопеничей. Здесь, среди могил, Максимовичу в последний раз пообещали сохранить жизнь, если он выдаст товарищей. Не получив согласия, Мокрый выстрелил из нагана в его висок…

И это только малая толика всех жертв этого подонка.

За активную карательную деятельность Мокрый был награжден гитлеровскими оккупационными властями двумя медалями «Для восточных народов» (нем. Ostvolk Medal). Не раз получал от них денежные вознаграждения, продукты, спиртное, корову, поросенка, дом.



В июне 1944 года, Мокрый исчез из Холопеничей. Ходили слухи, что его вместе сотрудником крупской немецкой тюрьмя Рябцом партизаны повесили на столбе телефонной связи. И только в 1972 году было установлено, что ему удалось тогда скрыться от закона. Он непрерывно менял места жительства: Калининградская и Одесская области, Калмыкия, Винницкая и Ростовская области РСФСР и УССР…

Скрывался под фамилиями Кастрицкий, Филиппов. Трижды попадался на скамью подсудимых под чужой фамилией.

Чекисты арестовали его в Новоазовском районе Донецкой области. По крупицам собирали они документы, обличающие его вину материалы, показания свидетелей.

Несколько дней ноября 1972 года в переполненном зале клуба городского поселка Холопеничи выездная сессия Минского областного суда под председательством Жуковского В.И. рассматривала дело по обвинению П.Ф. Мокрого в измене родине. В ходе судебного разбирательства были заслушаны десятки свидетельских показаний, рассмотрены многие архивные и трофейные документы. В результате закономерный приговор – расстрел.

Василь Синяк

В 1978 году украинские чекисты послали беларуским коллегам из Борисовского межрайотдела УКГБ Минской области запрос на в отношении уроженца деревни Узнаж Крупского района Василия Петровича Саковца. По информации, которая ходила потом по Крупщине, как будто его сын поступал в школу КГБ, поэтому и проводилась спецпроверка родственников. Говорили, даже, что сам В.П.Саковец был даже женат на дочери знаменитого партизанского генерала Ковпака. Уже на месте спецпроверка была поручена милиционерам Крупского РОВД.

Было установлено, что В.П.Саковец погиб в 1943 году, а по представленной фотографии был опознан Синяк Василий Филимонович, начальник полицейского гарнизона д.Гумны Крупского района! Когда этого человека доставили в Минск, у беларуских чекистов уже были на руках доказательства его вины – показания свидетелей, архивные документы, уголовные дела в отношении его бывших сослуживцев по службе в полиции.



Фото: начальник Крупского РОВД Метельский А.Ю. (1971-1984)



Фото: начальник ОБХСС Крупского РОВД В.В.Демидас с сотрудниками Борисовского межрайотдела КГБ.



Фото: сотрудники Крупского РОВД — ветераны советско-германской войны. 1970-е гг.



Фото: сотрудники Крупского РОВД. Нач. 1970-х гг.

А до войны Василий Синяк работал бухгалтером в магазине д.Гумны. В 1941-м его призвали в Красную Армию. Попал в окружение в самом начале советско-германской войны и вскоре вернулся домой. Осенью 1942 года, Гумны, которые являлись тогда партизанской базой, попали в эпицентр антипартизанской операции гитлеровских оккупантов «Калсбад» («Karlsbad»). Женщин и детей каратели согнали в хлев, мужчин – в один из домов. Потом мужчин погнали копать большую яму – могилу.

Синяк не стал ждать смерти. Он передал через переводчика записку командиру карательного отряда с просьбой о помиловании, как человека, пострадавшего от произвола большевиков. По правде говоря, большой любви к советской власти он и не испытывал, — его крепкую крестьянскую отцовскую семью раскулачили во время проведения коллективизации. Однако, стоя на краю гибели, этот человек, надо думать, руководствовался не идеологическими убеждениями и желанием отомстить за старые обиды. Он просто хотел выжить, и страх за свою жизнь толкал его на поступки невероятной жестокости. Но сначала предоставим слово свидетелям гуменской трагедии.

Гуменская трагедия

В 1941 году в деревне было 86 дворов, в которых проживало четыреста пятьдесят два человека. В начале войны на фронт забрали 52-х мужчин, из которых назад вернулись только двое. В результате октябрьской блокады 1942 года каратели уничтожили более чем 115 мирных жителей, 26 дворов остались пустыми. Согласно воспоминаниям выживших, в акции участвовали французы, что квартировали в д.Сморки (сейчас Зоричи), немцы, а также полицаи из Выдрицкого, Ухвальского и Крупского гарнизонов.

