История
  • 5226
  • ДЕЛО о повешении попа Конопасавича / или ПРАВДА о «ЗВЕРСТВАХ» повстанцев 1863-1864 гг.

    Андрей ТИСЕЦКИЙ — СЫЩИК от ИСТОРИИ
    «Беларуское историко-детективное агентство»


    Летом 2008 года, путешествуя по местам, где жили мои предки, я впервые побывал и в деревне Богушевичи Березинского района Минской области. Разыскивая на местном старинном кладбище могилу своего прапрадеда Сергея Белезяка, обнаружил довольно новый гранитный памятник, надпись на котором меня, мягко сказать, весьма озадачила. Гласила она следующее: «Здесь покоится прах Священника Богушевичской церкви Даниила Конопасевича, повешенного польскими мятежниками 23 мая 1863 года». Увиденное заставило задуматься над тем, что же на самом деле произошло в Богушевичах в 1863 году.



    Еще не зная обстоятельств того, что имело тут место почти полтора столетия назад, я был возмущен уже самой формулировкой «польские мятежники» и установкой в суверенной Беларуси памятника явно коллаборационисту, помогавшему царским властям подавлять национально-освободительного восстание, в котором наши предки в очередной раз попытались сбросить с себя ярмо поработителей.

    А через три года после поездки, я познакомился с березинским краеведом Игорем Леонидовичем Жуковским, который и рассказал мне, что памятник был первоначально установлен на могиле Конопасевича еще в 1870 году на средства Минской православной епархии; во время польско-большевицкой войны 1920 года был утрачен и восстановлен только совсем недавно, в 1999 году, по инициативе покойного учителя истории богушевичской средней школы Петра Аврамовича Прибыткина, главного автора и составителя районной книги «Памяць».



    Фото: еще первый памятник Д.Конопасевичу. Дореволюционные годы.

    По словам Игоря Леонидовича, уже после восстановление памятника, что сразу было воспринято как благое дело, им был прочитан публицистический очерк Владимира Короткевича (в соавторстве с А.Мальдисом) «Горад паўстае 1863-1864», что заставило его кардинально изменить свое отношение к повешенному, и развенчало тот ареол мученической смерти, созданный вокруг него стараниями московской православной церкви.

    Вот что пишут белорусские писатели и публицисты:

    «… Попы, подбивали крестьян против повстанцев, говоря, что это паны, которые решили вернуть пригон. И темное крестьянство там-сям верило им, и не шло в партии, а где-нигде и помогало властям. В Кареличах, например, крестьяне во главе с попом сделали обыск у подозреваемых крестьян и мелкой шляхты. Те, у кого было найдено оружие, или медальоны, или патриотичные пояса с гербом были схвачены. Их вели, чтобы отдать в руки властей, и били. Били те самые крестьяне, за счастье которых эти люди рисковали жизнью» [1].

    Кроме этого, читаем:

    «… 8 мая (1863 г.) в двадцати верстах от Игумена, около деревни Юровичи, загремела пятичасовая битва. Карателям удалось разгромить инсургентов. Были захвачены пленные. Началась расправа. Один из раненых повстанцев просил пить, и тогда поп Конопасевич, руководствуясь видать учением о христианской милости, насыпал ему в рот песка. Позже этого попа инсургенты повесили на перекладине собственных ворот, чем дали официальной прессе повод кричать о «преступлениях»[2].

    Еще в одном месте, касающемся времени окончательного подавления восстания и последовавших на Минщине репрессий со стороны властей, находим следующее:

    «… Царизм хотел стереть даже самые незначительные местные отличия, даже названия минских улиц. Збаровая была переименована в Преображенскую, Воложская – в Крещенскую, другие – в Богодельную, Губернаторскую. Даже от названий смердело ладаном и плетью, смесью поповщины и казармы, чем, по сути, и стала империя»[3].

    Хорошо определена суть тогдашней России, что, между прочим, определяет и суть России нынешней, — «смесь поповщины и казармы».

    А в 2013 –м, в год 150-летия начала национально-освободительного восстания на землях бывшей Речи Посполитой и в том числе бывшей Литве, а сейчас Беларуси, на сайте российской «пятой колонны» в нашей стране — «Западная Русь» я нашел книгу священника Гордея Щеглова «Год 1863. Забытые станицы». Как гласит информация сайта, книга эта, изданная в 2005 году и дважды переизданная, повествует (дословно) «о малоизвестных станицах польского национально-сословного восстания 1863-1864 годов и посвящена, главным образом, судьбам двух православных церковнослужителей – священника Даниила Конопасевича и псаломщика Федора Юзефовича, убитых повстанцами»[4].



    Надо отдать должное автору, он проделал немалую работу: проштудировал большое количество архивных документов и редких дореволюционных печатных изданий; освятил в своей книге события, имевшие место на Игуменьщине накануне, в ходе и после подавления восстания. Но! Сама трактовка исторического материала свелась у отца Гордея к верноподданническому восхвалению той самой «смеси поповщины и казармы», о которой и вел речь В.Короткевич и А.Мальдис в цитируем выше очерке.

    Да к тому же многие факты автор умалчивает, или даже искажает. Уже одно его давным-давно развенчанное, как совершенно ненаучный миф, разделение белорусов по религиозному принципу на католиков – поляков и православных – русских, не выдерживает никакой критики. Белорусов — литвинов у автора вообще нет, и быть, согласно поддерживаемой им шовинистической концепции, не может.

    Патриотизмом у автора это априори любовь поляков к Польше, а русских (читай православных, в том числе и беларуских) – к России. Автор умышленно обходит стороной тот факт, что после захвата Речи Посполитой тремя агрессорами: Россией, Австрией и Пруссией, большинство жителей Великого Княжества Литовского, входившего в нее на правах конфедерации более двух столетий, считали себя к концу 18 века поляками только как граждане общего союзного государства, по тому же самому принципу, по которому многие нынешние белорусы, бывшие граждане СССР, продолжают считать себя русскими только по причине того, что в этой стране всячески акцентировалось внимание на том, что жители собственно РСФСР и составляли костяк государства.

    Подчеркиваю, что поэтому же самому принципу выходцы из ВКЛ считали себя поляками только как граждане РП. Когда же дело касалось национальности, то они отождествлялись как литвины, т.е. белорусы, в нынешнем понимании. Как тогда говорилось: «Роду литовского, нации польской», что признают даже коллеги Г.Щеглова по «цеху обрусителей» В.В.Шимов («Западнорусская Атлантида» (ч.3) интернет-портал «Западная Русь»[5] и К.Аверьянов (там же «Происхождение названия «Белая Русь»[6]).

    Но, чтобы не быть голословным, предлагаю обратиться к изучению и анализу информации и источников, которые использовал в написании своей работы о.Гордей, а также тех, о которых он не знал, или же знал, но «скромно» умолчал о них.

    Итак, отец Даниил родился в 1832 году в селе Дороги Бобруйского уезда Минской губернии в семье постуниацкого священника. Окончил Слуцкое духовное училище, а в 1855 году и Минскую духовную православную семинарию. Был женат на сироте, дочери священника, Елене Ивановне Турцевич, которая после смерти родителей жила и воспитывалась у деда по матери – священника Михаила, служившего в то время в селе Лошница Борисовского уезда [7].



    Фото: Лошницкая церковь Святого Духа в Лошнице в первые послевоенные годы

    В 1856 году Д.Конопасевич был назначен священником Кресто-воздвиженской церкви в местечко Богушевичи Якшицкой волости Игуменского уезда, которое в то время принадлежало крупным белорусским землевладельцам Свенторжецким[8].

    Перед рукоположением в священнический сан, Д. Конопаснвич принес так называемую генеральную верноподданническую присягу императору Александру II и его наследнику великому князю Николаю Александровичу, от содержания которой веет настоящей средневековой азиатской дикостью Московской автокефальной православной церкви и российских императоров.

    В частности, в ней говорится следующее: «Аз нижеименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием, что хощу и должен Его Императорского Величеству… верно и нелицемерно служить, и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови, и все к Высокому Его Императорского Величества Самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять и при том, по крайней мере, стараться споспешествовать все, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может.

    О ущербе же Его Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и недопущать тщатися, и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, и поверенный и положенный на мне чин, … и как я пред богом и судом Его страшным в том всегда ответ дать могу, как суще мне Господь душевно и телесно да поможет»[9].

