ЭПОПЕЯ БЕЛАРУСКОГО "КУЛАЦКОГО" АТАМАНА ХОЛОДИНСКОГО ИЗ СМОЛЕВИЧСКОГО РАЙОНА
Андрей ТИСЕЦКИЙ — СЫЩИК от ИСТОРИИ
«Беларуское историко-детективное агентство»
В редакции 19 мая 2020 года
Последним лихим атаманом-антисоветчиком, ликвидированным в той части Минской области Беларуси, что до 17 сентября 1939г. находилась на территории БССР, буквально накануне советско-германской войны 1941-1945 гг. был Холодинский, про которого из официальных источников известно, что «в конце 1920-х он был раскулачен и в административном порядке выслан из БССР. Однако в скором времени сбежал из места высылки и в Смолевичском районе сколотил «банду», которая занималась грабежами, угоняла колхозный скот, поджигала колхозные амбары с зерном»[1].
Фото: типичный сельский житель БССР периода насильственной коллективизации
Советские агитационные плакаты времен коллективизации:
Согласно воспоминаниям Павла Михайловича Хадыки, который в 1920-х-начале 1930-х годов служил в республиканском аппарате РКМ БССР, а также преподавал стрелковое дело в Минской школе милиции им.Фрунзе, где-то в конце 1920-х – начале 1930-х он был послан на грузовой машине в г.Червень за оружием, изъятым у населения и ликвидированных «банд». На складе находилось более ста винтовок, несколько ручных пулеметов, ящики с патронами, гранатами. При этом машину сопровождало конное подразделение милиции, т.к. в лесу между Червенем и Смиловичами появилась очередная «банда»[2].
Судя по всему, речь тут идет именно об антисоветской группе, или отряде Холодинского, т.к. последний, по данным, подполковника милиции в отставке Лашука Сергея Антоновича, ветерана ВОВ из числа бывших сотрудников Смолевичского РОВД, был родом из д.Волма, а это как раз на пограничье с Червеньским районом в районе г.п.Смиловичи.
Ремарка
О предпосылках лояльности местного населения к антисоветской борьбе атамана Холодинского, например, говорят не только деятельность коммунистов по раскулачиванию и насильственной тотальной коллективизации крестьянства. В рассматриваемом регионе имели место и вопиющие факты откровенного бандитизма со стороны местных властей, на которые вынуждена была реагировать даже прокуратура.
Из информационного бюллетеня №1 от 29.01.1932 г. Наркомюста БССР «О нарушениях административного законодательства.
В Червенском районе практиковались аресты граждан за невыход на субботник, другие нарушения. Председатель Клиноцкого сельсовета неплательщиков налогов закрывал в холодную церковь на 1-2 дня. Был даже такой случай, когда этот председатель посадил в холодную церковь члена исполкома за упущения в заготовках. В отношении бесчинствующего чиновника прокуратурой было возбуждено уголовное дело.
В Вайниловичском, Колодежском и некоторых других сельсоветах этого же района была организована «вясковая мiлiцыiя». «Яе забяспечвалi мандатамi на права аштрафавання i спаганення гэтых штрафау. Гэтыя «мiлiцыянты» атрымлiвалi сталую пенсiю 35-40 руб. у месяц, прысвоiлi сябе форму страявога складу мiлiцыi. Сваiм становiшчам утварылi рад незаконных дзеянняу (iз яцце маемасцi, штрафы i г.д.).
Автор бюллетеня призвал всех прокуроров усилить надзор[3].
А вот о том, как создавались колхозы на родине атамана Холодинского можно узнать из воспоминания его земляка Протько Сергея Супроновича, 1923 г.р., урож. д.Драчково Смолевичского района, послевоенного журналиста, опубликованных потомками типографским самиздатом микротиражом в 2003 году. Предоставим ему слово (пер. с бел. мовы мой – А.Т.):
«… Сначала колхозы организовывались в обстановке, если так можно сказать, добровольности, преимущественно из бедняков. Таких в Драчково было более трети. Это уже потом, в начале 30-х годов, в колхозы буквально загоняли силой. Тех, кто был не согласен коллективизовать свое хозяйство, высылали в Сибирь. Причем высылали не только хозяина, а и всю его семью. Сколько людей в то не доброй памяти время приняло мученический крест. Чтобы засудить или выслать человека, местная власть, а это те же люмпены, цеплялись ко всему — драчковца Гучка осудили на 8 лет только за то, что в его доме нашли библию. Он так и не вернулся с высылки, погиб где-то на Колыме. В войну его сын Василий стал начальником полиции — не мог простить советской власти обиды за батьку…
Помню. Как создавался колхоз в Драчково. Это было летом – в конце июня или начале июля 1929 года. Мы с дедом как обычно сушили сено. Был полдень. Над деревней висела такая тишина, что был слышен стрекот коников на загуменье. И вдруг эту сонную тишину взорвала музыка. Как гром среди ясного неба. Я выскочил на улицу. Со смиловичской дороги в Драчково въезжала цепочка – может человек с десять конников с блестящими трубами на грудях. Они дули в эти трубы, разнося рев по всей околице. Кони мелко перебирали копытами, подымая белесую пыльную застень.
Сельчане с удивлением, а некоторые и с испугом выбегали на улицу, расспрашивали один одного, что происходит. До этого они не слышали и не видели такого чуда. Может только, когда Язэпов Кондрат, учитель Ляденской школы, промчался по улице на велосипеде. Тогда больше недели обсуждали это событие: как это хлопец не брякнулся об землю. А теперь вот блестящие медные трубы, из которых военные трубачи выдували то тихие, ласковые, то аж в ушах трещит, истошные звуки. Сколько ж это силы надо иметь, чтобы выдуть такое. Бу, бум, бум! Это уже лупил палочкой по высокому и круглому, как решето, бубну молоденький красноармеец.
Через какие пол часа на площадь около крестов, где спешились конники, примчалось все малолетнее население деревни. Понемногу подходили взрослые. Приезжие уже вынесли стол (взяли у Янечки, что жил рядом), накрыли его красной материей, наверх положили стопку бумаг, а в самом центре поставили в красной рамочке портрет товарища Сталина. Янечак притащил и лавку. Ее примостили сзади стола. На лавку сели двое – высокий, зеленоватого цвета гимнастерке, из-под которой горкой выпирал живот, перетянутый узеньким ремешком с блестящим жестяным концом, и маленький щупленький человечек в черной сатиновой косоворотке и черных галифе. У маленького были кривые как у больного на рахит, ноги, обутые в хромовые сапоги. На боку болталась кобуры с наганом. На широком лице высокого торчал длинный, крючком вниз, нос.
Я выкарабкался из толпы и помчался к деду, чтобы сообщить ему обо всем увиденном – пусть и он придет подивится на военных с медными трубами, послушает, что скажут эти толстый и кривоногий. Дед уже справился с сеном – сгреб, сложил в копну. Я стал рассказывать, что делается на площади, сколько людей туда приперлось. Дед с интересом, аж пригнул голову, слушал, потом согласно кинул: пойдем. В это время из дома вышел батька – в василькового цвета галифе, розовой праздничной рубашке, опоясанной белым пояском-веревочкой с длинными шелковыми кутасами. На ногах – блестящие резиновые калоши, надетые на белые шерстяные носки и, чтобы не сваливались, подвязанные красной лентой.
Когда мы с дедом пришли на площадь, собрание было в полном разгаре. Высокий с крючковатым носом говорил доклад. Сначала мы не разобрали, о чем идет речь – только коллективизация, еще раз коллективизация – а потом до нас дошло: в Драчково необходимо организовать колхоз. Только в колхозе человек будет счастливым и свободным. Ему не нужно будет гнуть спину на кулака-мироеда, каждый будет работать на себя. Трудится по возможности, а получать за свою работу, сколько заработал трудодней. Голодных и бедных не будет Возможности коллективного хозяйства такие, что одна деревня, коллективизовавшись, сможет прокормить десять. На полях будут работать тракторы, сеялки, комбайны, другие машины, которые в десятки, а то и в сотни раз более продуктивные, чем крестьянин-единоличник со своим плужком и коником…
Сельчане слушали докладчика внимательно, даже с интересом, его никто не перебивал. Закончив доклад, крючконосый спросил: какие будут вопросы? Послышался зычный голос из толпы:
— А правда ли, что в колхозе все будут есть из одного котла и спать под одним одеялом?
Кто-то хихикнул, потом засмеялся, через минуту хохотала вся площадь.
— Если под одним одеялом, то я первый записываюсь в колхоз! – пересиливая шум, выкрикнул Турков Каленик.
— А что вы смеетесь? – визгливо и от натуги пискляво спросила активистка Алена Малиновская. Она была в ботинках, короткой юбке и военной гимнастерке, подпоясанной широким ремнем. На шее, завязанный узлом, красный платок. Навроде пионерского галстука – Я так не против одного одеяла. Мало, что тепло, так можно лечь рядом с кем хочешь.
— А куда денешь своего Ивана?
— Так жен в колхозе не будет?
— Что варить будем в том котле?
Вопросы сыпались, как горох из решета. Крючконосый попробовал успокоить сельчан, мало, что криком просил тишины, однако люди не унимались. Тогда меньший, что с кривыми ногами, вытащил из кобуры наган и, заревев, «молчать», выстрелил в воздух. Площадь моментально стихла. Даже слышно было, как кто-то надрывно сопел, а потом зычно высморкался.
— Насчет одеяла и общего котла,… — тихо с упреком в голосе, после продолжительной паузы заговорил докладчик. – Это кулацкие выдумки. Каждый будет есть со своей миски, спать на своих нарах, э-э-э, лежанках, а вот работать придется сообща, коллективно. Земля обобщается; кони, сельскохозяйственный инвентарь, транспортные средства – также. У кого две коровы, больше чем две овечки, то одну корову и лишних овечек подобает сдать в колхоз…
— А кур сколько можно оставить?
На это вопрос толстопузый не ответил, даже головы не повернул в сторону вопрошавшего и с едва уловимым разочарованием продолжал:
— Не будем поддаваться на кулацкую пропаганду… Вы же знаете, что кулаки нам ничего хорошего не желают… Давайте, кто согласен, записываться в колхоз.
На лавке за столом заняли место активистка Алена, партиец Сергей Пристром и молоденький красноармеец. Его посадили за писаря.
Грохнула музыка. Трубачи заиграли марш. Емельян Малиновский, который стоял рядом, пояснил, что марш называется «Прощание славянки». Он же поведал, что высокий с горбатым носом – секретарь райкома партии Беринсон, а меньший, с наганом, уполномоченный райфо. Он будет следить за коллективизацией и проводить раскулачивание. Зовут его Мамочка. К столу подошли Андрей Кудин, Павел Зеленкевич, Каленик.