Из рассказа Ермаченка Федора Михайловича, 1941 г.р. (записано свояком, крупским краеведом Барулей Михаилом Адамовичем):

«Перед самой войной мой двоюродный дед Ермаченок Никита Максимович, отцов дядька, купил дом в Черневке и переехал со своей семьей туда жить. А раньше он и вся его семья жила на хуторе возле Лавницы. Жена Никиты, баба Зеня Трофимовна, была из рода Бараулей. Братья ее жили в Колках и в Черневке. Зеня хорошо знала еврейский язык (идиш), т.к. по-дружески общалась с черневскими евреями и от них научилась говорить по ихнему.
А язык тот очень похож на немецкий.

И когда началась война, то в доме деда Никиты поселился немецкий генерал – военный инженер, так как дом генералу очень понравился: был красивый, уютный, да хозяйка аккуратная. Два сына бабы Зени пошли в партизаны и когда местные полицаи, которые об этом проведали, и, чтобы выслужиться перед своими новыми хозяевами, пришли к генералу и сообщили ему об этом, то он приказал своему адъютанту выгнать тех полицаев из дома Бабы Зени, сказав им, что идет война, а ее сыновья воюют за свою родину, и это их право, и у них своя правда. А родители за своих детей не отвечают, и он их за них карать не собирается. А немцы, которыми командовал тот генерал, охраняли и ремонтировали мосты на Березине и в окрестностях, а также строили линию обороны и разные военные укрепления.

У бабы Зени очень много родни было в Гумнах. И когда во время блокады осенью 1942 года она узнала, что жителей деревни полностью расстреляют и спалят как партизанскую деревню, то она кинулась на колени перед генералом и начала просить его не бить невинных людей. Генерал поднял на ноги весь черневский гарнизон. И они, приехав в Гумны, приостановили расстрел».

Михаил Адамович Барауля, 1950 г.р., сам уроженец Гумнов, который и записал это свидетельство, сделал из него следующие выводы.

Предоставим ему слово:

«Анализируя эти воспоминания, у меня возникли два вопроса, на которые я и попробую ответить сам.

Первое. Почему немецкий генерал поехал в Гумны и запретил мордовать и вешать впредь наших односельчан?
А это и на самом деле было так. Бойню мирных жителей, как вспоминают гумняне, остановили черневские немцы. Их командир, подъехав к виселице, на какой уже повесили:

Бараулю Павла Андреевича,
Бараулю Василия Петровича,
Бараулю Степаниду (мать командира партизанского отряда «Победа» бр. «им.Щорса»
Бараули Семена Ивановича),
Синяка Владимира Герасимовича,
Бараулю Василя Ивановича.

Немецкий генерал обрезал веревку, на которой еще корчился в предсмертных судорогах Василь, которого все в деревне звали Рудым, и тот как будто бы на белый свет родился второй раз. А он до войны был председателем колхоза и членом коммунистической партии, командовал летом 1942 года отрядом партизанской самообороны деревни Гумны и доводился родным братом Барауле Семену Ивановичу, партизанскому командиру.
По моему мнению, тут основную роль сыграла не слезная просьба бабы Зени, а трезвый расчет немецкого генерала. В случае расстрела жителей деревни Гумны, которая находится на пересечении многочисленных лесных дорог, эта территория автоматически перешла бы под контроль партизан, что близлежащему черневскому гарнизону было совсем не с руки. А вот создание в Гумнах немецко-полицейского гарнизона давало возможность немцам в Черневке спать более спокойно.

Второе. Откуда могли возникнуть между простой деревенской женщиной и немецким генералом такие приязненные отношения?

Про взаимность тут не могло быть и речи. Разгадка заключается в том, что родич мужа бабы Зени (Никиты Максимовича Ермаченка) занимал при немцах должность руководителя беларуской гражданской коллаборационистской администрации. И это был Ермаченок (Ермаченко) Иван Абрамович, бывший полковник Белой Армии, после деятель эмигрантского национального движения, а во время войны – правая рука гауляйтера Вильгельма Кубе по беларуским вопросам».

А теперь еще раз вернемся к моменту, когда командир немецкого саперного подразделения из Черневского гарнизона прервал казнь жителей деревни.