    Дикая, по своей сути, для современного христианина присяга, якобы сугубо божьих людей, по содержанию соответствовала той, которую принимали солдаты и офицеры Русской Императорской армии и фактически относила православных священников к военному сословию. К тому же из самого ее текста следует, что первоочередная задача такого сословия в Северо-Западном крае, считай колонии, сводилась к утверждению и закреплению среди «тутэйшых» владычества московских царей.

    Собственно, божьи дела отодвигались на второй план. Согласно же ныне действующим нормам международного права, священники, точно следовавшие подобным присягам своим правителям, и вовсе автоматически приравнивались бы к шпионам и бандитам, на которых не распространяются правила Женевских конвенций «О защите жертв войны» 1949 года и Дополнительного протокола к ним 1977 года.

    Интересно, что на время окончания провальной для России Крымской компании, в деревне Беличаны Игуменского уезда проживал у своей сестры родной дядька Д.Конопасевича по матери, бывший учитель Ляжинского духовного училища, студент семинарии Терентий Иванович Мицкевич. Последний, проведав о приготовлении местной шляхты к мятежу, написал в Петербург анонимный донос. Проверку по нему проводили патриотически настроенные чиновники. В результате анонимщик был выявлен и стараниями местных магнатов препровожден в Суздальский монастырь. Дело же было закрыто за недоказанностью [10].

    Примерно в это же самое время фактическим владельцем имения Богушевичи стал Болеслав Чеславович Свенторжецкий (1831-1888). Родился он в Минске. Учился в Виленском дворянском институте, Петербургском университете. Был женат на Лауре Казимировне Завадской, племяннице известного на Минщине богача-магната Льва Ошторпа. Служил в Минском дворянском депутатском собрании, принимал участие в разработке условий крестьянской реформы 1861 г. В восстании 1863-1864 гг. исполнял обязанности комиссара объединенных повстанческих отрядов Минской губернии, действовавших на территории Игуменьщины под руководством С. Лясковского. За его задержание была назначена награда в 10 тысяч рублей серебром. Осенью 1863 года бежал за границу[11].



    Фото: Лаура и Болеслав Свенторжецкие

    17 апреля 1863 года в имении Богушевичи собралось около 30 человек, вооруженных ружьями, пистолетами и саблями, готовых принять участие в восстании. В здании волостного правления Свенторжецкий сорвал со стены портрет императора и зачитал манифест, которым объявил крестьянам, чтобы «не платили никаких податей, не давали рекрут, и что землю отдает он им в дар», заверив при этом, что все книги и бумаги в богушевичской канцелярии уничтожены [12].

    В тот день отец Даниил отсутствовал в Богушевичах. Жена его, увидев на улице повстанцев, подумала, что это приехали за ее мужем, в страхе схватила на руки малолетнего сына и побежала к дому псаломщика. Обнаружив, что двери заперты, она в каком-то порыве отчаяния, разбила окно, порезала себе руку и, не достучавшись ни до кого, пошла в волостное правление. Придя туда, встретила большое собрание повстанцев и среди них двух знакомых – Болеслава Свенторжецкого и отставного штаб-ротмистра Гектора Коркозовича из имения Логи.

    Увидев испуганную женщину с ребенком, повстанцы тотчас же спросили, почему она окровавлена, и, узнав, что это не по их вине, успокоились. Когда же ее спросили о причине прихода, она стала просить собравшихся, чтобы они не трогали ее мужа. Жене священника объяснили, что никто его не тронет, если он не будет мешать их делу. В тот же день повстанцы ушли из Богушевичей.

    Возвратившись домой, отец Даниил, узнав о случившемся, тотчас же отправился в волостное правление. Там он нашел разорванный и брошенный на пол портрет императора Александра II, а на столе – массу оставленных прокламаций, в которых провозглашалось о восстановлении Речи Посполитой и ее прав, объявлялись льготы крестьянам, и звучало воззвание к ним вступать в ряды повстанцев. Отец Даниил, собрал прокламации, порвал их и бросил в топившуюся печь, а разорванный портрет забрал к себе домой. Свидетелем этого был сочувствовавший мятежникам писарь Рогальский.

    В тот же вечер отец Даниил верхом на лошади направился в Игумен, чтобы сообщить о случившемся в Богушевичах представителям власти. Однако человек, которому он рассказал об этом – исправник Сущинский, — был связан с повстанцами. Из Игумена отец Даниил поскакал в Минск, где также обо всем доложил архиепископу Минскому и Бобруйскому Михаилу (Голубовичу)[13].

    Через некоторое время после возвращения Д.Конопасевича из Минска, в Богушевичи пришел российский военный карательный отряд. Во время короткого отдыха офицеры первым делом посетили дом отца Даниила. Как пишет Г.Щеглов, возможно, они хотели узнать у него о месторасположении повстанцев, но, (по его авторскому мнению) это было бессмысленно, так как последние постоянно меняли места стоянок, и даже при большом желании нельзя было в точности сказать, где конкретно находиться их отряд. [14].

    При написании своего труда Г.Щеглов использовал книгу «Пятидесятилетие (1839-1889) воссоединения с Православной церковью Западно-русских униатов. Соборные деяния и торжественные служения 1839г. – СПб.: Синод. Тип., 1889». В ней мы, в частности читаем: «Явясь къ архипастырю своему (архиепископу Минскому и Бобруйскому Михаилу (Голубовичу) Т.А.), онъ (Конопасевич -Т.А.) рассказал ему о своемъ положенiи и о действiяхъ Свенторжецкого. Для уничтоженiя мятежной шайки отправлен былъ отряд войска, который остановился для отдыха в Богушевичахъ. Офицеры отправились къ священнику и были не только радушно имъ приняты, но (Внимание! – А.Т.) и получили указанiя, как пройти къ лагерю мятежниковъ. Шайка была уничтожена, а на другой день о.Конопасевичь приглашен былъ на место сраженiя исповедать и причастить Св. Тайнамъ раненыхъ Православныхъ воиновъ и похоронить павшихъ»[15].

    Т.е. в оригинале текста речь идет о том, что именно Д.Конопасевич указал карательному отряду российских войск майора Григорьева местонахождение повстанцев под Юровичами. Следовательно, Г.Щеглов сознательно пытается ввести читателей в заблуждение по поводу ангельской и чисто духовной сущности отца Даниила.

    У повстанцев во многих местах была агентура. Во всех присутственных местах и канцеляриях они имели своих людей. Это же касалось и местной полиции. Вот что писал по этому поводу в одном из донесений председатель следственной комиссии по полевым делам полковник Б.К. Рейхарт: «…неудобством при теперешних обстоятельствах оказывается то, что полиция городская и земская без малого изъятия состоит из католиков, впрочем, и некоторые туземные православные (бывшие униаты) не лучше их, особенно у которых жены католички»[16].

    Хочу обратить внимание читателя на открыто колониальное понятие представителя российской оккупационной администрации – «туземные православные». Сейчас это звучит по меньшей мере дико, а тогда это было нормой, т.к. бывшие униаты, насильственно переведенные в православие российского толка, полноценной паствой главной государственной церкви восточного соседа тогда еще не считались.

    Бывший лекарь отряда Лясковского, Владислав Людвигович Баратынский, вернувшись из ссылки в Сибири, написал воспоминания о своем участии в восстании, публикованные в нескольких номерах журнала «Русская Старина» за 1886 год. Естественно поданы они были в форме «раскаяния грешника», иначе их просто не пропустила бы в печать российская цензура. Тем не менее, мемуары эти содержат в себе ценную информацию по нашему «Делу», т.к. исходят от непосредственного участника рассматриваемых событий со стороны повстанцев, а не власти.

    Так, мы узнаем, что, посылаемые за припасами члены отряда, доложили Лясковскому, что «священник Конопасевич разъезжает с казаками и уговаривает крестьян преследовать мятежников»[17]. «Священник села Богушевичи, Конопасевич, — вспоминал Баратынский, — верный своему долгу и присяге, сильно действовал против нас: зная хорошо местность, он удачно нас выслеживал, а, имея влияние на прихожан, уговаривал их содействовать своим властям, не признавал нашего жонда народоваго, ни комиссаров, ни начальников, уничтожал собственноручно все наши грамоты, прокламации и т.п.» [18].

    Баратынский пишет, что «надо предполагать, донесение было не выдумкой, ибо наш начальник был очень осторожный человек, и вовсе не кровожаден»[19]. «Поведение богушевичского священника вызвало злобу мятежного нашего начальства», пишет далее бывший инсургент, «и оно посылало ему, в разное время три предостережения, как тогда водилось».