— Идите, земляки, записывайтесь в колхоз, — встала из-за стола Алена. – я обращаюсь к вам, женщины: толкайте сюда своих мужиков. Если, кто не знает, что такое рай, познает его в колхозе. Представьте себе, бабы, какая жизнь настанет! Всеобщая механизация. Машины будут доить коров, кормить свиней, а захочешь, так и горшки в печь ставить.
К столу потянулись бедняки, у кого ни кола, ни двора. Зажиточные сельчане, Климович, Зыгмантович, Хмельницкие – отодвигались назад, пропуская вперед люмпенов. Вот протиснулся к столу Семен Конопляник. Посконная сорочка, которая за свою долгую жизнь так и не отведала мыла, висела на нем как на колике и, такие же весьма обтрепанные снизу штаны прятали растрескавшиеся, под цвет штанов, босые ноги. Давно не стриженые, свалянные сивые волосы, заросший ржавой щетиной подбородок…
— Прошу записать в колхоз и меня – обратился он к присутствующим за столом. Выцветшие от перепоя когда-то голубые глаза угодливо смотрели на начальство. – У меня нет ни коня, ни коровы… Зато будет в колхозе! – пересохшие губы растянулись в радостной усмешке, показывая выщербленные желтые зубы.
Крючконосый какое-то время смотрел на Семена, хотел что-то сказать, однако передумал и перевел взгляд на мужиков, что кучковались сзади. На музыканта, который держал в руках самую трубу, подошла Алена и что-то ему тихо сказала. Тот согласно махнул головой. Через минуту трубач заиграл барыню. Сначала тихо, несмело, как будто извиняясь перед сельчанами, что нужно расступиться, образовать круг для танцоров. Однако скоро музыканты задули в трубы сильней, ритм танца начал нарастать и уже ноги сами просили потоптать серый песок. В середину круга зашла Алена. Подняв до плеч согнутые в локтях руки, и поводя ими из стороны в сторону, она сначала топнула ногой, выбив облако пыли, на цыпочках прошла по кругу и остановилась около Супрона. Он стоял спереди и, кажется. Ждал приглашения, т.к. сразу, как будто петух, оттопырив крыло, пошел вокруг нее вприсядку. Мамачка и секретарь райкома с неприкрытым интересом уставились на танцора. А ему только этого и было нужно. Завершив круг, он неожиданно выпрыгнул на середину и, притопнув, стал отбивать ладонями такт барыни на коленях, грудях, а после то одной, то другой рукой по галошах, поворачиваясь туловищем то назад, то влево, то вправо. И это у него так ловко получалось, что казалось: ох хлопает руками не по коленях, а бьет по барабану. И тут же без перерыва закрутился волчком. Затем выпрямился во весь рост, гордо повернул голову к столу, и притопывая, прошелся перед ним. Секретарь аж перегнулся через стол, чтобы легче разглядеть танцора. Это еще больше прибавило ему пылу. Отбивая чечетку, Супрон буквально ел глазами начальство.
Алена, сделав еще два или три выпада ногами, отошла в сторону. А в середине круга притопывал Семен Конопляник. Он то подскакивал с ноги на ногу, то пригнув голову разъяренно колотил по песку подошвами босых ног, не сильно прислушиваясь к ритму музыки. Соседство Семена Супрону не слишком подходило, поэтому он еще раз или два прошпацировал по кругу, эффектно перекрутился в воздухе через голову, не дотронувшись земли, как настоящий гимнаст, или циркач.
И тут площадь замерла. Галош, сорвавшись с ноги Супрона – перетерлась лента, которой был подвязан, — совершил дугу над столом и шлепнулся перед портретом Сталина. Крючконосый побелел, мгновенно вскочив из-за стола, а Мамочка выхватил из кобуры наган. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы сельчане не подняли такой рогот, что слышно было в соседней Гриве. Супрон смущенно стоял перед столом и очумело посматривал на начальника. Тот наконец сообразил, что произошло, пальцем подхватил галош и кинул его под нос танцора. Побелевшее лицо натужно усмихалось.
Еще минут не стихал хохот. Даже музыкантов не было слышно. (А может трубы молчали?). Когда драчковцы немного угомонились, попросил слова Сергей Пристом. Он говорил о перспективах коллективного хозяйства, преимуществах коллективного труда, что он с радостью записался в колхоз и призывает всех последовать его примеру.
В конце своего выступления обратился к отцу:
— А ты, Супрон, чего еще не записался?
Батька кулем кинулся к столу. Поставив свои каракули на листке, что подсунул молоденький красноармеец, он повернулся к толпе, отыскал кого то из деревенских и позвал:
— Иди и ты, Хвагей, записывайся.
Еще несколько драчковцев связали свою судьбу с колхозом. Записывались под музыку. Трубачи играли то польку, то краковяк. Алена попросила: давайте припевки! Встряхнув короткой прической и пританцовывая, она тихим довольно приятным голосом запела:
Сонца свецiць у аконца,
Светлы дзень настау для нас.
Цяпер будзе у нас два сонцы –
Сонца у небе i калгас!
Люди сдержанно заговорили. Секретарь заплескал в ладоши. За ним захлопали ладонь об ладонь активисты, что сиделирядом, а тогда и многие сельчане. И тут в круг выскочила Базылева Хадорка. Ее звонки голос враз покрыл всплески аплодисментов.:
Аднасобнiк нам не роуня –
Камунiзм бярэм з сабой!
Будзем спаць пад адной коудрай,
Працаваць адной сям’ей.
Сельчане дружно захохотали. Кто-то крикнул: двай Хадорка! I яна з азартам працягвала:
Не гаруце, дзеукi, дужа
З-за палоскi за мяжой!
Кожнай прыйдзецца па мужу,
А захочаш – пяць мужоу!
— Га-га-га! – не сцiхала плошча! Крючконосый похмурнел. Мамочка резко повернулся к музыкантам и махнул рукой: хватит! Трубы смолкли. Секретарь встал из-за стола, поднял руку, успокаивая селян.
— Давайте, товарищи, продолжать собрание, как ни в чем ни бывало заговорил он. – В артель записалось 19 крестьян. Кто хочет, может записаться позже – дорога никому не заказана. А теперь изберем правление колхоза. Какие будут кандидатуры?
Послышались возгласы: Сергея Пристома, Павла Зеленкевича, Андрея Кудина… Мамочка предложил включить в правление Супрона Протьку. Все дружно проголосовали за будущих правленцев. Председателем избрали Пристома – по определению секретаря, стойкого коммуниста и преданного делу Ленина-Сталина человека.
— А какое название дадим колхозу? – спросил Зеленкевич.
Снова посыпались предложения: «Новые Драчково», «Чырвоны араты», «Змагар». Черту подвел секретарь райкома:
— Назовем нашего первенца «Новый мир»!
Все согласились. Хотя на белорусской мове слово «мир» — «свет». Однако это название колхоза так и осталось до самой его кончины. Тогда не нашлось человека, который поправил бы секретаря. А может и был такой, да побоялся. Теперь в Дрочково совхоз, названый также бестолково каким-то чиновником – «Загорье». Где он видел под Драчково горы?
Первые два года колхозники «Новага мiру» жили припеваючи. Пока велось раскулачивание, им то-се перепадало. Помню, батька часто привозил домой то мешок круп или муки, то кумпяк кабана, а один раз – два золотых червонца. История их такая. Мамочка, который сблизился с батькой, часто наведывался к нам, чтобы опрокинуть чарочку. Как-то он сказал: «Завтра поедем добывать золото». Тогда подумали: человек шутит, а минувши несколько дней услышали, что в Дукоре ограбили евреев. Согнали их в тесную баню – чтобы только могли стоять – и держали день и ночь, до того времени, пока не признавались, где спрятано золото. Поговаривали, что собрали его много. Два золотых червонца, что принес батька, как раз и имели дукорское происхождение – подарок пьяного Мамочки.
В начале 1930х годов в колхоз стали загонять силой. Теперь уже середняков. Кто не соглашался, раскулачивали и высылали. Колхоз «Новы мiр» разросся, став одним из самых больших в районе. Однако вот парадокс – с увеличением коллективного хозяйства ухудшалась жизнь колхозников. Все зажиточные крестьянские хозяйства вокруг Драчково были раскулачены, добро их проедено и колхозникам пришлось жить на то, что заработают на трудодни. На трудодни же выдавать было нечего. Сколько помню, батька никогда не получал хлеб на трудодни. Бульбы еще когда-никогда перепадало, а хлеба… Осенью государство подчистую выметала колхозные засеки, не очень затрудняя себя хлопотами, что останется колхозникам. Мой батька быстро сообразил: ждать конца года, чтобы получить хлеб на заработанные трудодни, нет никакого смысла. И он перешел на аванс – почти ежемесячно выписывал в колхозе по пуду или два зерна в счет будущих заработков. Наступала зима, давать на трудодни колхозникам было нечего и аванс списывался. Так семья держалась, если не на хлебе, тона затирке. Батька не очень усердно работал в колхозе – не было такого года, чтобы он выработал больше чем 100 трудодней. А вот сосед Хвагей Мартинович ходил на работу ежедневно, зарабатывал по 400-450 трудодней и ничего на них не получал, кроме ящика или полтора бульбы. Однако таких работников как Хвагей. В Драчково не очень хватало. Большинство было таких как мой батька.
Уже упоминалось, что вступившие в колхоз, у кого были две коровы, одну должны были обобщить – отвести на артельную ферму. У нас в то время было две коровы – дед оставил с бизнеса батьки. И вот через день после собрания наш двор наполнился воплями – голосила мать.: А моя же ты кормилица, и что с тобою сделалось, какой гадки человек наслал на тебя порчу-у-у?!!» Посреди двора стояла корова Кветуха. Шатаясь из стороны в сторону, она непрерывно мотала головой, а изо рта клокоча валила пена.
Позвали ветеринара – деревенского хлопца Володю Климовича, который только что вернулся с ветеринарных курсов. Володя появился быстро. С важным озабоченным взглядом он боязно обошел корову, для чего-то поднял хвост, заглянул под живот и сказал, как отрезал:
— Немедленно зарезать! Очень опасная болезнь. Возможно, сибирская язва. Мясо закопать в глубокую яму – быстренько помыл руки и пошел.
Батька огрел Кветуху обухом между рогов и косой перерезал горло. Из разявленной пасти вывалился смыленный кусок хозяйственного мыла… Батьке не хотелось отдавать в колхоз свою корову.
Уже перед войной, вспоминая, как в Драчково создавался колхоз, я написал стих:
Сталин, жыд – усе адно.
Яны здумалi сiло-калгас.
Й загналi туды нас…
Бубен, дудкi, трубы, трубы –
Заiграем, папрасi!
А Янэчак крывiць губы:
«Божа мiлы, пранясi!».
Плача Тэкля, Хведар плача –
Шкода Iм свайго каня.
А Супрон з Сяменам скачуць –
Царства новага у iмя.