Из воспоминаний Бараули Адама Прокоповича, 1930г.р., урож. д.Гумны:

«… В этот момент на легковой подъехал немецкий комендант Черневского гарнизона и финкой перерезал веревку. Немцы саперного батальона запретили расстреливать, мордовать и вешать людей в этот день.

Началась психологическая обработка жителей деревни, однако не все ее выдержали с честью. На сотрудничество с врагом согласилось десять человек во главе с будущим старостой деревни Синяком Василием Филимоновичем…

Следующая ночь поделила односельчан на живых и мертвых. Кто решал этой ночью судьбы людей, теперь уже, судя по всему останется тайной. Известно только, что будущий староста Синяк Василий Филимонович предложил для этого выбрать десять человек.

Скорее всего им за ночь и был составлен план расстрела почти сотни человек, очень цивилизованный и гуманный по их мысли.

По этому плану все мужчины, которые остались в деревне, должны были создать отряд самааховы, который бы лояльно относился к немцам. Тот, кто отказывался, должен был быть ликвидирован вместе со всей семьей. Яма уже была выкопана и ждала своих жертв.

Подлежали ликвидации и семьи бывших колхозных активистов, представителей местной интеллигенции.
Был составлен и список людей, подлежащих расстрелу.

Однако расстреливать по списку своих односельчан – значит показать всем людям свою черную продажную душу. Поэтому был придуман очень хитрый ход. Все мужчины, которым сохранили жизнь, было приказано идти туда, где сидели женщины с детьми и, забрав свою семью, вести ее на Аврамов лог, куда уже до этого времени приехал начальник Выдрицкой полиции Карань, бургомистр города Борисова Станкевич и прилетел на самолете командир карательной экспедиции генерал Бах-Залевский (судя по всему именно его звание ошибочно приписано в цитируемых выше воспоминаниях коменданту Черневского гарнизона, который максимум мог иметь звание полковника – А.Т.)…
В это время, когда людей стреляли, немцы прочесывали леса вокруг Гумнов. Тех, кто в лесу прятался, также вели до ямы и стреляли там. Это были в основном молодые хлопцы и девчата.

На Аврамовом Логу агитировали в это время мужчин вступать в отряд самааховы. Генерал, который прилетел на кукурузнике, сказал, что теперь война и нужно воевать: или в полиции, или в партизанах. Карань, выдрицкий бургомистр, агитировал за вступление мужчин в полицию, борисовский бургомистр – чтобы шли в отряд беларуской самааховы.

Коммунисты, говорил, которых вы кормили, вас кинули, так надо самим научиться за себя постоять. Записалось в ту самаахову сначала человек 10, а после начали заставлять всех молодейших.

Командиром самааховы назначили офицера Красной Армии Гайдука из Новоселья (Березинский район), который перед этим сбежал из партизан, где был командиром; начальником штаба также бывшего офицера Бараулю Владимира Ивановича, родного брата командира партизанского отряда Бараули Семена Ивановича. Володя Барауля перед этим возглавлял в Гумнах партизанскую самооборону…

Через день, или два из леса стали возвращаться и мужчины, которым посчастливилось избежать облавы. Семь, или десять человек из них отказались служить в самаахове. За это староста их арестовал и послал в Выдрицу. Говорили, что всех их побили в Большом Городне. Тех же, кто согласился идти в самаахову, не зацепили…".

Ремарка

Что касается назначенного оккупантами начальником гумновский самааховы Тимоха Гайдука, то, как чистосердечно рассказывал в свое время краеведу М.А.Барауле бывший партизанский командир Степ(ф)ан Дмитриевич Криворот, урож.д.Дмитриевичи, первый секретарь комсомольской деревенской ячейки, один из организаторов коллективизации, секретарь Дмитровичского, а потом Селибского сельсоветов, в первом, организованном весной-летом 1942 года при его участии, отряде командиром был Тимох Гайдук, а он комиссаром. В осеннюю блокаду 1942 года партизаны частично разбежались, частично перешли к немцам, частично попрятались по деревням. С.Криворот остался вместе с командиром отряда. Есть нечего. Пошли заморозки. И вот как-то после ночевки в стогу сена в болотистом месте между Новосельем и Гумнами, Т.Гайдук в сердцах и заявляет своему комиссару отряда: «Все, сил моих нет так мыкаться. Пойду сдаваться. В Крупках начальником полиции мой бывший сослуживец Свитковский – тот не даст пропасть».