    По его утверждению, всякому невоенному лицу, замеченному в противодействии «польскому» делу, прежде суда посылались три предупреждения, после чего производился суд и расправа. Так, якобы, было и в случае с Конопасевичем, однако священник, по утверждению Баратынского, не внял предупреждениям и «продолжал действовать по-своему».

    Тогда Лясковский созвал совет из штаба и начальников отделений, на котором отца Даниила приговорили к смертной казни. В совете участвовал и Болеслав Свенторжецкий. Однако он, по свидетельству одного из участников, уговаривал Лясковского дать возможность священнику уйти из местечка, не желая его смерти [20].

    Говорили, что отцу Даниилу была подброшена записка приблизительно следующего содержания: «Отец Конопасевич! Будь уверен, что ты останешься в живых тогда, когда ни одного из нас не останется». [21].

    По мнению Г.Щеглова, эта записка и могла быть одним из упомянутых «предупреждений» [22].
    Известно, что управляющий Богушевичским имением Малиновский настоятельно советовал отцу Даниилу уехать в Бобруйскую крепость, тогдашний оплот российских оккупантов на землях захваченной ими исторической Литвы-Беларуси.

    Как считает Г.Щеглов, не исключено, что управляющий действовал по просьбе самого Свенторжецкого, пытавшегося спасти священника от насильственной смерти [23].

    Для исполнения приговора Лясковский отправил отряд «охотников», которых набралось около 40 человек. Возглавлял их шляхтич Альбин Тельшевский, бывший в партии начальником «шустки» — отделения из шести человек. По свидетельству очевидцев, в числе «охотников», кроме Тельшевского были шляхтичи Липинский, Казимир Окулич, Болеслав Окулич, Владислав Баратынский, канцелярист Михайловский, столяр Булынко, крестьяне Яков Сакович и Александр Подолецкий, крестьянин Матвей Сакович (уроженец Богушевич), а также некие Казимир Козловский, Демидович, Рейтовст из Слуцка, Ковалевский. Часть отряда, в том числе и Баратынский, отправилась в Богушевичи для другого дела и непосредственно в казни не участвовала[24].

    23 мая 1863 года повстанцы прибыли в Богушевичи и направились к дому Д.Конопасевича. Жену его вместе с ребенком заперли в кухне. [25]. А по приказанию Тельшевского Ковалевский, Михайловский, Подолецкий и Булынко схватили отца Даниила и вывели на середину двора. Тельшевский зачитал священнику обвинения против него и приговор штаба. После чего приказал повесить. Когда отец Даниил сделал какое-то возражение, Подолецкий «с бранными словами схватили его за волосы», Михайловский накинул веревку на шею, а Булынко влез на ворота и привязал ее там. [26]. Повесили отца Даниила на воротах собственного двора. Приведение приговора в исполнение никто из его домашних не видел, так как ворота находились за той стеной кухни, где окон не имелось[27].

    Вот как описывает Баратынский возвращение «охотников» в отряд: «Мы шли скорым шагом; все молчали под тяжелым впечатлением случившегося, разговор не клеился, хотя мы с Л[ипин]ским и приставали с расспросами то к тому, то к другому, как было дело, кто исполнил роль палача и т.п. интересные в то время для нас вопросы. Но нам отвечали односложно, неохотно: видно, что всем было не по себе»[28].

    Итак, отец Даниил Конопасевич фактически «пал смертью храбрых» «за Матушку Россию» и ее «Царя-батюшку. Повстанцы же в данном деле совершили отнюдь не преступление, а акт возмездия, хотя и чувствовали себя после этого не самым лучшим образом. Что и понятно, ведь в отличие от царских карателей не были они, по своей сути, ни профессиональными палачами, ни убийцами.

    Совершили ли они преступление, согласно Свода Законов Российской Империи? – Безусловно да. Но имела ли место в их действиях элементарная самооборона? – Также да. И, наконец, имели ли они моральное право поступить так, как поступили? – безусловно имели.

    В соответствии с приказами военного министра Российской империи за 1864 г. за номерами 174 и 175 военные действия при усмирении польского мятежа 1863 г. в губерниях Виленского военного округа непосредственно по Минской губернии считались за компанию в период с 7 апреля по 4 сентября 1863 г.

    Получается, что действия Д.Конопасевича в рамках этого периода времени до его казни 23 мая 1864 года юридически, учитывая исполнения им присяги, можно приравнивать к действиям солдат российской императорской армии, со всеми вытекающими из этого последствиями.

    Игуменские же повстанцы казнили его, действуя в рамках манифеста польского правительства от 20 января 1863 г. Именно последнее, вместе с Временным правительством Литвы и Беларуси, их манифестами и инструкциями они считали единственно законными на землях захваченной Российской Империей исторической Литвы, Руси и Жмуди.





    Далее следует Инструкция Временного провинциального правительства Литвы и Белоруссии командирам повстанческих отрядов.
    Не позднее 27 февраля 1863 г.
    Фотокопия. Печатный документ. Восстание в Литве и Белоруссии в 1863-1864 гг. Москва, 1965. С. 9-10.
    На польском языке с переводом на русский язык.




    И вот ведь не возникает же у господ «обрусителей» никаких сомнений по поводу казни белорусскими партизанами Второй Мировой немецко-нацистских пособников. Так в чем же дело? Или холуи царских захватчиков белорусскому народу должны быть милее гитлеровских холуев? Вопрос конечно риторический и лично я между ними никакой разницы не вижу. Ряса священника в данном случае сути дела не меняет. А спекулятивные сравнения событий белорусской национальной истории с антитеррористическими операциями российских кавказских войн конца XX – начала XXI вв., что имеют место в опусах господ «обрусителей», в данном случае совершенно неуместны.

    В приводимых Г.Щегловым цитатах из воспоминаний Баратынского о т.н. «зверства инсургентов» последние выглядят куда как благороднее российских оккупантов, и их верных коллаборантов, подобных Д.Конопасевичу. Мы уже знаем, что С.Лясковский был «совсем не кровожаден». А вот, к примеру, как строились взаимоотношения повстанцев и местных крестьян. По свидетельствам Баратынского, чтобы успешнее скрываться от преследования, отряду приходилось прибегать к провожатым из числа последних, бравших с повстанцев за услуги огромные деньги – 30 рублей в день.

    Оставшись без поддержки, отряд вынужден был самостоятельно добывать провизию. Когда наступало время ночлега, и инсургенты располагались на отдых, Лясковский выбирал несколько человек «охотников» — добровольцев и поручал им добыть каким-либо способом провизию. Они шли в ближайшую деревню, причем нередко занятую русскими войсками, и незаметно договаривались с кем-нибудь из знакомых о доставке провианта в условленное место. Баратынский пишет, что за все получаемое от крестьян приходилось платить втридорога, иначе невозможно было бы продержаться в лесу даже неделю. Он вспоминал, как однажды, чтобы поесть, должен был заплатить за яичницу из десятка яиц огромные по тем временам деньги — три рубля!»[29]. Вот вам и разбойники!

    А вот так действовали настоящие головорезы. Г.Щеглов в своей книге скромно умалчивает о том, что накануне казни попа Конопасевича, 22 мая 1863 года, в Вильно был расстрелян викарный ксёндз Ишора (Лидский повет). Военный суд приговорил его к расстрелу всего лишь за чтение манифеста национального правительства в январе 1863 года, и призыв населения к восстанию. «От доминиканского монастыря, который был преобразован в тюрьму, под конвоем его повели по улицам города на Лукишкинскую площадь и здесь наказали всенародно, не снимая сана священнослужителя»[30].

    На следующий же день после казни Д.Конопасевича, 24 мая 1863 года, в Лиде на базарной площади при скоплении народа, также за чтение крестьянам манифеста Национального Комитета и призывы их к мятежу, по конфирмации начальника Северо-Западного края Муравьева-Вешателя были расстреляны настоятель Виварского костела ксендз Раймонд Земацки и сын землевладельца Лидского уезда Альберт Ляскович[31]. Не помогли ксендзу на судебном процессе и свидетельские показания о том, что его заставили прочесть повстанческий документ. [32]. Никаких трех предупреждений, как это было принято в отряде Лясковского, ему, конечно же, никто не выносил.