Хорошо, что стихом этим особенно не хвалился. Уже в войну прочитал его двоим-троим друзьям, в том числе и Малиновской Лиде. А после войны она сообщила в КГБ, что я писал антисоветские и оскорбляющие Сталина стихи. Оскорблял колхозный строй… Мне припомнили это, когда работал в газете «Чырвоная змена»[4].
Но прервем это затянувшееся повествование и вернемся собственно к эпопее атаман Холодинского.
Известно, что в 1931г. его схватили и судили[5]. Произошло это в результате операции по ликвидации «банды» в лесном массиве в районе д.Драчково. При этом погиб ст.милиционер Драчковского участка милиции Александр Иванович Новиков[6].
Согласно другого источника, сам Холодинский был задержан в районе ст.Жодино. Если, конечно, это не была какая-то иная из череды ликвидаций «неуловимого мстителя».
Так, з личного дела довоенного смолевичского милиционера Синюковича Иосифа Ивановича, 1899 г.р., уроженца д.Заозерье нынешнего Логойского района, известно что в 1927-1934гг. он работал участковым уполномоченным в пограничных с Логойщиной, Борисовщиной и Червеньщиной — Жажелковском и Жодинском сельсоветах[7].
Фото: Синюкович И.И. в послевоенные годы на пенсии.
Как писал в свое время летописец Смолевичского РОВД полковник милиции в отставке Александр Семенович Громыко, 1936 г.р.:
«Стояла глубокая предновогодняя ночь. Силами сотрудников милиции проводилась операция по уничтожению бандитского отряда недалеко от Жодино. Стояла задача взять главаря банды. Было установлено место его местонахождение. На пути преследования протекала полузамерзшая река Плиса. Однако эта преграда не остановила работника милиции. Он в одежде кинулся в ледяную воду и нагнал преступника. Несмотря на полученное огнестрельное ранение, участковый скрутил матерого бандита, загубившего не одну жизнь. За удачно проведенную операцию Иосиф Иосифович был награжден именным маузером, а его фамилия была занесена до доску Почета Главного управления РКМ республики»[8].
Однако вскоре Холодинский опять сбежал и снова организовал «банду», которую милиции удалось ликвидировать только в 1938г.[9]. Самому атаману в очередной раз как-будто удалось тогда скрыться"[10].
Ремарка
По информации Светланы Ивановны Морозовой, вдовы писателя Ивана Ивановича Синявского (1919-2001), уроженца д.Жажелка Смолевичского района, при жизни последнего у них в квартире в Жодино часто бывал и А.С.Громыко (ныне к сожалению уже тоже покойный), который консультировался с ее мужем при написании своих исторических очерков, а также черпал от него краеведческую информацию, ведь, Иван Иванович, к слову, был один из авторов составителей книги «Памяць. Смалявiцкi раен. Жодзiна». И, например, следы, указанного выше антисоветского отряда можно найти в его во многом автобиографичном романе «Вярыгi», в котором представлено полотно трагических событий конца 1920-х — нач. 1930-х годов, имевших место в Смолевичском районе в годы насильственной коллективизации.
Среди литературных персонажей имеющих реальных прототипов — Казик Полегун, крестьянский хлопец, который на момент раскулачивания и высылки семьи, стрелял из припрятанного обреза в одного из «активистов», бежал, скрывался, а потом прибился к антисоветской группе, вместе с которой спалил колхозный коровник.
Предоставим слово писателю.
«Читателю, наверное, интересно знать, кто же такой Зверь – командир небольшой группы людей. Откуда он появился в местных лесах. И почему именно он командир, а не кто-нибудь другой? Все ж таки их тут тринадцать человек.
Так вот. Зверь – сын пана Шептицкого, который в бурные годы октябрьских событий своевременно смог бежать с семьей в Польшу, бросив свое имение на хуторе Алесино.
В 1928 году его сын, двадцатидвухлетний Чесь (Чеслав), ночью перешел польско-советскую границу. За два года нахождения в стране советов он изведал много горя-беды. Ему нужно было как-то добраться по неизведанным тропкам-дорожкам до своего хутора. Сколько раз он был на волосок от смерти. Однако, видно, пресвятая дева Мария помогала ему, и он как-то выкручивался из всяких, казалось бы, безвыходных ситуаций. И в конце концов оказался возле отцовского имения. В имении, в стене, была замазана шкатулка, полная золота. Отец пожертвовал этот клад сыну. Когда покидал имение, клад забрать с собой не смог – его науськивала прислуга. И вот с благословения отца Чесь решил забрать в имении свой клад. Конечно он понимал, что сделать это ему будет непросто..."[11]
Среди «лесных братьев упоминаются Ахрем Осетимский (Асвяцимски), Юрась Пустодомок, Казик Полегун, Добровольский, Игнат Кошельков, а также еще четырех „безымянных“, которых „гэпэушники убили“. Вымышленные это имена, или немного „подкорректированные“, мне, к сожалению, доподлинно не известно.
Есть у писателя в книге эпизод, когда отряд Зверя заночевали в сторожке лесника, которого отряд милиции, шедший буквально по патям „лесных братьев“, потом вместе с женой арестовал и отдал под суд как „пособников и укрывателей бандитов“.
Как пишет в своем романе И.И.Синявский:
»Что же касается бандитов, то они, благодаря леснику, своевременно замели свои следы. Больше их в местных лесах не видели. Возможно, что они удачно перешли границу и навсегда остались в соседней Польше"[12].
По моему мнению, прототипами собирательного образа Шептицкого — Зверя были как атаман Холодинский, так и его предшественник на Смолевиччине Петр Манкевич. Упоминания о последнем удалось найти в следующих архивных документах.
Протокол заседания Президиума Борисовского Уисполкома от 17 октября 1922
Председательствовал тов. Хацкевич
Секретарь Матусевич
Слушали:
Доклад Смолевичского волисполкома о поимке старшим милиционером тов. Устиновичем, политработником Дворкиндтом (Григорий) и делопроизводителем исполкома тов. Парапковичем (Петр) известного бандита Менькевича.
Постановили:
Выразить благодарность указанным товарищам от Уисполкома как самоотверженно и смело рисковавшим жизнью при поимке злостного бандита скрывавшегося три года.
Б)выдать каждому по отрезу на костюм[13]
Некоторые подробности приведены в следующем материале.
«Героическая борьба с бандитом Менькевичем»
Печатный материал для газеты «Звезда» в первый выпуск. Написал Миклашевский. Октябрь 1922 года.
«Петр Менькевич, участник антибольшевистского движения с 1919 года, крестьянин Смолевичской волости (Борисовского уезда), дезертир из Красной Армии. После изгнания поляков ушел с ними, скрывался на территории Польши, периодически наведывался на родину, распространял савинковскую литературу. Был несколько раз арестован — в Смоленске и в Смолевичах, но ему удалось бежать. В последнее время скрывался в лесах и на хуторах Смолевичской волости. Был замечен указанными товарищами во время их экспедиции по деревням с целью пресечения самогоноварения. Его увидели на опушке леса около хут. Черный Лес Жажелковского сельсовета и начали преследовать. Завязалась борьба, в которой он одержал победу, но на выстрелы прибежали люди из местечка Смолевичи и помогли указанным товарищам скрутить „бандита и польского шпиона Менькевича“[14].
О его преступлениях в обоих „документах“ не говорится ни слова.
Однако, если читатель думает, что выявление и поимка самогонщиков (по факту чего, собственно, и погорел Петр Менькевич) тогда было вполне себе безопасным делом, то он глубоко ошибается.
Так, например, в книге „Кароткi нарыс гiсторыi мiлiцыi Беларусi“ вышедшей к 10-летию ее образования, в разделе „Ахвяры мiлiцыi“ был приведен следующий некролог на Александра Адамовича Новикова, из которого можно узнать, что (пер. с бел. мой — А.Т.):
»После демобилизации из Красной Армии (бывший командир)тов. Новиков вступает в ряды милиции и зачисляется начальником конного запаса Шепетовской окрмилиции (Украина) 29 апреля 1924 года.
Прослужив на этой должности до сентября с.г. он по собственному желанию увольняется со службы и 29 ноября, по приезду на родину в Беларусь, снова вступает в ряды милиции, где прикомандировывается в Смолевичский район Минского округа. 7 января 1927 года тов.Новиков, получив сообщение о выгонке гражданином д.Городки Жодинского с/с Смолевичского района Шатилой Апполинарием самогонки, выезжает, чтобы забрать ее и задержать виноватого. После недолгого обыска аппарат и самогон были тов.Новиковым обнаружены. Сев за стол в доме гр.Шатилы, тов.Новиков стал писать протокол. В это время тов.Шатило, самогонщик-рецидивист, не раз отбывавший наказание в остроге за разные преступления, накинулся на тов.Новикова с топором и зарубил его, нанеся ему несколько ран.
9-го января в Смолевичской больнице от глубоких ран в голову тов.Новиков умер"[15].
В книге приведены фотография тов.Новикова и его похорон в местечке Смолевичи.
Видимо, знал писатель и отголоски истории атамана Зубовича.
Так, в указанных мною выше мемуарах Павел Михайлович Хадыки последний вспоминает своего товарища по Минской школе милиции им.Фрунзе, Николая Васильевича Пукальчика, который после окончании школы во второй половине 1920-х годов работал участковым инспектором в Логойском районе, позже – заместителем начальника милиции Костюковичского района, а потом – начальником милиции Узденского района.
«Ему не раз приходилось участвовать в ликвидации банд, уголовных шаек и других паразитических элементов. В 1929г. за активное участие по уничтожению банды и поимки ее главаря – резидента польской дефензивы Зубовича в Логойском районе – Николая Васильевича наградили ценным подарком – часами»[16].
Привожу информации о фигурантах указанной «банды»:
— Гурецкий Константин Федорович, 1898 г.р., урож. хут.Зуевка Логойского района, крестьянин-единоличник, проживал в застенке Вераги Логойского района. Арестован 6.11.1928 г., осужден 4.3.1929 г. по ст.ст.71, 76 УК БССР (содействие польским агентам)к ВМН. Расстрелян 13.3.1929 г. Реабилитирован 2.9.1966 г.[17].
— Довнар Казимир Антонович, 1900 г.р., урож. хут. Цегельня Логойского района, кретьянин-единоличник, проживал на хут.Тумаровщина Логойского района. Арестован 27.1.1929 г., осужден 4.3.1929 г. по ст.ст. 71, 76 УК БССР (к/р деятельность) к ВМН. Расстрелян 14.3.1929 г. Реабилитирован 31.8.1995 г.[18].
— Довнар-Запольский Иван Антонович, 1889 г.р., урож. хут.Гончарово Логойского района, крестьянин-единоличник, проживал на хут.Тумаровщина Логойского района. Арестован 30.10.1928 г., осужден 4.3.1929 г. по ст.ст. 71, 76 УК БССР (к/р деятельность) к ВМН. Расстрелян 14.3.1929 г. Реабилитирован 31.8.1958 г.[19].