С.Криворот сначала оторопел от сказанного, а потом подскочил, наставил на командира отряда автомат, выкрикнув что-то вроде: «Ах ты гад, предатель — застрелю!». Т.Гайдук тоже наставил на него ручной пулемет. Молча разошлись и каждый пошел своей дорогой. После этого Т.Гайдук появился уже в Гумнах, как начальник гарнизона самообороны.

Что же касается Василия Синяка, то побыв некоторое время старостой, он становиться начальником полицейского гарнизона д.Гумны. В этой роли грабит соседние деревни, убивает мирных жителей, расстреливает пленных партизан… Как-то одного из партизан конвоировали для передачи в вышестоящий полицейский орган. Тот попытался убежать. Синяк не только задержал беглеца, однако и собственноручно расстрелял его.

В декабре 1942 года к Синяку обращается бургомистр близлежащего полицейского гранизона д.Выдрица Карань по поводу жены партизана Варвары Щемель, которая была на последнем месяце беременности. После жестокого избиения и пыток, Синяк вытянул ее без одежды на мороз, выстрелил в спину, потом еще раз.

Во время следственного эксперимента, когда Синяка привезли показывать место, где он убивал беременную женщину, собрались все жители деревни. Они готовы были голыми руками разорвать предателя. В тот момент следователям даже пришлось достать табельное оружие, чтобы защитить убийцу от самосуда.

А в январе 1943 года гуменская полиция под его предводительством участвовала в уничтожении жителей деревни Снуя Березинского района Минской области.

Из машинописного письма бывшего командира отделения разведки п/б «им.Щорса» Лучины Ивана Ильича, уроженца д.Снуя, датируемое 25 февраля 1973 года и адресованное ученикам школы д.Гумны. Хочу привести выдержки из него (стиль, и орфография оригинала с незначительной редакцией):

«Возле д.Снуя расположен сенокос гумновцев. В 1943 году был убран хороший урожай сена. На лугу было множество его стогов. Гумняки знали, что Снуя – партизанская деревня, поэтому заходили туда с опаской и выслеживали, что там происходит.

Движение партизан в деревне было почти открытым и гуменская полиция знала об этом.

И вот 12 января 1943 года приехала на луг вместе с французами гарнизона д.Новоселье, разъехались к стогам и начали грузить на возы сено. Часть французов осталась на опушке для охраны. Вдруг в лесу со стороны Дубины прозвучал винтовочный выстрел. Потом другой, третий. Вскоре после этого французы из Новоселья и гуменская полиция нагрянули в Сную. Оцепили деревню. Нагрузили все подводы, которые прибыли за сеном награбленным имуществом снуевцев. Подожгли все дома в деревне, а тех, кто не смог удрать в лес, всех перестреляли.

Моя чудом уцелевшая жена потом рассказывала, что за несколько дней до трагедии наша соседка Мытник зашла к нам в дом и говорит:

«Ты, Маня, гуменской полиции не бойся. Моего Миколы родственник Василь там начальником полиции. Когда будет налет на Сную, ты удирай к нам в хвту. Нас он не тронет».

И вот в день налета 12 января и вправду моя жена Мария скрылась в доме Мытника. Возле ее дома стоял тот самый Василь, начальник гуменской полиции, и давал свои полицейским такую команду:

«Все дома в деревне поджечь, кроме вот этого», — и указал пальцем на дом Мытника, а сам ушел в другой конец деревни.

В это время заходит в дом один полицейский в длинном армяке по имени Семен и говорит моей жене:
«Чего вы здесь сидите, удирайте. Это еще не все – расстреливать будут».

Жена моя послушалась и удрала, а семью Мытника, 4 человека, все же расстреляли, хотя дом и не подожгли (видимо в отсутствии родственника, начальника полиции некоего Василя).

Часа через три-четыре в горемычной Снуе торчали одни печные трубы, и возле каждого дома лежали убитые. Кто остался в живых, перебрались жить в лес.

Теперь каждое лето в сенокос, работающим на лугу пожилым гуменцам стыдно заходить в д.Снуя. Совесть убивает посмотреть в глаза ее жителям. При встрече, молчат от горечи на душе».