    Всего же на территории Беларуси по состоянию на 1 января 1865 г. было казнено восемь католических священников (Ишора, Земацки, Дайлид, Гаргас, Фальковски, Нарейка, Рачковски, Мацкевич), что на одного человека больше, чем по официальным данным российских властей [33]. Причём каждый второй из них был казнен только за чтение манифеста национального (считай союзного -Т.А.) правительства [34].

    Среди архивных документов НИАБ, относящихся к восстанию можно найти также рапорт от 21 июня 1864 г. мирового посредника 3-го участка Минского уезда графа Ржеусского временному военному губернатору Минской губернии В.И.Заблоцкому о пьянстве, грабежах и преступлениях солдат Коломенского пехотного полка и военного начальника 3-го стана Минского уезда поручика Астафьева в ходе проведения обысков в уезде [35].

    Там же имеется «Ведомость о сожженных русскими войсками деревнях (околицах) и о количестве крестьян, однодворцев, шляхты и других лиц, высланных из них из Беларуси за участие в восстании». Всего перечислено 33 населенных пункта (список неполный – Т.А.), с общим количеством населения 1755 человек[36].

    Находится в Архиве и «список (за август 1863 года) однодворческих и шляхетских обществ Игуменского и Новогрудского уездов, подозреваемых в поддержке повстанцев, с указанием количества семей, предполагаемых к выселению». На Игуменщине таких деревень и околиц перечислено 17, с общим количеством населения 666 человек. [37].





    В поименном списке (от 30 апреля 1863 года) значатся 9 семей, проживавших в околицах Репище и Тарногурка Игуменского уезда, предназначенных к выселению в Томскую губернию за поддержку повстанцев [38]. Не менее интересен и рапорт временного командующего войсками в Минской губернии генерал-лейтенанта В.И.Заблоцкого виленскому генерал-губернатору М.Н.Муравьеву о военных действиях против повстанцев у д.Сутин Игуменского уезда и необходимости высылки ее жителей (в собственно Российские губернии — Т.А.) за поддержку повстанцев[39].




    Наконец, стоит упомянуть Указ Минского губернского правления игуменскому уездному стряпчему о донесении губернскому правлению о конфискации имущества осужденных участников восстания Адама Бересневича, Винцента Войны и иных 23 лиц» от 22 февраля 1864 года [40].

    И это только небольшая часть массива документов, касающихся репрессий царских властей непосредственно на Игуменщине. Объективности ради хочу сослаться и на свидетельства жертв восстания со стороны крестьян, подбиваемых попами и официальными властями на борьбу с мятежниками.

    Так Г.Щеглов, со ссылкой на книгу статского советника Ф.Д. Воинова, приводит сведения о том, что люди из отряда Лясковского помимо Конопасевича повесили также крестьян Бурака, Фуренку и Дышлевича[41]. Как мною уже было выше указано, при написании своего труда он (Г.Щеглов) использовал и книгу «Пятидесятилетие воссоединения с Православной Церковью Западно Русских униатов. Соборные деяния и торжественные служения1839г. – СПб.: Синод.тип., 1889.

    В главе «Краткое сказание о лицахъ, большею частью изъ возсоединенныхъ духовнаго и светскаго звания, каторыя въ последнюю Польскую смуту засвидетельствовали своимъ исповедничествомъ и даже мученическою кончиною крепость своей Православной Веры и своей любви к Россiи, и список (из 63 лиц – Т.А.) некоторыхъ из сихъ страдальцевъ» читаем: Минской губернiи (8 человек – Т.А.):

    Повешены въ Iюле мятежниками шайки Лясковского: 52)Вуракъ, крестьянинъ Игуменскаго уезда, деревни Озерецъ, 23 летъ, и 53)Фурежъ, Иванъ, крестьянинъ того же уезда, деревни Скриль, 22-хъ летъ, 54)Гусакъ, Кириллъ, крестьянинъ того же уезда деревни Турина, 41-года. Повешенъ шайкою Собека. (Фамилии в двух разных источниках несколько разняться — Т.А.)[42].

    Напрашивается вывод о причастности казненных к преследованию повстанцев в составе отрядов сельской стражи. Возможно, вместе с Конопасевичем они проявили себя после битвы у Юровичей. Так, майор Григорьев, отряд которого оставался там еще два дня после него (10 и 11 мая), в своем рапорте пишет следующее: «Примечательно, что, когда местным крестьянам поручили собрать в лесу убитых и раненых повстанцев, те отвечали: «пусть гниют» — об убитых, «пусть дохнут» — о раненых» [43].

    Возвращаемся к списку «страдальцевъ»:

    47) Андросюкъ, Герасимъ, крестьянин деревни Новосела (Новоселки – Т.А.), Игуменскаго уезда, 45-ти летъ,

    48) Казань, Петръ; 41-го года,

    49) Варивончикъ, Антонъ, 53-х летъ, и

    50) Горбачикъ, Дорофей, 44-хъ лет.

    Все они убиты въ апреле 1863 г. в деревне Новоселкахъ, во время боя крестьянъ, съ собравшимися туда в домъ помещика Крупскаго вооруженными людьми, готовившимися присоединиться къ шайке мятежниковъ»[44].

    На интернет-портале «Архивы Беларуси», я нашел документ от 24 мая 1863 г. «Показания крестьянина фольварка Новоселки Игуменского уезда Григория Андросика, данные в канцелярии Минского гражданского губернатора, о нападении повстанцев 21 апреля 1863 года на д.Новоселки и убийстве и ранении нескольких крестьян».

    Опрошенный подтверждает, что все случившееся стало следствием того, что крестьяне попытались захватить прибывших в фольварок помещика Крупского инсургентов, т.е. последние действовали в рамках самообороны. Г.Щеглов об этом скромно умалчивает, прекрасно зная при этом про обстоятельства дела[45].

    Кто же стоял за действиями крестьян деревни Новоселки?

    В статье ««За Святую Русь мы не пощадим ни живота, ни достояния нашего!»» на сайте «Западная Русь» среди т.н. «Всеподданнейших писем», что, печатались в имперских газетах в 1863 году, якобы от лица крестьян и простых обывателей Северо-Западного края, в качестве инструмента контрпропаганды восстанию, находим следующее:

    Газета «Виленский вестник» 19 марта 1863г. № 29.

    «Виленский генерал-губернатор В.И.Назимов представил министру внутренних дел 22 письма из Минской губернии с изъявлением всеподданнейших чувств Государю Императору, поданные крестьянами, вышедшими из крепостной зависимости и другими лицами сельского и городского населения Минской губернии.

    Письма эти вызваны были настроением и стремлением части местного польского дворянства, обнаружившимися в различных заявлениях о присоединении Минской губернии к Царству Польскому…

    Вот еще одно «послание»:

    «Временно-обязанные крестьяне Игуменского уезда Новоселковской волости представили письмо на имя и.о.губернатора Минской губернии: «Неблагоприятные для нас и нашего русского правительства мысли некоторых людей, самовольно называющих себя народными представителями, желающих восстановления польской самостоятельности, вынуждают нас покорнейше просить ваше превосходительство довести до сведения нашего Государя Императора, что, несмотря на желания некоторых не благомыслящих людей умалить в нашем мнении цену благодеяний Государя Императора нашего Александра II, возвещенных нам манифестом 19 февраля 1861г., и тем поколебать в нас преданность нашему благодетелю; несмотря на неблагоприятное наше местное положение в религиозном отношении – мы поставляем нашей священной обязанностью всеподданнейше засвидетельствовать перед всемогущим Государем Императором, что мы верные и неизменные его подданные, всею душой, всем существом нашим преданные ему, исполняющие и всегда готовые исполнять волю его, и сыны церкви православной, крепко держащиеся ее святых уставов и готовые страдать за православную веру наших предков.

    Во свидетельство нашего православия, нашей искренней благодарности и всеподданства приснопамятному благодетелю нашему императору Александру II, мы, по общему нашему желанию и с разрешения нашего архипастыря, решились при помощи Божией воздвигнуть на добровольные пожертвования всех волостей временнообязанных крестьян Минской губернии каменный храм во им. св. Александра Невского Игуменского уезда на св. Марьиной горе, где находится чудотворная икона Марьиногорской Божией матери, с тем, чтобы этот храм служил общим народным памятником нашей губернии и дарованных нам гражданских прав…

    Также в этом храме постановили мы совершать на вечные времена три раза в год торжественный крестный ход из Новоселковской Покровской церкви: 1) 19 февраля, день дарованной нам свободы; 2) августа 30-го, день Ангела-Хранителя любезного монарха нашего, дарователя нам свободы; 3) в день воссоединения унии с православной церковью, напоминающие, с одной стороны, благодетельное попечительство державы российской над нашим западным краем, с другой – те ужасы преследований, каким подвергались наши прадеды за свою православную веру от поляков, под владычеством которых они находились. 32 волости пожертвовали 3300 рублей с обязательством продолжать вносить эти деньги в продолжении от одного до пяти лет».