— Зубович Болеслав Иванович, 1895 г.р., урож. хут.Кладки Смолевичского района, крестьянин-единоличник, проживал на хут.Гаище Логойского района. Арестован 30.10.1928 г., осужден 4.3.1929 г. по ст.ст. 71, 76 УК БССР (к/р деятельность) к ВМН. Расстрелян 15.3.1929 г. Реабилитирован 31.8.1995 г.[20].
— Зубович Викентий Иванович, 1886 г.р., урож. хут.Кладки Смолевичского района, крестьянин-единоличник, проживал на хут.Гаище Логойского района. Арестован 6.11.1928 г., осужден 4.3.1929 г. по ст.ст. 71, 76 УК БССР (участник шпионской орг.) к 10 годам заключения в ИТЛ. Реабилитирован 2.9.1966 г.[21].
Видимо, Болеслав Зубович и был «главарем банды» и «польским шпионом», поэтому и получил при поимке «высшую меру социальной справедливости» как и еще три фигуранта дела. А вот брат Болеслава Викентий проходил по делу как пособник, поэтому по суду получил только срок.
Но прервем эту ремарку и вернемся собственно к атаману Холодинскому. Об обстоятельствах его окончательной ликвидации говорится в Докладе о политико — моральном состоянии личного состава органов Рабоче — Крестьянской Милиции за второе полугодие 1940 года от 28 февраля 1941г., от имени начальника милиции Минской области Чистякова на имя секретаря Минского обкома партии Матвеева:
«На территории Смолевичского района скрывался бежавший из заключения бандит ХОЛОДИНСКИЙ, который в ноябре 1940 года произвел несколько ограблений и ранил депутата с/Совета.
Принятыми оперативными мерами начальник Смолевичского РОМ тов.ДОНЦОВ и оперуполномоченный того же РОМ тов.КИРБАЙ обнаружили место пребывания бандита ХОЛОДИНСКОГО и организовали засаду для поимки последнего. При задержании бандит ХОЛОДИНСКИЙ оказал вооруженное сопротивление и выстрелом из Нагана ранил в ухо тов.ДОНЦОВА.
Несмотря на ранение тов.ДОНЦОВ вступил в единоборство с бандитом ХОЛОДИНСКИМ. Однако последнему удалось свалить на землю тов.ДОНЦОВА и вырваться из рук, но тов. ДОНЦОВ вместе с подоспевшим на помощь тов.КИРБАЕМ продолжали преследование бандита, который, убегая, отстреливался. При перестрелке бандит ХОЛОДИНСКИЙ был убит. Тов.ДОНЦОВУ и КИРБАЮ за проявленную оперативность и самоотверженность объявлена благодарность и выдано денежное вознаграждение»[22].
Фото: Прокофий Гаврилович Донской. Первые послевоенные годы.
За скупыми строками официальных источников историографии прячется трагедия самого атамана. В административном порядке в конце 1920-х — 1930-е годы в основном высылали целыми семьями. В последнем случае именно смерть ее членов и могла подвигнуть Холодинского на побег и затяжную личную антисоветскую борьбу. Терять ему, в таком случае, было уже нечего. Опять же, без лояльности местного населения ему бы не удалось продержаться так долго.
На «Белорусском мемориале жертв политических репрессий в СССР» есть информация о родственниках атамана, которых коммунисты репрессировали судя по всему и как его «пособников»:
• Холодинский Ефим Романович
Родился в 1890 г., д. Волма Смолевичского р-на Минской обл.; поляк; образование начальное; колхозник, к-з «Красный Октябрь». Проживал: Минская обл., Смолевичский р-н, д. Волма. Арестован 27 сентября 1937 г. Приговорен: «тройка» 31 ноября 1937 г., обв.: 72 УК БССР — А/с агитация. Приговор: ВМН, конфискация имущества Расстрелян 11 ноября 1937 г. Место захоронения — Минск. Реабилитирован 11 января 1989 г. Президиум Минск.облсуда[23].
• Холодинский Кузьма Никифорович
Родился в 1869 г., д. Драчково Смолевичского р-на Минской обл.; белорус; образование н/начальное; крестьянин, единоличное хоз-во. Проживал: Минская обл., Смолевичский р-н, д. Драчково. Арестован 24 декабря 1932 г. Приговорен: «тройка» 2 января 1933 г., обв.: 72 УК БССР — А/с агитация. Приговор: 3 года лиш.права прож.в 12 н.п. СССР сроком на 3 года ИТЛ. Реабилитирован 23 сентября 1961 г. Президиум Минск.облсуда[24].
• Холодинский Степан Кузьмич
Родился в 1900г. в д. Остров Смолевичского р-на Минской обл.; белорус; образование н/начальное; крестьянин, единоличное хоз-во. Проживал: Минская обл., Смолевичский р-н, д. Остров. Арестован 24 декабря 1932 г. Приговорен: «тройка» 2 января 1933 г., обв.: 72, 75 УК БССР — член а/с группы, а/с агитация.
Приговор: 5 лет ИТЛ Реабилитирован 25 марта 1961 г. Президиум Минск.облсуда[25].
Не исключаю и оказание содействия атаману со стороны милиционеров из числа местных уроженцев. Уж больно ловко ему удалось как минимум дважды выскользнуть из их засад. Возможно косвенное подтверждение этого можно найти в ведомственной книге «Память» МВД РБ. В числе перечисленных там сотрудников милиции и военнослужащим внутренних войск, погибших при исполнении служебного и воинского долга, находим:
Холодинский Игнатий Никифорович,27.09.1903 г.р., урож. д.Волма Смолевичского р-на Минской обл. Погиб в июле 1941г. На время начала ВОВ состоял на должности оперуполномоченного ОБХСС УРКМ НКВД БССР. Специальное звание — старший лейтенант милиции[26].
И уж не младший ли это брат указанного выше репрессированного Холодинского Кузьмы Никифоровича?
Опять же, не от хорошей жизни в окончательной поимке атамана участвовали лично начальник районной милиции, хотя весь штат которой и состоял на 1940г. из 9 человек: начальник, оперуполномоченный уголовного розыска, два его помощника, 4 участковых уполномоченных и начальник паспортного стола[27]. Ведь об окончательной ликвидации «банды» вместе с атаманом было отрапортовано еще в 1938г.[28]!
Правда из известных источников не совсем понятно, скрылся ли тогда сам Холодинский, или же будучи задержан, вновь совершает побег, а следом, в 1940-м, и очередной теракт – стреляет в депутата сельского Совета, возможно, не без участия которого и была последний раз ликвидирована его «банда».
Надо думать, что только угроза самому оказаться на скамье подсудимых, в случае, если оперативно-розыскные мероприятия по задержанию чрезвычайно опасного для местной власти вооруженного нелегала затянутся, или, что еще хуже, он совершит очередной теракт, заставило не рядового милиционера позабыть про все руководящие дела и сидеть в засаде, на месте своих подчиненных. Дело явно было взято на контроль высоких милицейских и партийных органов в самом Минске. И еще одной «осечки» ему бы явно уже не простили. Поэтому, судя по всему, и не стояла задача, взять атамана живым.
Ссылки
[1]Очерки истории милиции Белорусской ССР 1917-1987. Мн. «Беларусь», 1987г. С.100.
[2]Хадыка П. Записки солдата. Изд. «Беларусь». Мн. 1971. С.117.
[3]Прокуратура Республики Беларусь (1922-2007) /Прокуратура Минской области / Составители: М.В.Снегирь, С.В.Скарулис/ Молодечно. УП „Типография “Победа». 2007.С.156-157; Прокуратура Республики Беларусь (1922-2012) /Прокуратура Минской области/ История и современность/ Составители: А.М.Архипов, Т.Ф.Калинина/ Мн. «Адукацыя i выхаванне». С.97.
[4]Процька С.С. Мае каранi. Мiнск. 2003. С.28-36.
[5]Очерки истории милиции Белорусской ССР 1917-1987. С.100.
[6]Грамыка Аляксандр. I у мiрны час, як на вайне/ 80-годдзю Смалявiцкай мiлiцыi прысвячаецца/, Борисовская укрупненная типография им.1 Мая, 2004, С.14-15.
[7]Громыко А.С. Профессия быть на страже. Очерки о милиции. Смолевичи. 2014. С.28.
[8]Там же.
[9]Очерки истории милиции Белорусской ССР 1917-1987. С.100.
[10]Iван Сiняускi. Вярыгi. Мiнск. ЛМФ «Неман». 2001. С.251.
[11]Там же. С.256.
[12]Очерки истории милиции Белорусской ССР 1917-1987. С.100.
[13]ГА Минской области. Ф.35. О.1. Д.63. С.290
[14]Там же. С.300-300(об).
[15]Кароткi нарыс гiсторыi мiлiцыi Беларусi Менск. 1927.С.195-196.
[16]Хадыка П. Записки солдата. Мн. Изд. «Беларусь», 1971, С.103-105.
[17]Памяць. Лагойскi раен. У 2 кнiгах. Кн.2. Мн. «Беларуская энцклапедыя». 2004. С.144; ru.openlist.wiki/Гурецкий_Константин_Федорович_(1898); base.memo.ru/person/show/2797882.
[18]Там же. С.147; ru.openlist.wiki/Довнар_Казимир_Антонович; base.memo.ru/person/show/2799972.
[19]Там же; ru.openlist.wiki/Довнар-Запольский_Иван_Антонович_(1889); base.memo.ru/person/show/2800038.
[20]Там же. С.150; ru.openlist.wiki/Зубович_Болеслав_Иванович_(1895); base.memo.ru/person/show/2805981.
[21]Там же; ru.openlist.wiki/Зубович_Викентий_Иванович_(1886); base.memo.ru/person/show/2805983.
[22]Государственный архив Минской области. Ф.1п., Оп.9а, Д.187, С. 233-234, 237-239, 246-247, 249; Милиция Минской области 1939 — 1999/ История и современность/ УВД Миноблисполкома. Мн. Изд. «НОВИК». 1999. С.19; Грамыка Аляксандр. Там же. С.117.
[23]http://lists.memo.ru/d35/f72.htm; Памяць. Смалявiцкi раен. Жодзiна. Мн. БЕЛТА, 2000, С.166.
[24]Там же.
[25]Там же.
[26]Память/Сотрудникам органов внутренних дел и военнослужащим внутренних войск МВД Республики Беларусь, погибшим при исполнении служебного и воинского долга Посвящается/, Мн., БЕЛТА, 2006, С.137.
[27]http://www.uvd-mo.gov.by/ru-go-rovd/smolevichi/.
[28]Очерки истории милиции Белорусской ССР 1917-1987. С.100.