Лето 1944-го года. Возле Борисова, в районе деревень большая и Малая Ухолода. под удар частей Красной Армии вместе с немцами попали полицейские и самооборонцы из Гуменского, Выдрицкого, Велятичского и, судя по всему, Орешковичского гарнизонов, которые пытались уйти с немцами на Запад (многие с семьями). Часть погибла на месте; часть была взята в плен и расстреляна советскими партизанами в карьере возле д.Завалы, в том числе не доброй людской памяти бургомистр Выдрицкой волости Карань (по другим сведениям, ему удалось прорваться и погиб он под Смолевичами); части удалось уцелеть и быть мобилизованной в ряды Красной Армии. А немногие ушли в лес и несколько лет промышляли разбоем, с примесью антисоветизма. Ходили слухи, что до своего пленения, гумновские полицаи успели зарыть в карьере, где потом некоторые из них будут расстреляны, сейф с архивом своего гарнизона.

Имеются также свидетельства того, что бывший начальник Гуменской самообороны Гайдук вместе с Василием Синяком в форме офицеров, или солдат Красной Армии в царившей тогда неразберихе были замечены среди советских танкистов. Что потом стало с Т.Гайдуком покрыто мраком тайны, а вот история В.Синяка оказался в действующей Красной Армии в Германии, после капитуляции которой был демобилизован и переехал жить в украинский поселок Красноильск Черновицкой области. Тут Василий Филимонович Синяк превратился у Василия Петровича Саковца и спокойно зажил. Женился, стал отцом двух сыновей. Старательно трудился сначала завхозом в школе, потом на деревообрабатывающем комбинате, вел даже кружок «Юные друзья пограничников», награждался юбилейными медалями, давал интервью местной газете.



Послевоенное фото Василя Синяка, которое хранилось у родни в Гумнах, с которой он тайно поддерживал связь до своего ареста.

На следствии Синяк-Саковец «правдиво» рассказывал про боевой путь обычного советского солдата, о жене и двух дочках, которые пропали без вести (на самом деле свою первую семью он бросит на произвол в 1944 году).

Охотно раскрывал он сердце, «которое сжималось от боли, когда встречал на пути растерзанные трупы детей». За этой ложью скрывалась страшная правда о том, что за верную службу оккупантам и участие в карательных операциях по уничтожению мирного населения, Синяк был награжден немецким бронзовой медалью «Для восточных народов».



Уже будучи арестован, Синяк активно сотрудничал со следствием. Он не раскаялся, а просто по-прежнему боялся за свою жизнь, понимал, какое наказание ожидает, однако в глубине души надеялся, что ему все же сохранят жизнь.

Ради этого после своего разоблачения, он сразу признал свое преступление и охотно помогал следствию. В январе 1979 году суд вынес 64-летнему оборотню однозначный вердикт:

«Приговорить Синяка Ваилия Филимоновича к исключительной мере наказания».

Почти год Синяк находился в так называемой камере смертников следственном изоляторе КГБ. Пожилой человек, который 35 лет тому назад хладнокровно расстреливал и сжигал людей, теперь сам плакал и просил о пощаде…

Петр Рижский (Рыжский)

В отличие от двух предыдущих, этому фигуранту удалось уйти от расплаты.

Про Петра Петровича Рижского (Рыжского) мне поведал уже упоминавшийся выше мой старший товарищ по цеху краеведения Михал Адамович Барауля, 1950 г.р., урож. д.Гумны, бывший директор Ст.Слободской 8-ми классной школы Крупского района.



Фото: крупские краеведы М.А.Барауля (слева) и А.П.Алехнович. Конец 1980-х гг.

Предоставим ему слово (пер. с бел. мой – А.Т.).

«Где-то в начале 1980-х собрался я в д.Ухвала за зарплатой учителям. Как директор, сам тогда получал ее на почте. Для спокойствия взял с собой учителя физкультуры Неведомского Василия Сергеевича, 1927 г.р., родом из д.Пышачи. На автобус мы опоздали, и поэтому пошли пешком. Когда получили на руки деньги, мой напарник предложил «взять по 100 грамм на ноги». На краю деревни жила знакомая Сергеевичу жвавенькая бабулька, у которой можно было, как где-нибудь в городской в забегаловке, опорожнить чарку – другую.

Был с этого и хозяйкин навар. В общем, сели мы у нее в сенцах. Налил мой физрук мне и себе по чарке и тут вдруг аж рот раскрыл от изумления. Глянул я туда, куда он смотрел, и увидел уже не молодого чернявого мужчину с проседью, который сидел через дорогу напротив дома нашей бабульки на лавке. Неведомский подошел к нему и спросил:

— Петя, ты?