    Государь Император по докладу министра внутренних дел о таком выражении верноподданнических чувств со стороны городского и сельского сословий Минской губернии повелел: объявить через начальника губернии монаршее его величества благоволение обществам и волостям, представившим вышеизложенные заявления»[46].

    Фотокопию подобного верноподданического письма, написанного через 80 лет, после рассматриваемых мною событий, на имя палача белорусского народа эсэсовца фон Готтберга, я нашел в книге В.Романовского «Саўдзельнікi ў злачынствах».

    Читаем в беларусском оригинале текста:

    «Спадару Гэнеральнаму Камiсару Беларусi фон Готтбергу. Мы, працаўнiкi горада Клецка – урадоўцы, настаўнiкi i прадстаўнiкi вольных прафессiяў, праслухаўшы справаздачу аб зьездзе прадстаўнiкоў беларускага народу ў Менску з дня 21 снежня 1943 г., на якiм была паклiкана Вамi да жыцця Беларуская Цэнтральная Рада i апавешчаны сьцяг Вашых пастановаў, накiраваных на добра Беларускага Народу, пастанавiлi вынесцi Вам, Спадар Гэнеральны Камiсар, удзячнасць за праяву Вашых добрых намераў адносна Беларускага Народу.

    Ваша пастанова i Ваш давер да беларусаў, узмацнiлi нашу веру у Нямеччыну i нашу ўпэненасць у перамогу Вялiкай Нямеччыны i Беларусi над супольнымi ворагамi: бальшавiкамi i плютакратамi.

    Нашу удзячнасць Вам, а ў Вашай асобе ўсяму Вялiка-Нямецкаму народу задакумянтуям нашай сумленнай працай, а калi здарыцца патрэба, крывей, якую зложыць у ахвяры нашых супольных iдэалаў, выяўленьнем якiх есць Новая Эўропа пад Нямецкiм Кiраўнiцтвам i шчаслiвая Беларусь у ей.

    Па даручэнню сходу падпiсалi: Старшыня павету (подпись неразб.) и др.» [47].

    Именно на съезде, происходившем 21 декабря 1943 года, фон Готтберг в своем выступлении объявил о решении оккупационных властей создать в Беларуси сеть опорных пунктов – «оборонных деревень» для борьбы с партизанами [48], которое по своей сути повторяло Временные правила для образования в Западных губерниях сельских вооруженных караулов от 24 апреля 1863 года, утвержденных российским царем для борьбы с повстанцами[49].

    Как пишет «обруситель» Олег Айрапетов в шестой части второй главы своей книг «Царство польское в политике Империи в 1863-1864 гг.» в них должны были участвовать 1/3 всех способных к службе в каждом селении. Огнестрельное оружие получали только десятники и сотники, остальные вооружались пиками, косами и топорами, а вне зоны активных действий — только палками и дубинами. Караулы должны были обеспечивать заставы на дорогах, прочёсывание лесов, поимку одиночных мятежников, извещение войск о скопищах и т.п.

    Они подчинялись полиции, в случае смерти или ранения на службе семья получала компенсацию в виде зачетной рекрутской квитанции. Караулы получали часть добычи из трофеев. Стражник получал жалованье 10 копеек в день, не считая хлебного довольствия. Хлебное довольствие доходило до 3 фунтов в день.

    Финансирование сельских караулов осуществлялось за счет контрибуций с дворянства. Численность в среднем по уездам колебалась от 1 до 2 тыс. человек. Они получали право задерживать подозрительную шляхту, управляющих, арендаторов и т.п., и передавать их властям для дальнейшей проверки. Участники караулов получали по 3 рубля за каждого безоружного мятежника, по 5 рублей – за каждого вооруженного и за захваченное оружие – от 50 копеек до 3 рублей в зависимости от вида трофея. Реакция крестьян на введение сельских караулов была весьма позитивной»[50]!

    Как видим, действия т.н. Западного Комитета, высшего государственного органа Российской Империи (1862-64 гг.) по «обрусению» своей колонии, некогда бывшей Речью Посполитой, не прошли даром. Согласно же первого документа программного характера указанного органа – записки министра внутренних дел П.А.Валуева, вошедшей, как дополнение, к его «Очерку о средствах обрусения Западного Края», еще накануне восстания стала претворяться в жизнь политика разъединения сословий и поддержание взаимного нерасположения крестьян и помещиков, путем укрепления некоторых экономических интересов крестьян и укрепления в крае влияния московской православной церкви[51].

    В конце концов такая политика разъединения обернулась в 1917 году против самой российской власти и ее церкви, от которых белорусы в основной своей массе отвернулись.

    Но вернемся к посланию в «Виленском вестнике». Его автора я нашел на том же интернет-портале «Западная Русь» в перепечатке статьи Г.Щеглова в журнале «Беларусская думка» за май 2013 года «Мученики и мучители». Последний, ссылаясь на летопись Новоселковской Покровской церкви, Игуменского уезда, пишет следующее: «Бывали случаи, когда священникам удавалось избежать неминуемой расправы благодаря героизму своей паствы, как это случилось в селе Новоселки Игуменского уезда Минской губернии. Когда 21 апреля туда пришел отряд повстанцев, местные жители решили не впускать его, а в соседние имения послали верховых с известием об опасности.

    В 11 часов, вооруженные двустволками, пистолетами и саблями повстанцы вошли в село и направились прямо в усадьбу местного помещика Крупского, который, правда, отсутствовал. Крестьяне потребовали у пришедших объяснения: кто они и чего хотят. Те назвались «воинами царства польского и сказали, что хотят рассчитаться только с попом, а им, крестьянам, ничего худого не сделают».

    Священником в Новоселках в это время служил Фома Русецкий. Еще до восстания он препятствовал распространению в местной приходской школе польских идей. В 1861 году помещик Крупский неожиданно начал оказывать материальную помощь школе, и вскоре там появился учитель, студент Киевского университета, некто Легенза – протеже помещика.

    Как-то раз, во время отсутствия в школе отца Фомы, Легенза принес в класс картины из Священной истории и при объяснении одной из них – «Распятия Спасителя», указывая на римских воинов, сказал: «То są moskale» (это москали). Случай этот стал известен и вызвал возмущение священника, запретившего Легензе преподавать все, кроме русской грамоты.

    В 1862 году помещик Крупский открыл школу в своем доме, в которой Легенза начал учить детей на польском языке и в польском духе. Однако эта школа по ходатайству Минского архиепископа Михаила (Голубовича) в этом же году была закрыта, а Крупский попал на несколько месяцев под арест. И вот, видимо, по наущению Крупского отряд повстанцев пришел расправиться со священником.

    Между тем отец Фома уже подвергался нападению еще в самом начале восстания. Вечером 2 февраля 1863 года, когда он по делам проезжал мимо местечка Дукора, на него напали несколько повстанцев. Спасся он тогда благодаря лишь тому, что испуганные лошади погнали повозку, подмяв при этом под себя одного из нападавших. И вот новая угроза нависла над священником. Узнав о намерениях повстанцев, крестьяне закричали «Не пустим!», и дружно бросились на непрошенных гостей. К сожалению, эта храбрость дорого обошлась безоружным селянам. В их сторону сначала раздался ружейный залп, а затем в дело пошли сабли. В результате столкновения четверо крестьян были убиты, а десять ранены, однако их мужество заставило повстанцев уйти в лес. Среди убитых жителей Новоселок были Петр Казак, Антон Варивончик, Дорофей Горбачик и Герасим Андросик. Всех их похоронили в одной могиле на кладбище при Марьино-Горской Успенской церкви. После второго покушения на жизнь священника власти распорядились приставить к нему охрану из 15 солдат и 20 вооруженных крестьян[52].