Литература:
[1]Iван Сiняускi. Вярыгi. Мiнск. ЛМФ «Неман». 2001. 304 стр.
08 января 2016г.
«Беларуское историко-детективное агентство»
В редакции 19 мая 2020 года
Последним лихим атаманом-антисоветчиком, ликвидированным в той части Минской области Беларуси, что до 17 сентября 1939г. находилась на территории БССР, буквально накануне советско-германской войны 1941-1945 гг. был Холодинский, про которого из официальных источников известно, что «в конце 1920-х он был раскулачен и в административном порядке выслан из БССР. Однако в скором времени сбежал из места высылки и в Смолевичском районе сколотил «банду», которая занималась грабежами, угоняла колхозный скот, поджигала колхозные амбары с зерном»[1].
Фото: типичный сельский житель БССР периода насильственной коллективизации
Советские агитационные плакаты времен коллективизации:
Согласно воспоминаниям Павла Михайловича Хадыки, который в 1920-х-начале 1930-х годов служил в республиканском аппарате РКМ БССР, а также преподавал стрелковое дело в Минской школе милиции им.Фрунзе, где-то в конце 1920-х – начале 1930-х он был послан на грузовой машине в г.Червень за оружием, изъятым у населения и ликвидированных «банд». На складе находилось более ста винтовок, несколько ручных пулеметов, ящики с патронами, гранатами. При этом машину сопровождало конное подразделение милиции, т.к. в лесу между Червенем и Смиловичами появилась очередная «банда»[2].
Судя по всему, речь тут идет именно об антисоветской группе, или отряде Холодинского, т.к. последний, по данным, подполковника милиции в отставке Лашука Сергея Антоновича, ветерана ВОВ из числа бывших сотрудников Смолевичского РОВД, был родом из д.Волма, а это как раз на пограничье с Червеньским районом в районе г.п.Смиловичи.
Ремарка
О предпосылках лояльности местного населения к антисоветской борьбе атамана Холодинского, например, говорят не только деятельность коммунистов по раскулачиванию и насильственной тотальной коллективизации крестьянства. В рассматриваемом регионе имели место и вопиющие факты откровенного бандитизма со стороны местных властей, на которые вынуждена была реагировать даже прокуратура.
Из информационного бюллетеня №1 от 29.01.1932 г. Наркомюста БССР «О нарушениях административного законодательства.
В Червенском районе практиковались аресты граждан за невыход на субботник, другие нарушения. Председатель Клиноцкого сельсовета неплательщиков налогов закрывал в холодную церковь на 1-2 дня. Был даже такой случай, когда этот председатель посадил в холодную церковь члена исполкома за упущения в заготовках. В отношении бесчинствующего чиновника прокуратурой было возбуждено уголовное дело.
В Вайниловичском, Колодежском и некоторых других сельсоветах этого же района была организована «вясковая мiлiцыiя». «Яе забяспечвалi мандатамi на права аштрафавання i спаганення гэтых штрафау. Гэтыя «мiлiцыянты» атрымлiвалi сталую пенсiю 35-40 руб. у месяц, прысвоiлi сябе форму страявога складу мiлiцыi. Сваiм становiшчам утварылi рад незаконных дзеянняу (iз яцце маемасцi, штрафы i г.д.).
Автор бюллетеня призвал всех прокуроров усилить надзор[3].
А вот о том, как создавались колхозы на родине атамана Холодинского можно узнать из воспоминания его земляка Протько Сергея Супроновича, 1923 г.р., урож. д.Драчково Смолевичского района, послевоенного журналиста, опубликованных потомками типографским самиздатом микротиражом в 2003 году. Предоставим ему слово (пер. с бел. мовы мой – А.Т.):
«… Сначала колхозы организовывались в обстановке, если так можно сказать, добровольности, преимущественно из бедняков. Таких в Драчково было более трети. Это уже потом, в начале 30-х годов, в колхозы буквально загоняли силой. Тех, кто был не согласен коллективизовать свое хозяйство, высылали в Сибирь. Причем высылали не только хозяина, а и всю его семью. Сколько людей в то не доброй памяти время приняло мученический крест. Чтобы засудить или выслать человека, местная власть, а это те же люмпены, цеплялись ко всему — драчковца Гучка осудили на 8 лет только за то, что в его доме нашли библию. Он так и не вернулся с высылки, погиб где-то на Колыме. В войну его сын Василий стал начальником полиции — не мог простить советской власти обиды за батьку…
Помню. Как создавался колхоз в Драчково. Это было летом – в конце июня или начале июля 1929 года. Мы с дедом как обычно сушили сено. Был полдень. Над деревней висела такая тишина, что был слышен стрекот коников на загуменье. И вдруг эту сонную тишину взорвала музыка. Как гром среди ясного неба. Я выскочил на улицу. Со смиловичской дороги в Драчково въезжала цепочка – может человек с десять конников с блестящими трубами на грудях. Они дули в эти трубы, разнося рев по всей околице. Кони мелко перебирали копытами, подымая белесую пыльную застень.
Сельчане с удивлением, а некоторые и с испугом выбегали на улицу, расспрашивали один одного, что происходит. До этого они не слышали и не видели такого чуда. Может только, когда Язэпов Кондрат, учитель Ляденской школы, промчался по улице на велосипеде. Тогда больше недели обсуждали это событие: как это хлопец не брякнулся об землю. А теперь вот блестящие медные трубы, из которых военные трубачи выдували то тихие, ласковые, то аж в ушах трещит, истошные звуки. Сколько ж это силы надо иметь, чтобы выдуть такое. Бу, бум, бум! Это уже лупил палочкой по высокому и круглому, как решето, бубну молоденький красноармеец.
Через какие пол часа на площадь около крестов, где спешились конники, примчалось все малолетнее население деревни. Понемногу подходили взрослые. Приезжие уже вынесли стол (взяли у Янечки, что жил рядом), накрыли его красной материей, наверх положили стопку бумаг, а в самом центре поставили в красной рамочке портрет товарища Сталина. Янечак притащил и лавку. Ее примостили сзади стола. На лавку сели двое – высокий, зеленоватого цвета гимнастерке, из-под которой горкой выпирал живот, перетянутый узеньким ремешком с блестящим жестяным концом, и маленький щупленький человечек в черной сатиновой косоворотке и черных галифе. У маленького были кривые как у больного на рахит, ноги, обутые в хромовые сапоги. На боку болталась кобуры с наганом. На широком лице высокого торчал длинный, крючком вниз, нос.
Я выкарабкался из толпы и помчался к деду, чтобы сообщить ему обо всем увиденном – пусть и он придет подивится на военных с медными трубами, послушает, что скажут эти толстый и кривоногий. Дед уже справился с сеном – сгреб, сложил в копну. Я стал рассказывать, что делается на площади, сколько людей туда приперлось. Дед с интересом, аж пригнул голову, слушал, потом согласно кинул: пойдем. В это время из дома вышел батька – в василькового цвета галифе, розовой праздничной рубашке, опоясанной белым пояском-веревочкой с длинными шелковыми кутасами. На ногах – блестящие резиновые калоши, надетые на белые шерстяные носки и, чтобы не сваливались, подвязанные красной лентой.
Когда мы с дедом пришли на площадь, собрание было в полном разгаре. Высокий с крючковатым носом говорил доклад. Сначала мы не разобрали, о чем идет речь – только коллективизация, еще раз коллективизация – а потом до нас дошло: в Драчково необходимо организовать колхоз. Только в колхозе человек будет счастливым и свободным. Ему не нужно будет гнуть спину на кулака-мироеда, каждый будет работать на себя. Трудится по возможности, а получать за свою работу, сколько заработал трудодней. Голодных и бедных не будет Возможности коллективного хозяйства такие, что одна деревня, коллективизовавшись, сможет прокормить десять. На полях будут работать тракторы, сеялки, комбайны, другие машины, которые в десятки, а то и в сотни раз более продуктивные, чем крестьянин-единоличник со своим плужком и коником…
Сельчане слушали докладчика внимательно, даже с интересом, его никто не перебивал. Закончив доклад, крючконосый спросил: какие будут вопросы? Послышался зычный голос из толпы:
— А правда ли, что в колхозе все будут есть из одного котла и спать под одним одеялом?
Кто-то хихикнул, потом засмеялся, через минуту хохотала вся площадь.
— Если под одним одеялом, то я первый записываюсь в колхоз! – пересиливая шум, выкрикнул Турков Каленик.
— А что вы смеетесь? – визгливо и от натуги пискляво спросила активистка Алена Малиновская. Она была в ботинках, короткой юбке и военной гимнастерке, подпоясанной широким ремнем. На шее, завязанный узлом, красный платок. Навроде пионерского галстука – Я так не против одного одеяла. Мало, что тепло, так можно лечь рядом с кем хочешь.
— А куда денешь своего Ивана?
— Так жен в колхозе не будет?
— Что варить будем в том котле?
Вопросы сыпались, как горох из решета. Крючконосый попробовал успокоить сельчан, мало, что криком просил тишины, однако люди не унимались. Тогда меньший, что с кривыми ногами, вытащил из кобуры наган и, заревев, «молчать», выстрелил в воздух. Площадь моментально стихла. Даже слышно было, как кто-то надрывно сопел, а потом зычно высморкался.
— Насчет одеяла и общего котла,… — тихо с упреком в голосе, после продолжительной паузы заговорил докладчик. – Это кулацкие выдумки. Каждый будет есть со своей миски, спать на своих нарах, э-э-э, лежанках, а вот работать придется сообща, коллективно. Земля обобщается; кони, сельскохозяйственный инвентарь, транспортные средства – также. У кого две коровы, больше чем две овечки, то одну корову и лишних овечек подобает сдать в колхоз…
— А кур сколько можно оставить?
На это вопрос толстопузый не ответил, даже головы не повернул в сторону вопрошавшего и с едва уловимым разочарованием продолжал:
— Не будем поддаваться на кулацкую пропаганду… Вы же знаете, что кулаки нам ничего хорошего не желают… Давайте, кто согласен, записываться в колхоз.
На лавке за столом заняли место активистка Алена, партиец Сергей Пристром и молоденький красноармеец. Его посадили за писаря.
Грохнула музыка. Трубачи заиграли марш. Емельян Малиновский, который стоял рядом, пояснил, что марш называется «Прощание славянки». Он же поведал, что высокий с горбатым носом – секретарь райкома партии Беринсон, а меньший, с наганом, уполномоченный райфо. Он будет следить за коллективизацией и проводить раскулачивание. Зовут его Мамочка. К столу подошли Андрей Кудин, Павел Зеленкевич, Каленик.
— Идите, земляки, записывайтесь в колхоз, — встала из-за стола Алена. – я обращаюсь к вам, женщины: толкайте сюда своих мужиков. Если, кто не знает, что такое рай, познает его в колхозе. Представьте себе, бабы, какая жизнь настанет! Всеобщая механизация. Машины будут доить коров, кормить свиней, а захочешь, так и горшки в печь ставить.