— Я, — сказал, застигнутый врасплох этим вопросом неизвестный мне мужчина, который вдруг резво подхватился, и так же резво ушел прочь от этого места, оставив остолбеневшего Неведомского и меня.

— Знаешь кто это был? — спросил, ставший приходить в себя от удивления, мой напарник. — Это же Петр Рижский!

Тут уже оторопел я. Про этого человека я знал от местных жителей и самого Василя Неведомского следующее.

Был он родом, как и последний, из д.Пышачи. Во время гитлеровской оккупации вместе с младшим братом Иваном, вступил в полицию Ухвальского гарнизона. Слава за ним ходила не добрая. Говорили люди, что вместе с другими ухвальскими полицаями принимал он участие в убийстве 42 местных жителей деревни Купленка. Причем своих жертв палачи забивали до смерти дубинами (даубежкамi) по голове. Говорили, что принимал Петр Рижский (Рыжский) участие и в убийстве евреев соседнего райцентра Березино. Их завели на мост через Березину, и так же «даубежкамi» били по голове, а потом сбрасывали в воду.

После освобождения Беларуси от гитлеровцев, Петр из родных мест не ушел. Скрывался где-то в схроне в районе д.Сомры. Возможно был оставлен немецкими спецслужбами для развертывания диверсионно-повстанческой деятельности. Однако большинство бывших местных полицейских сначала загребли в Красную Армию, а уже после окончания войны, пересадили. Так что особо рекрутировать ему было некого. Поэтому долго П.Рижский (Рыжский там не продержался и решил махнуть в другие места, где его никто не знал. Когда уходил, встретил на пути недалеко от Старой Слободы рыбака по фамилии Булыго (Булыга), который его опознал, что и стоило ему жизни.

И вот Петр Рижский (Рыжский)снова оказался на родине!

Мы не стали задерживаться у «приютившей» нас старушки, и так же спешно, как и виновник переполоха, засобирались обратно. Кто его знает, уж не нас ли с деньгами он подкарауливал? Рейсовый автобус мы опять прозевали, поэтому в очередной раз пошли пешком. Возле Пышачей, что были у нас на пути, остановили грузовик, следовавший в Старую Слободу, и я поехал домой, а Неведомский остался в своей деревне.

Как стало известно позднее, Петр Рижский (Рыжский )в тайне наведывал свою родню на Ухвале, после чего следы его теряются. А надо сказать, что его брат Иван, служа в полиции, был связан с партизанами. На сайте «Подвиг Народа» даже есть информация о том, что в 1985 году он был представлен к награждению «юбилейным» орденом «Отечественной войны» II ст.».

P.S.

Весной 2018 года бывший заместитель начальника Толочинского РОВД подполковник милиции в отставке Юрий Сергеевич Лучина рассказал мне историю своего двоюродного деда, Сергея Аркадьевича Хващевского, уроженца д.Б.Городно на Крупщине, что находится в районе Выдрицы, Гумнов и Ухвалы. 8 ноября 1940 г. он стал оперуполномоченным Пружанского РОМ. В годы войны был помощником начальника штаба по разведке, а затем — начальником особого отдела в партизанской дивизии Ковпака. После войны занимал ряд ответственных должностей на Брестчине. В конце жизни вновь переехал в Пружанский район.

В 1965-м С.А. Хващевский в возрасте 50 лет трагически погиб в ДТП. По крайней мере, этой версии придерживалось следствие. По другим данным, незадолго до своей гибели он неофициально занялся сбором информации о причастности одного жителя района к сотрудничеству с гитлеровскими оккупантами.





Под напором родственников и друзей Сергея Аркадьевича, следствие было вынуждено проверить предположение. Изъяли некоторые документы покойного, среди которых ценный для современников дневник, который он вел во время войны. К слову, кто только не упрашивал Хващевского отдать эти записки — и Герой Советского Союза Петр Брайко командир 3-го полка ковпаковской дивизии, автор книги «Внимание, Ковпак» (в соавторстве с журналисткой Оксаной Калиненко), и другие ковпаковцы, и даже известный белорусский фольклорист, музыкально-общественный деятель, народный артист СССР Герой Соцтруда Григорий Ширма, — однако Сергей Хващевский был непреклонен.

Виновные же в его гибели так и не были установлены.

Приложение; письмо Лучины И.И., записи краеведа Бараули М.А. и сканы газетных статей.




























16 июня 2018 года