    Запись в Летописи Новоселковской церкви, писанная им самим, очевидно не согласуется с двумя остальными приведенными источниками и очевидно «притянута за уши». Т.е. налицо подлог, то ли с целью придания своей особе большей значимости в глазах оккупационной администрации, то ли из желания предать действиям повстанцев демоническую окраску. К лету 1863 года на Игуменьщину находились карательные войска, поэтому нахождение в Новоселках 15 солдат вместе с 20 крестьянами из сельской стражи, явно не имеет прямого отношения к телохранению попа Русецкого. Опять же более правдивые сведения об инциденте взяты из рапорта (все как у военных_- Т.А.) самого же Русецкого, писанного им на имя своего духовного начальства. В летописи же священник мог писать все, что ему заблагорассудится.

    К лету 1863 года в район игуменских лесов было стянуто большое количество войск из Минской и Могилевской губернии под общим начальством генерал-майора Русинова, сменившего подполковника Чурского. 16 июня генерал начал обход своими колоннами всего Игуменского уезда. Как писала газета того времени Московские ведомости, во время поиска повстанцев большое усердие и готовность помогать военным выказывали крестьяне.
    Поначалу они еще побаивались окольной шляхты, смотря на нее как на агентов повстанцев, но потом ободрились и стали активно помогать осматривать леса и задерживать подозрительных людей[53]. И тут надо отдать должное верноподданнической деятельности местных православных попов и властей, всячески материально заохочивающих крестьян поимкой повстанцев.

    Вскоре были пленены и некоторые участники повешения Д.Конопасевича: шляхтичи Альбин Тельшевский, Владислав Баратынский, Болеслав Окулич, а также крестьяне Яков Сакович и Александр Подолецкий. Их предали военно-полевому суду при штабе 119-го Коломенского пехотного полка[54].

    В своих показаниях Тельшевский утверждал, что в приговоре повстанческого штаба помимо других обвинений в адрес священника главным было то, что он жестоко обошелся с неким «раненым Рудзинским» [55]. И вот тут заключено самое интересное. Г.Щеглов по-иезуитски лукавит, указывая, что при этом Тельшевский никаких подробностей того, в чем именно заключалась эта жестокость, якобы, не указывал, и что не подтвердили этого и остальные арестованные[56]. Однако такое лживое утверждение опровергают В.Короткевич и А.Мальдис своим вышеуказанным очерком.

    Четверых участников казни Конопасевича суд предварительным постановлением приговорил к расстрелу, а одного – к каторжным работам. По распоряжению генерал-лейтенанта В.И.Заблоцкого, утверждавшего приговор, троим приговоренным к смертной казни (А.Тельшевскому, Я.Саковичу, А.Подолецкому) расстрел заменили повешением с исполнением приговора там, где было совершено преступление.

    16 ноября 1863 года их публично повесили в Богушевичах на бывшем дворе помещика Свенторжецкого, после чего тела казненных зарыли в ямы без церковного погребения. Болеслав Окулич был расстрелян, а Владислав Баратынский сослан на каторжные работы на 20 лет. Позже попал под суд и другой участник убийства – столяр Булынко, казненный 29 января 1864 года в Минске.

    Под суд попали также приходивший в Богушевичи в числе «охотников» для расправы над отцом Даниилом шляхтич Казимир Окулич, родной брат Болеслава Окулича. Однако так как он, по его собственному свидетельству, участия в убийстве не принимал, а отсутствовал в это время, будучи посланным за провиантом, его судили лишь за участие в восстании. Приговорили его к четырем годам каторжных работ «на заводах».

    Известна судьба еще одного «охотника» — Матвея Антоновича Саковича. После ареста и суда в 1863 году его отдали в Тульскую арестантскую роту, а в 1866-м отправили в ссылку в Енисейскую губернию (деревня Отрок Минусинского уезда). В ссылке Матвей женился на местной крестьянке Наталье Гусевой и осел в России [57].
    Судьбу остальных участников казни над попом Конопасевичем Г.Щеглову выяснить не удалось.

    Когда был пленен Б.Окулич, при нем был обнаружен журнал отряда, в котором, между всего прочего прочего, была запись об учреждение заочного суда над Д.Конопасевичем, по приговору которого он и был повешен [58].

    Показателен следующий факт. 23 июля 1863 г., когда игуменские повстанцы должны были бы быть уже наголову разбиты, возле деревни Володута (теперь в Червеньском районе) люди Лясковского захватили в плен командира третей запасной пехотной дивизии, и одновременно командующего войсками Могилевской губернии, генерал-лейтенанта Грунта.



    Он был отпущен под слово чести, что не станет воевать с повстанцами[59].

    Факт на тот момент исключительный и ярко характеризующий Станислава Лясковского как благородного человека. Для обоих военных, молодого поручика и заслуженного генерала, не нарушившего принятого на себя обязательства, слово чести было не пустой звук. На этом фоне жалкие поповские бредни об «иерее-мученике Данииле», злодейски убиенном „польскими“ разбойниками, кажутся просто смехотворными.

    Глубоко символичен и другой факт. После подавления восстания на Игуменщине, по личному приказанию Муравьева-Вешателя, усадебный дом Свенторжецкого в Богушевичах каратели сожгли, разобрали, а место, где он находился – перепахали. Родовую каплицу отдали на переделку под православную церковь[60].



    Само имение в 1875 году царь подарил одному из душителей восстания Минскому губернатору (1864-1868) генерал-майору Шелгунову П.Н. [61].

    Однако уже в наше время бывшая каплица восстанавливается как католический костел, который в Богушевичах уже сам по себе будет служить благородному делу восстановления светлой памяти об игуменских повстанцах 1863-1864 годов.



    К 150-летию национально-освободительного восстания на землях бывшых Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой, активизировались адепты западноруссизма. Их гневные опусы об извергах – повстанцах, православных попах – страдальцах и белорусских крестьянах – мстителях, плодятся один за одним. Брошено ими и два камня в сторону Игуменских повстанцев, казнивших активного коллаборациониста попа Конопасевича.

    Так Г.Щеглов в своей книге сделал неубедительный выпад в сторону вышерассмотренной статьи В.Короткевича и А.Мальдиса[62]. Ему вторит Вадим Гигин. В своей статье «Памяти мучеников и героев» на портале «Западная Русь» он пишет следующее:

    «И вот ведь что удивительно – и сейчас находятся еще люди, которые готовы оправдать эти изуверские казни».

    Не так давно в журнале «Беларускі гістарычны часопіс» Виктор (Витовт) Чаропка опубликовал очерк «Выкананы абавязак Антона Трусава». В нем автор, описывая убийство Даниила Конопасевича, оправдывает действия повстанцев следующим образом: «Этот «божий слуга» выделялся особой ненавистью к повстанцам, ездил с казаками и уговаривал их «преследовать шайку». После боя под Юревичами, когда раненый повстанец попросил воды, поп насыпал ему в рот песок. Такого повстанцы не могли простить. Конопасевича повесили на воротах собственного дома». Вот как! Хочется спросить: «Виктор Кузьмич, уважаемый, а окажись Вы в тот майский день в Богушевичах, тоже не смогли бы простить? Рука бы не дрогнула?

    На самом деле эти «обвинения» взяты из оправданий самих повстанцев на следствии. Уже тогда они были подробно изучены. И никаких фактов, подтверждающих издевательства Конопасевича над раненым, не было установлено. Повторно этот вопрос изучал белорусский исследователь Гордей Щеглов, чья книга «Год 1863. Забытые страницы» выдержала уже три издания. И он подтвердил: все наветы повстанцев в адрес отца Даниила беспочвенны. Тот просто исполнял свой пастырский долг, исповедовал и причащал раненых солдат, открыто выражал неприязнь к повстанцам[63]».

    Как было мною убедительно доказано выше, все эти домыслы основаны на искажении и замалчивании имевших место в действительности фактов.

    Г.Щеглов в предисловии к своей книге пишет, что: «Работа над источником – тяжелая, мелочная, до крайности скучная, в которой сохнет ум, вянет воображение, но зато вырастает достоверность» [64]. Как выяснилось, такая работа у адептов западноруссизма сильно хромает. И как говорим мы белорусы: «Не той злодзей, на каго казалi, а той, каго злавiлi».

    Да, остался еще один, восьмой по счету, «страдалец» по Минской губернии, о котором упоминается в «Пятидесетилетии…»: «55) Ляцкiй, Адамъ, становый приставъ 2-го стана, Борисовского уезда, 42-х летъ. Сентября 19 убитъ мятежниками».