К столу потянулись бедняки, у кого ни кола, ни двора. Зажиточные сельчане, Климович, Зыгмантович, Хмельницкие – отодвигались назад, пропуская вперед люмпенов. Вот протиснулся к столу Семен Конопляник. Посконная сорочка, которая за свою долгую жизнь так и не отведала мыла, висела на нем как на колике и, такие же весьма обтрепанные снизу штаны прятали растрескавшиеся, под цвет штанов, босые ноги. Давно не стриженые, свалянные сивые волосы, заросший ржавой щетиной подбородок…
— Прошу записать в колхоз и меня – обратился он к присутствующим за столом. Выцветшие от перепоя когда-то голубые глаза угодливо смотрели на начальство. – У меня нет ни коня, ни коровы… Зато будет в колхозе! – пересохшие губы растянулись в радостной усмешке, показывая выщербленные желтые зубы.
Крючконосый какое-то время смотрел на Семена, хотел что-то сказать, однако передумал и перевел взгляд на мужиков, что кучковались сзади. На музыканта, который держал в руках самую трубу, подошла Алена и что-то ему тихо сказала. Тот согласно махнул головой. Через минуту трубач заиграл барыню. Сначала тихо, несмело, как будто извиняясь перед сельчанами, что нужно расступиться, образовать круг для танцоров. Однако скоро музыканты задули в трубы сильней, ритм танца начал нарастать и уже ноги сами просили потоптать серый песок. В середину круга зашла Алена. Подняв до плеч согнутые в локтях руки, и поводя ими из стороны в сторону, она сначала топнула ногой, выбив облако пыли, на цыпочках прошла по кругу и остановилась около Супрона. Он стоял спереди и, кажется. Ждал приглашения, т.к. сразу, как будто петух, оттопырив крыло, пошел вокруг нее вприсядку. Мамачка и секретарь райкома с неприкрытым интересом уставились на танцора. А ему только этого и было нужно. Завершив круг, он неожиданно выпрыгнул на середину и, притопнув, стал отбивать ладонями такт барыни на коленях, грудях, а после то одной, то другой рукой по галошах, поворачиваясь туловищем то назад, то влево, то вправо. И это у него так ловко получалось, что казалось: ох хлопает руками не по коленях, а бьет по барабану. И тут же без перерыва закрутился волчком. Затем выпрямился во весь рост, гордо повернул голову к столу, и притопывая, прошелся перед ним. Секретарь аж перегнулся через стол, чтобы легче разглядеть танцора. Это еще больше прибавило ему пылу. Отбивая чечетку, Супрон буквально ел глазами начальство.
Алена, сделав еще два или три выпада ногами, отошла в сторону. А в середине круга притопывал Семен Конопляник. Он то подскакивал с ноги на ногу, то пригнув голову разъяренно колотил по песку подошвами босых ног, не сильно прислушиваясь к ритму музыки. Соседство Семена Супрону не слишком подходило, поэтому он еще раз или два прошпацировал по кругу, эффектно перекрутился в воздухе через голову, не дотронувшись земли, как настоящий гимнаст, или циркач.
И тут площадь замерла. Галош, сорвавшись с ноги Супрона – перетерлась лента, которой был подвязан, — совершил дугу над столом и шлепнулся перед портретом Сталина. Крючконосый побелел, мгновенно вскочив из-за стола, а Мамочка выхватил из кобуры наган. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы сельчане не подняли такой рогот, что слышно было в соседней Гриве. Супрон смущенно стоял перед столом и очумело посматривал на начальника. Тот наконец сообразил, что произошло, пальцем подхватил галош и кинул его под нос танцора. Побелевшее лицо натужно усмихалось.
Еще минут не стихал хохот. Даже музыкантов не было слышно. (А может трубы молчали?). Когда драчковцы немного угомонились, попросил слова Сергей Пристом. Он говорил о перспективах коллективного хозяйства, преимуществах коллективного труда, что он с радостью записался в колхоз и призывает всех последовать его примеру.
В конце своего выступления обратился к отцу:
— А ты, Супрон, чего еще не записался?
Батька кулем кинулся к столу. Поставив свои каракули на листке, что подсунул молоденький красноармеец, он повернулся к толпе, отыскал кого то из деревенских и позвал:
— Иди и ты, Хвагей, записывайся.
Еще несколько драчковцев связали свою судьбу с колхозом. Записывались под музыку. Трубачи играли то польку, то краковяк. Алена попросила: давайте припевки! Встряхнув короткой прической и пританцовывая, она тихим довольно приятным голосом запела:
Сонца свецiць у аконца,
Светлы дзень настау для нас.
Цяпер будзе у нас два сонцы –
Сонца у небе i калгас!
Люди сдержанно заговорили. Секретарь заплескал в ладоши. За ним захлопали ладонь об ладонь активисты, что сиделирядом, а тогда и многие сельчане. И тут в круг выскочила Базылева Хадорка. Ее звонки голос враз покрыл всплески аплодисментов.:
Аднасобнiк нам не роуня –
Камунiзм бярэм з сабой!
Будзем спаць пад адной коудрай,
Працаваць адной сям’ей.
Сельчане дружно захохотали. Кто-то крикнул: двай Хадорка! I яна з азартам працягвала:
Не гаруце, дзеукi, дужа
З-за палоскi за мяжой!
Кожнай прыйдзецца па мужу,
А захочаш – пяць мужоу!
— Га-га-га! – не сцiхала плошча! Крючконосый похмурнел. Мамочка резко повернулся к музыкантам и махнул рукой: хватит! Трубы смолкли. Секретарь встал из-за стола, поднял руку, успокаивая селян.
— Давайте, товарищи, продолжать собрание, как ни в чем ни бывало заговорил он. – В артель записалось 19 крестьян. Кто хочет, может записаться позже – дорога никому не заказана. А теперь изберем правление колхоза. Какие будут кандидатуры?
Послышались возгласы: Сергея Пристома, Павла Зеленкевича, Андрея Кудина… Мамочка предложил включить в правление Супрона Протьку. Все дружно проголосовали за будущих правленцев. Председателем избрали Пристома – по определению секретаря, стойкого коммуниста и преданного делу Ленина-Сталина человека.
— А какое название дадим колхозу? – спросил Зеленкевич.
Снова посыпались предложения: «Новые Драчково», «Чырвоны араты», «Змагар». Черту подвел секретарь райкома:
— Назовем нашего первенца «Новый мир»!
Все согласились. Хотя на белорусской мове слово «мир» — «свет». Однако это название колхоза так и осталось до самой его кончины. Тогда не нашлось человека, который поправил бы секретаря. А может и был такой, да побоялся. Теперь в Дрочково совхоз, названый также бестолково каким-то чиновником – «Загорье». Где он видел под Драчково горы?
Первые два года колхозники «Новага мiру» жили припеваючи. Пока велось раскулачивание, им то-се перепадало. Помню, батька часто привозил домой то мешок круп или муки, то кумпяк кабана, а один раз – два золотых червонца. История их такая. Мамочка, который сблизился с батькой, часто наведывался к нам, чтобы опрокинуть чарочку. Как-то он сказал: «Завтра поедем добывать золото». Тогда подумали: человек шутит, а минувши несколько дней услышали, что в Дукоре ограбили евреев. Согнали их в тесную баню – чтобы только могли стоять – и держали день и ночь, до того времени, пока не признавались, где спрятано золото. Поговаривали, что собрали его много. Два золотых червонца, что принес батька, как раз и имели дукорское происхождение – подарок пьяного Мамочки.
В начале 1930х годов в колхоз стали загонять силой. Теперь уже середняков. Кто не соглашался, раскулачивали и высылали. Колхоз «Новы мiр» разросся, став одним из самых больших в районе. Однако вот парадокс – с увеличением коллективного хозяйства ухудшалась жизнь колхозников. Все зажиточные крестьянские хозяйства вокруг Драчково были раскулачены, добро их проедено и колхозникам пришлось жить на то, что заработают на трудодни. На трудодни же выдавать было нечего. Сколько помню, батька никогда не получал хлеб на трудодни. Бульбы еще когда-никогда перепадало, а хлеба… Осенью государство подчистую выметала колхозные засеки, не очень затрудняя себя хлопотами, что останется колхозникам. Мой батька быстро сообразил: ждать конца года, чтобы получить хлеб на заработанные трудодни, нет никакого смысла. И он перешел на аванс – почти ежемесячно выписывал в колхозе по пуду или два зерна в счет будущих заработков. Наступала зима, давать на трудодни колхозникам было нечего и аванс списывался. Так семья держалась, если не на хлебе, тона затирке. Батька не очень усердно работал в колхозе – не было такого года, чтобы он выработал больше чем 100 трудодней. А вот сосед Хвагей Мартинович ходил на работу ежедневно, зарабатывал по 400-450 трудодней и ничего на них не получал, кроме ящика или полтора бульбы. Однако таких работников как Хвагей. В Драчково не очень хватало. Большинство было таких как мой батька.
Уже упоминалось, что вступившие в колхоз, у кого были две коровы, одну должны были обобщить – отвести на артельную ферму. У нас в то время было две коровы – дед оставил с бизнеса батьки. И вот через день после собрания наш двор наполнился воплями – голосила мать.: А моя же ты кормилица, и что с тобою сделалось, какой гадки человек наслал на тебя порчу-у-у?!!» Посреди двора стояла корова Кветуха. Шатаясь из стороны в сторону, она непрерывно мотала головой, а изо рта клокоча валила пена.
Позвали ветеринара – деревенского хлопца Володю Климовича, который только что вернулся с ветеринарных курсов. Володя появился быстро. С важным озабоченным взглядом он боязно обошел корову, для чего-то поднял хвост, заглянул под живот и сказал, как отрезал:
— Немедленно зарезать! Очень опасная болезнь. Возможно, сибирская язва. Мясо закопать в глубокую яму – быстренько помыл руки и пошел.
Батька огрел Кветуху обухом между рогов и косой перерезал горло. Из разявленной пасти вывалился смыленный кусок хозяйственного мыла… Батьке не хотелось отдавать в колхоз свою корову.
Уже перед войной, вспоминая, как в Драчково создавался колхоз, я написал стих:
Сталин, жыд – усе адно.
Яны здумалi сiло-калгас.
Й загналi туды нас…
Бубен, дудкi, трубы, трубы –
Заiграем, папрасi!
А Янэчак крывiць губы:
«Божа мiлы, пранясi!».
Плача Тэкля, Хведар плача –
Шкода Iм свайго каня.
А Супрон з Сяменам скачуць –
Царства новага у iмя.