    Рассказ об этой «жертве» повстанцев можно прочитать в моей статье на сайте BRAMA.BY «ДЕЛО ОБ УБИЙСТВЕ ПРИСТАВА ЛЯЦКОГО / или Последние жертвы душителей восстания»[65].

    P.S.

    Эта моя исследовательская работа впервые была опубликована в 2013 году на сайте «Историческая Правда»[66], вызвала резонанс в среде авторов коллаборационистского толка, кучкующихся на проимперском сайте «Западная Русь», и последующую полемику[67]. Причем таковая непосредственно с автором книги про данного антигероя Березинщины «1863-й. Забытые страницы» Гордеем Щегловым продолжилась уже за рамками сайтов. И мои доводы оказались более аргументированными и убедительными, чем доводы оппонента. А уже после того, как страсти улеглись, я обнаружил и еще один аргумент в пользу того, что Даниил Конопасевич был казнен инсургентами на вполне законных основаниях, так как всеми силами помогал карательным войскам в подавлении восстания, что выражалось в том, что он настраивал крестьян против восставших и своевременно передавал карателям почерпнутую у прихожан информацию о передвижении сил инсургентов по Игуменскому уезду.

    Одним же из основных камней преткновения в диспуте по данному поводу послужили сведения, почерпнутые из исторического очерка авторства Владимира Короткевича и Адама Мальдиса «Горад паустае», а именно следующие строки:

    «8 мая ў дваццаці вярстах ад Ігумена, ля вёскі Юравічы, загрымела пяцігадзінная бітва. Карнікам удалося разграміць інсургентаў. Былі захоплены палонныя. Пачалася расправа. Адзін з параненых паўстанцаў прасіў піць, і тады поп Канапасевіч, грунтуючыся, відаць, на вучэнні аб хрысціянскай літасці, насыпаў яму ў рот пяску. Пазней гэтага папа інсургенты павесілі на перакладзіне ўласных варот, чым далі афіцыйнай прэсе падставу крычаць аб «злачынствах»[68].

    Оппоненты из «Западной Руси» голословно попытались утверждать, что это выдумка авторов. Однако факты говорят за обратное.

    Информация взята из исторического очерка беларуского поэта и краеведа Янки Лучины (Ивана Неслуховского) «З крывавых дзен: Эпiзод з паустання 1863 года на Мiншчыне», который впервые был опубликован отдельной брошюрой «Z krwawych dni, epizod z powstania 1863 R. w Minskiem opowiadany przez *S» (Краков, 1889г.). Авторство было установлено Адамом Мальдисом[69].



    На совести редакции «Мастацкая Лiтаратура» остается тот факт, что рассматриваемый эпизод в сборник работ Я.Лучины 1988 года издания, не вошел. Однако, если в тексте в этом месте стоит многоточие[70], то в названии IV раздела очерка этого сделано не было:


    «Юравiчы. Свентар(ж)эцкi. Ляскоускi. Сумны выпадак на паштовай станцыi у Лядах. Забалоцкi. Бiтва пад Юравiчамi. Вярварства папа. Прасекi i паленне лясоу. Ляскоускi прыводзiць групу. Узяцце у палон генерала Грунта. Палiтычная камiсiя»[71].

    По этому поводу в 2014 году я созванивался с Адамом Иосифовичем Мальдисом, и он пояснил, что главный редактор издательства не рискнул оставить в тексте такой ужасающий факт. Как раз на то время перестройки возрождались церковные традиции и, судя по всему, последний не захотел выставлять на показ вопиющий случай из жизни отдельно взятого церковнослужителя, чтобы не нажить себе врагов среди верующих, и, что, в конце концов и позволило нынешним псевдоправославным деятелям создавать из особы Даниила Конопасевича образ священномученика.

    Объективности же ради, могу засвидетельствовать, что среди тех личностей, которые привлекли мое исследовательское внимание есть и настоящий, а не «липовый» православный священномученик, про которого можно прочитать в моей статье на сайте BRAMA.BY – «СТРАСТИ ПО СВЯЩЕННОМУЧЕННИКУ ГЕОРГИЮ БОРТНИКУ, КАК ПОКАЗАТЕЛЬ КОЛОНИАЛЬНОЙ СУЩНОСТИ РПЦ МП В СУВЕРЕННОЙ БЕЛАРУСИ»[72].

    Посетив летом 2014 года Богушевичи, я засвидетельствовал на краю кладбища, возле памятника рассматриваемому антигерою окончание строительства православного Храма Воздвижения Честного и Животворящего Креста господня. Причем, что характерно, в непосредственной близости на территории кладбища в большом количестве лежали поваленные старые каменные надгробия. Не удивлюсь, если часть из них, в лучших московско — поповских традициях пошла на фундамент «святыни».









    И я не был бы настроен к этому негативно, если бы постройку церкви начали с доброупорядочивания близлежащих могил. Но, судя по всему, местному «батюшке» иерею Василию Василькову и его строителям до всего этого не было никакого дела. Просто бизнес по московско — ордынским канонам. В память о безвременно почившем «священномученике» Данииле Конопасевиче.


    P.P.S.

    А в конце августа 2017 года написал мне письмо в «Однокласниках» дальний родственник. Оно меня сильно заинтриговало. Вернее, самый конец повествования, относящийся к событиям 1863-1864 гг. Привожу письмо целиком. Может у кого из исследователей темы национально освободительного восстания 1863-1864 гг. будет какая-нибудь полезная информация по данному поводу. Буду очень признателен (Николай Белезяк мой прапрадед, Варвара (Барбара) Белезяк его дочь, а моя прабабушка):

    »Здравствуйте Андрей! Я интересуюсь происхождением своих предков, и,, поскольку вы историк, хотел бы уточнить у вас неизвестные мне страницы. Деревню Мотылянка основали два брата Белезяк-Адам и Николай. Землю они купили. По переписи 1922 года в семье Адама было 7 детей, в семье Николая две дочери. Адам мой дед, а отец самый младший из детей Адама Михей. Мне сейчас 70. Я прочитал вашу статью про Игуменщину в 1917-1920 гг. Спасибо за интересную и содержательную статью. Отец много мне рассказывал о людях и жизни Мотылянки. Жаль, что я не записывал рассказы. А в вашей работе я много открыл для себя. Хочу уточнить по Николаю Белезяк. Они близнецы с Адамом? Им по 66 лет в 1922 г. Дочери Фёкле-23, Дарье-20. Отдельно жил Тит Николаевич-34 года. Он сын Николая? А Варвара Николаевна Белезяк (Тисецкая) -30 лет, она тоже дочь Николая? В списках жителей Осмоловки фамилия написана Цысецкая. Кстати, в Осмоловке в то время проживали 3 семьи Белезяк, у мужчин было отчество Иванович. Кто они между собой и какое отношение имеют к Адаму и Николаю? Ищу ответ и на такую версию. Мне мой отец рассказал, что настоящая фамилия Белезяков была Булгак и после восстания в 1864 году по суду их признали преступниками, мужчины то ли деревни, то ли имения были выпороты и фамилия изменена на Белезяк. Возможно, их переселили, не знаю. В списке Булгаков ,7 человек. Все дворяне и лишь один однодворец и у всех разные отчества. Иван Михайлович Белезяк. Живу в Минске".

    В ответе я в том числе указал, что в интернете еще несколько лет назад нашел сайт-сообщество БЕЛЕЗЯКИ (сейчас уже не нахожу) Так там со слов Белезяка Николая Харитоновича, участника Второй Мировой войны, старейшего жителя д.Богушевичи была приведена информация, что еще в царские времена, вот не помню только точно 2, или 3 брата Белезяка, отслужив в армии, купили себе по участку земли. В Устье — Николай, кажется Адам — в Мотылянке. Николай — это мой прапрадед. Фекла, Дарья, Тит и Варвара (говорят еще и так — Барбара) были его детьми. Варвара Белезяк (моя прабабушка) вышла замуж за моего прадеда Филиппа Тисецкого, участника Первой Мировой войны, георгиевского кавалера. Оба не пережили первую блокадную зиму 1941/1942 гг. в Ленинграде.




    Фото: Филипп Тисецкий и Варвара (Барбара) Белезяк. 1917/1918 гг.