Хорошо, что стихом этим особенно не хвалился. Уже в войну прочитал его двоим-троим друзьям, в том числе и Малиновской Лиде. А после войны она сообщила в КГБ, что я писал антисоветские и оскорбляющие Сталина стихи. Оскорблял колхозный строй… Мне припомнили это, когда работал в газете «Чырвоная змена»[4].
Но прервем это затянувшееся повествование и вернемся собственно к эпопее атаман Холодинского.
Известно, что в 1931г. его схватили и судили[5]. Произошло это в результате операции по ликвидации «банды» в лесном массиве в районе д.Драчково. При этом погиб ст.милиционер Драчковского участка милиции Александр Иванович Новиков[6].
Согласно другого источника, сам Холодинский был задержан в районе ст.Жодино. Если, конечно, это не была какая-то иная из череды ликвидаций «неуловимого мстителя».
Так, з личного дела довоенного смолевичского милиционера Синюковича Иосифа Ивановича, 1899 г.р., уроженца д.Заозерье нынешнего Логойского района, известно что в 1927-1934гг. он работал участковым уполномоченным в пограничных с Логойщиной, Борисовщиной и Червеньщиной — Жажелковском и Жодинском сельсоветах[7].
Фото: Синюкович И.И. в послевоенные годы на пенсии.
Как писал в свое время летописец Смолевичского РОВД полковник милиции в отставке Александр Семенович Громыко, 1936 г.р.:
«Стояла глубокая предновогодняя ночь. Силами сотрудников милиции проводилась операция по уничтожению бандитского отряда недалеко от Жодино. Стояла задача взять главаря банды. Было установлено место его местонахождение. На пути преследования протекала полузамерзшая река Плиса. Однако эта преграда не остановила работника милиции. Он в одежде кинулся в ледяную воду и нагнал преступника. Несмотря на полученное огнестрельное ранение, участковый скрутил матерого бандита, загубившего не одну жизнь. За удачно проведенную операцию Иосиф Иосифович был награжден именным маузером, а его фамилия была занесена до доску Почета Главного управления РКМ республики»[8].
Однако вскоре Холодинский опять сбежал и снова организовал «банду», которую милиции удалось ликвидировать только в 1938г.[9]. Самому атаману в очередной раз как-будто удалось тогда скрыться"[10].
Ремарка
По информации Светланы Ивановны Морозовой, вдовы писателя Ивана Ивановича Синявского (1919-2001), уроженца д.Жажелка Смолевичского района, при жизни последнего у них в квартире в Жодино часто бывал и А.С.Громыко (ныне к сожалению уже тоже покойный), который консультировался с ее мужем при написании своих исторических очерков, а также черпал от него краеведческую информацию, ведь, Иван Иванович, к слову, был один из авторов составителей книги «Памяць. Смалявiцкi раен. Жодзiна». И, например, следы, указанного выше антисоветского отряда можно найти в его во многом автобиографичном романе «Вярыгi», в котором представлено полотно трагических событий конца 1920-х — нач. 1930-х годов, имевших место в Смолевичском районе в годы насильственной коллективизации.
Среди литературных персонажей имеющих реальных прототипов — Казик Полегун, крестьянский хлопец, который на момент раскулачивания и высылки семьи, стрелял из припрятанного обреза в одного из «активистов», бежал, скрывался, а потом прибился к антисоветской группе, вместе с которой спалил колхозный коровник.
Предоставим слово писателю.
«Читателю, наверное, интересно знать, кто же такой Зверь – командир небольшой группы людей. Откуда он появился в местных лесах. И почему именно он командир, а не кто-нибудь другой? Все ж таки их тут тринадцать человек.
Так вот. Зверь – сын пана Шептицкого, который в бурные годы октябрьских событий своевременно смог бежать с семьей в Польшу, бросив свое имение на хуторе Алесино.
В 1928 году его сын, двадцатидвухлетний Чесь (Чеслав), ночью перешел польско-советскую границу. За два года нахождения в стране советов он изведал много горя-беды. Ему нужно было как-то добраться по неизведанным тропкам-дорожкам до своего хутора. Сколько раз он был на волосок от смерти. Однако, видно, пресвятая дева Мария помогала ему, и он как-то выкручивался из всяких, казалось бы, безвыходных ситуаций. И в конце концов оказался возле отцовского имения. В имении, в стене, была замазана шкатулка, полная золота. Отец пожертвовал этот клад сыну. Когда покидал имение, клад забрать с собой не смог – его науськивала прислуга. И вот с благословения отца Чесь решил забрать в имении свой клад. Конечно он понимал, что сделать это ему будет непросто..."[11]
Среди «лесных братьев упоминаются Ахрем Осетимский (Асвяцимски), Юрась Пустодомок, Казик Полегун, Добровольский, Игнат Кошельков, а также еще четырех „безымянных“, которых „гэпэушники убили“. Вымышленные это имена, или немного „подкорректированные“, мне, к сожалению, доподлинно не известно.
Есть у писателя в книге эпизод, когда отряд Зверя заночевали в сторожке лесника, которого отряд милиции, шедший буквально по патям „лесных братьев“, потом вместе с женой арестовал и отдал под суд как „пособников и укрывателей бандитов“.
Как пишет в своем романе И.И.Синявский:
»Что же касается бандитов, то они, благодаря леснику, своевременно замели свои следы. Больше их в местных лесах не видели. Возможно, что они удачно перешли границу и навсегда остались в соседней Польше"[12].
По моему мнению, прототипами собирательного образа Шептицкого — Зверя были как атаман Холодинский, так и его предшественник на Смолевиччине Петр Манкевич. Упоминания о последнем удалось найти в следующих архивных документах.
Протокол заседания Президиума Борисовского Уисполкома от 17 октября 1922
Председательствовал тов. Хацкевич
Секретарь Матусевич
Слушали:
Доклад Смолевичского волисполкома о поимке старшим милиционером тов. Устиновичем, политработником Дворкиндтом (Григорий) и делопроизводителем исполкома тов. Парапковичем (Петр) известного бандита Менькевича.
Постановили:
Выразить благодарность указанным товарищам от Уисполкома как самоотверженно и смело рисковавшим жизнью при поимке злостного бандита скрывавшегося три года.
Б)выдать каждому по отрезу на костюм[13]
Некоторые подробности приведены в следующем материале.
«Героическая борьба с бандитом Менькевичем»
Печатный материал для газеты «Звезда» в первый выпуск. Написал Миклашевский. Октябрь 1922 года.
«Петр Менькевич, участник антибольшевистского движения с 1919 года, крестьянин Смолевичской волости (Борисовского уезда), дезертир из Красной Армии. После изгнания поляков ушел с ними, скрывался на территории Польши, периодически наведывался на родину, распространял савинковскую литературу. Был несколько раз арестован — в Смоленске и в Смолевичах, но ему удалось бежать. В последнее время скрывался в лесах и на хуторах Смолевичской волости. Был замечен указанными товарищами во время их экспедиции по деревням с целью пресечения самогоноварения. Его увидели на опушке леса около хут. Черный Лес Жажелковского сельсовета и начали преследовать. Завязалась борьба, в которой он одержал победу, но на выстрелы прибежали люди из местечка Смолевичи и помогли указанным товарищам скрутить „бандита и польского шпиона Менькевича“[14].
О его преступлениях в обоих „документах“ не говорится ни слова.
Однако, если читатель думает, что выявление и поимка самогонщиков (по факту чего, собственно, и погорел Петр Менькевич) тогда было вполне себе безопасным делом, то он глубоко ошибается.
Так, например, в книге „Кароткi нарыс гiсторыi мiлiцыi Беларусi“ вышедшей к 10-летию ее образования, в разделе „Ахвяры мiлiцыi“ был приведен следующий некролог на Александра Адамовича Новикова, из которого можно узнать, что (пер. с бел. мой — А.Т.):
»После демобилизации из Красной Армии (бывший командир)тов. Новиков вступает в ряды милиции и зачисляется начальником конного запаса Шепетовской окрмилиции (Украина) 29 апреля 1924 года.
Прослужив на этой должности до сентября с.г. он по собственному желанию увольняется со службы и 29 ноября, по приезду на родину в Беларусь, снова вступает в ряды милиции, где прикомандировывается в Смолевичский район Минского округа. 7 января 1927 года тов.Новиков, получив сообщение о выгонке гражданином д.Городки Жодинского с/с Смолевичского района Шатилой Апполинарием самогонки, выезжает, чтобы забрать ее и задержать виноватого. После недолгого обыска аппарат и самогон были тов.Новиковым обнаружены. Сев за стол в доме гр.Шатилы, тов.Новиков стал писать протокол. В это время тов.Шатило, самогонщик-рецидивист, не раз отбывавший наказание в остроге за разные преступления, накинулся на тов.Новикова с топором и зарубил его, нанеся ему несколько ран.
9-го января в Смолевичской больнице от глубоких ран в голову тов.Новиков умер"[15].
В книге приведены фотография тов.Новикова и его похорон в местечке Смолевичи.
Видимо, знал писатель и отголоски истории атамана Зубовича.
Так, в указанных мною выше мемуарах Павел Михайлович Хадыки последний вспоминает своего товарища по Минской школе милиции им.Фрунзе, Николая Васильевича Пукальчика, который после окончании школы во второй половине 1920-х годов работал участковым инспектором в Логойском районе, позже – заместителем начальника милиции Костюковичского района, а потом – начальником милиции Узденского района.
«Ему не раз приходилось участвовать в ликвидации банд, уголовных шаек и других паразитических элементов. В 1929г. за активное участие по уничтожению банды и поимки ее главаря – резидента польской дефензивы Зубовича в Логойском районе – Николая Васильевича наградили ценным подарком – часами»[16].
Привожу информации о фигурантах указанной «банды»:
— Гурецкий Константин Федорович, 1898 г.р., урож. хут.Зуевка Логойского района, крестьянин-единоличник, проживал в застенке Вераги Логойского района. Арестован 6.11.1928 г., осужден 4.3.1929 г. по ст.ст.71, 76 УК БССР (содействие польским агентам)к ВМН. Расстрелян 13.3.1929 г. Реабилитирован 2.9.1966 г.[17].
— Довнар Казимир Антонович, 1900 г.р., урож. хут. Цегельня Логойского района, кретьянин-единоличник, проживал на хут.Тумаровщина Логойского района. Арестован 27.1.1929 г., осужден 4.3.1929 г. по ст.ст. 71, 76 УК БССР (к/р деятельность) к ВМН. Расстрелян 14.3.1929 г. Реабилитирован 31.8.1995 г.[18].
— Довнар-Запольский Иван Антонович, 1889 г.р., урож. хут.Гончарово Логойского района, крестьянин-единоличник, проживал на хут.Тумаровщина Логойского района. Арестован 30.10.1928 г., осужден 4.3.1929 г. по ст.ст. 71, 76 УК БССР (к/р деятельность) к ВМН. Расстрелян 14.3.1929 г. Реабилитирован 31.8.1958 г.[19].
— Зубович Болеслав Иванович, 1895 г.р., урож. хут.Кладки Смолевичского района, крестьянин-единоличник, проживал на хут.Гаище Логойского района. Арестован 30.10.1928 г., осужден 4.3.1929 г. по ст.ст. 71, 76 УК БССР (к/р деятельность) к ВМН. Расстрелян 15.3.1929 г. Реабилитирован 31.8.1995 г.[20].
— Зубович Викентий Иванович, 1886 г.р., урож. хут.Кладки Смолевичского района, крестьянин-единоличник, проживал на хут.Гаище Логойского района. Арестован 6.11.1928 г., осужден 4.3.1929 г. по ст.ст. 71, 76 УК БССР (участник шпионской орг.) к 10 годам заключения в ИТЛ. Реабилитирован 2.9.1966 г.[21].
Видимо, Болеслав Зубович и был «главарем банды» и «польским шпионом», поэтому и получил при поимке «высшую меру социальной справедливости» как и еще три фигуранта дела. А вот брат Болеслава Викентий проходил по делу как пособник, поэтому по суду получил только срок.
Но прервем эту ремарку и вернемся собственно к атаману Холодинскому. Об обстоятельствах его окончательной ликвидации говорится в Докладе о политико — моральном состоянии личного состава органов Рабоче — Крестьянской Милиции за второе полугодие 1940 года от 28 февраля 1941г., от имени начальника милиции Минской области Чистякова на имя секретаря Минского обкома партии Матвеева:
«На территории Смолевичского района скрывался бежавший из заключения бандит ХОЛОДИНСКИЙ, который в ноябре 1940 года произвел несколько ограблений и ранил депутата с/Совета.
Принятыми оперативными мерами начальник Смолевичского РОМ тов.ДОНЦОВ и оперуполномоченный того же РОМ тов.КИРБАЙ обнаружили место пребывания бандита ХОЛОДИНСКОГО и организовали засаду для поимки последнего. При задержании бандит ХОЛОДИНСКИЙ оказал вооруженное сопротивление и выстрелом из Нагана ранил в ухо тов.ДОНЦОВА.
Несмотря на ранение тов.ДОНЦОВ вступил в единоборство с бандитом ХОЛОДИНСКИМ. Однако последнему удалось свалить на землю тов.ДОНЦОВА и вырваться из рук, но тов. ДОНЦОВ вместе с подоспевшим на помощь тов.КИРБАЕМ продолжали преследование бандита, который, убегая, отстреливался. При перестрелке бандит ХОЛОДИНСКИЙ был убит. Тов.ДОНЦОВУ и КИРБАЮ за проявленную оперативность и самоотверженность объявлена благодарность и выдано денежное вознаграждение»[22].
Фото: Прокофий Гаврилович Донской. Первые послевоенные годы.
За скупыми строками официальных источников историографии прячется трагедия самого атамана. В административном порядке в конце 1920-х — 1930-е годы в основном высылали целыми семьями. В последнем случае именно смерть ее членов и могла подвигнуть Холодинского на побег и затяжную личную антисоветскую борьбу. Терять ему, в таком случае, было уже нечего. Опять же, без лояльности местного населения ему бы не удалось продержаться так долго.
На «Белорусском мемориале жертв политических репрессий в СССР» есть информация о родственниках атамана, которых коммунисты репрессировали судя по всему и как его «пособников»:
• Холодинский Ефим Романович
Родился в 1890 г., д. Волма Смолевичского р-на Минской обл.; поляк; образование начальное; колхозник, к-з «Красный Октябрь». Проживал: Минская обл., Смолевичский р-н, д. Волма. Арестован 27 сентября 1937 г. Приговорен: «тройка» 31 ноября 1937 г., обв.: 72 УК БССР — А/с агитация. Приговор: ВМН, конфискация имущества Расстрелян 11 ноября 1937 г. Место захоронения — Минск. Реабилитирован 11 января 1989 г. Президиум Минск.облсуда[23].
• Холодинский Кузьма Никифорович
Родился в 1869 г., д. Драчково Смолевичского р-на Минской обл.; белорус; образование н/начальное; крестьянин, единоличное хоз-во. Проживал: Минская обл., Смолевичский р-н, д. Драчково. Арестован 24 декабря 1932 г. Приговорен: «тройка» 2 января 1933 г., обв.: 72 УК БССР — А/с агитация. Приговор: 3 года лиш.права прож.в 12 н.п. СССР сроком на 3 года ИТЛ. Реабилитирован 23 сентября 1961 г. Президиум Минск.облсуда[24].
• Холодинский Степан Кузьмич
Родился в 1900г. в д. Остров Смолевичского р-на Минской обл.; белорус; образование н/начальное; крестьянин, единоличное хоз-во. Проживал: Минская обл., Смолевичский р-н, д. Остров. Арестован 24 декабря 1932 г. Приговорен: «тройка» 2 января 1933 г., обв.: 72, 75 УК БССР — член а/с группы, а/с агитация.
Приговор: 5 лет ИТЛ Реабилитирован 25 марта 1961 г. Президиум Минск.облсуда[25].
Не исключаю и оказание содействия атаману со стороны милиционеров из числа местных уроженцев. Уж больно ловко ему удалось как минимум дважды выскользнуть из их засад. Возможно косвенное подтверждение этого можно найти в ведомственной книге «Память» МВД РБ. В числе перечисленных там сотрудников милиции и военнослужащим внутренних войск, погибших при исполнении служебного и воинского долга, находим:
Холодинский Игнатий Никифорович,27.09.1903 г.р., урож. д.Волма Смолевичского р-на Минской обл. Погиб в июле 1941г. На время начала ВОВ состоял на должности оперуполномоченного ОБХСС УРКМ НКВД БССР. Специальное звание — старший лейтенант милиции[26].
И уж не младший ли это брат указанного выше репрессированного Холодинского Кузьмы Никифоровича?
Опять же, не от хорошей жизни в окончательной поимке атамана участвовали лично начальник районной милиции, хотя весь штат которой и состоял на 1940г. из 9 человек: начальник, оперуполномоченный уголовного розыска, два его помощника, 4 участковых уполномоченных и начальник паспортного стола[27]. Ведь об окончательной ликвидации «банды» вместе с атаманом было отрапортовано еще в 1938г.[28]!
Правда из известных источников не совсем понятно, скрылся ли тогда сам Холодинский, или же будучи задержан, вновь совершает побег, а следом, в 1940-м, и очередной теракт – стреляет в депутата сельского Совета, возможно, не без участия которого и была последний раз ликвидирована его «банда».
Надо думать, что только угроза самому оказаться на скамье подсудимых, в случае, если оперативно-розыскные мероприятия по задержанию чрезвычайно опасного для местной власти вооруженного нелегала затянутся, или, что еще хуже, он совершит очередной теракт, заставило не рядового милиционера позабыть про все руководящие дела и сидеть в засаде, на месте своих подчиненных. Дело явно было взято на контроль высоких милицейских и партийных органов в самом Минске. И еще одной «осечки» ему бы явно уже не простили. Поэтому, судя по всему, и не стояла задача, взять атамана живым.
Ссылки
[1]Очерки истории милиции Белорусской ССР 1917-1987. Мн. «Беларусь», 1987г. С.100.
[2]Хадыка П. Записки солдата. Изд. «Беларусь». Мн. 1971. С.117.
[3]Прокуратура Республики Беларусь (1922-2007) /Прокуратура Минской области / Составители: М.В.Снегирь, С.В.Скарулис/ Молодечно. УП „Типография “Победа». 2007.С.156-157; Прокуратура Республики Беларусь (1922-2012) /Прокуратура Минской области/ История и современность/ Составители: А.М.Архипов, Т.Ф.Калинина/ Мн. «Адукацыя i выхаванне». С.97.
[4]Процька С.С. Мае каранi. Мiнск. 2003. С.28-36.
[5]Очерки истории милиции Белорусской ССР 1917-1987. С.100.
[6]Грамыка Аляксандр. I у мiрны час, як на вайне/ 80-годдзю Смалявiцкай мiлiцыi прысвячаецца/, Борисовская укрупненная типография им.1 Мая, 2004, С.14-15.
[7]Громыко А.С. Профессия быть на страже. Очерки о милиции. Смолевичи. 2014. С.28.
[8]Там же.
[9]Очерки истории милиции Белорусской ССР 1917-1987. С.100.
[10]Iван Сiняускi. Вярыгi. Мiнск. ЛМФ «Неман». 2001. С.251.
[11]Там же. С.256.
[12]Очерки истории милиции Белорусской ССР 1917-1987. С.100.
[13]ГА Минской области. Ф.35. О.1. Д.63. С.290
[14]Там же. С.300-300(об).
[15]Кароткi нарыс гiсторыi мiлiцыi Беларусi Менск. 1927.С.195-196.
[16]Хадыка П. Записки солдата. Мн. Изд. «Беларусь», 1971, С.103-105.
[17]Памяць. Лагойскi раен. У 2 кнiгах. Кн.2. Мн. «Беларуская энцклапедыя». 2004. С.144; ru.openlist.wiki/Гурецкий_Константин_Федорович_(1898); base.memo.ru/person/show/2797882.
[18]Там же. С.147; ru.openlist.wiki/Довнар_Казимир_Антонович; base.memo.ru/person/show/2799972.
[19]Там же; ru.openlist.wiki/Довнар-Запольский_Иван_Антонович_(1889); base.memo.ru/person/show/2800038.
[20]Там же. С.150; ru.openlist.wiki/Зубович_Болеслав_Иванович_(1895); base.memo.ru/person/show/2805981.
[21]Там же; ru.openlist.wiki/Зубович_Викентий_Иванович_(1886); base.memo.ru/person/show/2805983.
[22]Государственный архив Минской области. Ф.1п., Оп.9а, Д.187, С. 233-234, 237-239, 246-247, 249; Милиция Минской области 1939 — 1999/ История и современность/ УВД Миноблисполкома. Мн. Изд. «НОВИК». 1999. С.19; Грамыка Аляксандр. Там же. С.117.
[23]http://lists.memo.ru/d35/f72.htm; Памяць. Смалявiцкi раен. Жодзiна. Мн. БЕЛТА, 2000, С.166.
[24]Там же.
[25]Там же.
[26]Память/Сотрудникам органов внутренних дел и военнослужащим внутренних войск МВД Республики Беларусь, погибшим при исполнении служебного и воинского долга Посвящается/, Мн., БЕЛТА, 2006, С.137.
[27]http://www.uvd-mo.gov.by/ru-go-rovd/smolevichi/.
[28]Очерки истории милиции Белорусской ССР 1917-1987. С.100.
Литература:
[1]Iван Сiняускi. Вярыгi. Мiнск. ЛМФ «Неман». 2001. 304 стр.
08 января 2016г.
0 комментариев