    Ссылки:

    [1]Караткевiч У. Збор твораў у васьмi тамах. Т.8., Кн.2, Мн., Мастацкая лiтаратура, 1991, стр.265;
    [2]Там же. С.265.
    [3]Там же. С.267.
    [4] zapadrus.su/bibli/istfbid/123-1863.html.
    [5]https://zapadrus.su/rusmir/pubru/506-2011-11-30-22-24-25.html#comment-796.
    [6]https://zapadrus.su/zaprus/istbl/565-l-r99.html#comment-976.
    [7]Cвященник Гордей Щеглов. Год 1863: забытые страницы. Мн. «Врата». 2013. С.29-32.
    [8]Там же. С.33.
    [9]Там же. С.32-33; НИАБ. Ф.136. Оп.1. Д.26597. Л.11-11об.
    [10]Мнская Старина, М., 1909. С.127-128.
    [11]Гарбачова В. Паўстанцы 1863 года на фотаздымках. ARHE, №12, 2010, стр.129-130
    [12]Св.Г.Щеглов. Там же. С.47-48; НИАБ. Ф.296. Оп.1 Д.56. Л.16 об.,46.
    [13]Там же. С.48-49; Конопасевич А. Воспоминания о жизни и мученической кончине в 1863 году священника Богушевичской Крестовоздвиженской церкви Минской губернии Даниила Стефановича Конопасевича, записанные сыном его со слов очевидицы его смерти, жены его, Елены Ивановны //Минские епархиальные ведомости. – 1909. — №1. с.16-17.
    [14]Св.Г.Щеглов. Там же. С.52.
    [15]https://zapadrus.su/bibli/arhbib/781-polsko-shlyakhetskij-terror-i-spisok-ego-zhertv-vo-vremya-polskogo-vosstaniya-1863-1864-g-g.html.
    [16] Св.Г.Щеглов. Там же. С.53; Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг.: Сборник документов. — М., Вроцлав: Наука, 1965. — С. 421.
    [17]Там же. С.57; НИАБ. Ф. 296. Оп.1. Д. 56. Л. 17 об.
    [18]Там же. С.57-58; «Русская Старина». 1886 г. №8. С. 434-435.
    [19]Там же. С.58; Там же. С.435.
    [20]Там же.С.58-59; Там же. С.435.
    [21]Там же. С.59; Пятидесятилетие (1839-1889) воссоединения с Православной церковью Западно-русских униатов. Соборные деяния и торжественные служения 1839г. – СПб.: Синод. Тип. 1889. – С.60.
    [22]Св.Г.Щеглов. Там же.
    [23]Там же; Конопасевич А. Указ. соч. — С. 18.
    [24]Там же. С.60-61.
    [25]Там же. С.62-63; Конопасевич А. Указ. Соч. – С.19.
    [26]Там же. С.63; НИАБ. Ф.296. Оп.1. Д.56. Л.16.
    [27]Там же.
    [28]Там же. С.64; Баратынский В.Л. Указ. Соч. — №8. – С. 436-437.
    [29]Там же. С.57; Баратынский В.Л. Указ. Соч. — №8. – С. 434-435
    [30]Шидловский А.К. Межконфессиональные отношения в Беларуси и Литве во время восстания 1863 – 1864гг. Царква. Сhurch BY.info /белорусский христианский портал/.
    [31]Там же.
    [32]Дакументы i матэрыялы па гiсторыi Беларусi. Т. II, Мiнск, 1940, С.524.
    [33]Шидловский А.К. Там же.
    [34]Восстание в Литве и Белоруссии 1863-1864гг. Москва. 1965. С.95.
    [35]НИАБ. Ф.296. Оп.1. Д.86. Л. 2-3об.
    [36]Дакументы i матэрыялы па гiсторыi Беларусi. Т. II, Мiнск, 1940, С.548-550.
    [37]НИАБ. Ф.296. Оп.1, Д.1592. Л.38-39.
    [38]НИАБ. Ф.295. Оп.1. Д.1522. Л.83-84.
    [39]НИАБ. Ф.162. Оп.1. Д.116. Л.53.
    [40]НИАБ. Ф.295. Оп.1. Д.1522. Л.77-78об.
    [41]Св.Г.Щеглов Год 1863…С.65; Путевые записки ст. сов. Ф.Д.Воинова, или Воспоминания о пребывании его в Минской губернии с февраля 1865 по 1 мая 1866 года. – СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза», 1891. С.42.
    [42]https://zapadrus.su/bibli/arhbib/781-polsko-shlyakhetskij-terror-i-spisok-ego-zhertv-vo-vremya-polskogo-vosstaniya-1863-1864-g-g.html.
    [43]Св.Г.Щеглов. Там же. С.56; Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863-1864гг. в пределах Северо-западного края. Ч.2. Переписка о военных действиях с 10 января 1863 по 7 января 1864 года. – Вильно, 1915 – С.199.
    [44]https://zapadrus.su/bibli/arhbib/781-polsko-shlyakhetskij-terror-i-spisok-ego-zhertv-vo-vremya-polskogo-vosstaniya-1863-1864-g-g.html.
    [45]НИАБ. Ф.295. Оп.1. Д.1541. Л.4-4об.; archives.gov.by/index.php?id=110409.
    [46] zapadrus.su/bibli/arhbib/384-pisma-belorusov-imperatoru-aleksandru-ii.html.
    [47]В.Раманоўскi. Саўдзельникi ў злачынствах. Мн. Беларусь. 1964. С. 172-173.
    [48]Там же. С.155.
    [49]Дакументы і матэрыялы па гісторыі Беларусі. Т. II. Мінск, 1940. С. 513-514; archives.gov.by/index.php?id=885111.
    [50]https://zapadrus.su/bibli/geobib/1863-1864/145-2012-11-02-19-49-25.html.
    [51]Минские епархиальные ведомости. – 1877. — №20 – С.411-414.
    [52] zapadrus.su/zaprus/istbl/769-mucheniki-i-muchiteli.html.
    [53]Св.Г.Щеглов. Там же. С.66-69; Московские ведомости. – 1863. №142. С.3;
    [54]Там же. С.69.
    [55]Там же. С.69-70; НИАБ, Ф.296. Оп.1 Д.56. Л.6-6 об.
    [56]Там же. С.70.
    [57]Там же. С.69-73.
    [58]НИАБ. Ф.296. Оп.1 Д.131. Л.13; Памяць. Чэрвеньскi раен. Мн. БЕЛТА. 2000. С.60.
    [59]Там же. Л.28.
    [60]Янка Лучына. З крывавых дзен. Эпiзод з паустання 1863 года на Мiншчыне / Творы / вершы, нарысы, пераклады, лiсты/, Мн., «Мастацкая Лiтаратура», 1988. С.163.
    [61]Св.Г.Щеглов. Там же. С.74; Дрозд Д. Землевладельцы Минской губернии. Мн. «Медистонт», 2010. С.595.
    [62]Св.Г.Щеглов. Там же. С104-105.
    [63]https://zapadrus.su/zaprus/filzr/771-pamyati-muchenikov-i-geroev.html; vsr.mil.by/2013/06/01/pamyati-muchenikov-i-geroev/.
    [64]Св.Г.Щеглов. Там же. С.6; Цит. По: Сахаров А.Н. «Светлый русский ум» /И.Е.Забелин. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Книга первая: Государев двор, или Дворец. – М.: Книга, 1990. – С.37.
    [65]https://bramaby.com/ls/blog/history/4137.html.
    [66]http://www.istpravda.ru/bel/research/6079/; www.istpravda.ru/bel/research/6080/.
    [67]https://zapadrus.su/zaprus/filzr/899-otpoved-samoispechjonnomu-sledovatelyu-ot-ideologii.html; www.istpravda.ru/bel/opinions/6300/.
    [68] Караткевiч У. Збор твораў у васьмi тамах. Т.8., Кн.2, Мн., Мастацкая лiтаратура, 1991, стр.265; mensk.by/modules.php?name=Articles&pa=showarticle&articles_id=117&page=6.
    [69]Янка Лучына. З крывавых дзен. Эпiзод з паустання 1863 года на Мiншчыне / Творы / вершы, нарысы, пераклады, лiсты/, Мн., «Мастацкая Лiтаратура», 1988. С.8.
    [70]Там же. С.162.
    [71]Там же. С.161.
    [72] bramaby.com/ls/blog/history/6206.html.

    04.01.2017 г.
    • нет

    1 комментарий

    avatar
    Поэтому и надо сохранять и развивать русский язык на территории Белоруси. :) Где там Монро?
    0
    У нас вот как принято: только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут делиться своим мнением, извините.